SZG

СТАНИСЛАВ МАРКЕЛОВ

Манки постмодернизма

НАЧИТАВШИСЬ ПОСТМОДЕРНИСТОВ, МОЖНО САМОМУ ПРЕВРАТИТЬСЯ В ПОСТМОДЕРНИСТА

Поскольку юристы в своей практике прикрываются авторитетами, и я начну со смысловой цитаты: «Синтез не является показателем роста знания, но, наоборот, показателем упадка, так как синтез приводит к утрате анализа». Это — Иммануил Кант, «Критика чистого разума».

Бунт XVIII— начала XIXвека — он ведь был во многом против того, что мы сегодня называем постмодернизмом. Господствовавшая в то время в Европе теология имела много сходных признаков: отрыв от любой реальности, запрет анализа, любой научной дискуссии, исходящей из практического опыта. Известный «философский» анекдот — дискуссия о том, сколько нечистой силы может уместиться на кончике иглы, — отражает отрыв догмата, сферы теологии и идеологии, от религиозной и жизненной практики.

В схоластических дискуссиях могло быть всё, что угодно, но их итог не имел отношения к жизненной практике, где важно было чтить Папу Римского, платить десятину и покупать индульгенции. Лишь это было жестко обязательно, а религиозный догмат было можно трактовать и извращать, опираясь, по желанию, на блаженного Августина, Фому Аквинского или Николая Кузанского.

Не тот ли самый религиозный «постмодернизм», отступавший в XVIII–XIX веках под напором свободной мысли, выступает сегодня как революционное, новаторское течение? Тем временем аналитический подход, напротив, становится признаком традиционализма и чуть ли не ортодоксии.

Почему так происходит?

Это «новаторское» течение имеет «манки-приманки», привлекательные для любого исследователя.

Во-первых, они создают иллюзию индивидуального творчества: ты можешь вводить в конструкцию любые созданные тобою монады.

Во-вторых, можно создавать теоретические посылы, не соотнося их с тем, что происходит на самом деле; не нужно вписывать содержание в имеющийся контекст, в практику, оправдывать свою идейную конструкцию реальностью. Ведь именно это представляет сложность для исследователя, особенно — для оперирующего абстрактными категориями. Современные исследователи разделились на практиков и теоретиков, редко кто совмещает эти две роли. А «постмодернизм» не просто позволяет жить в сфере языка, почти не обращая внимания на то, что творится на улице, но даже полностью разделить эти две сферы, не соотнося их между собой.

В-третьих (по порядку, но не по значению!), «постмодернизм» создает иллюзию всеядности и всеобъемлемости: ты всё можешь включать в эту релятивистскую структуру, где всё едино и равноценно — что творения Рембрандта, что собаки, — не изучив толком ни жизнедеятельность собак, ни творчество Рембрандта.

Почему этим соблазном прельстились многие левые идеологи?

Дело в том, что релятивизм заложен в основе любых левых теорий, неважно, марксистских или немарксистских. Ведь они выросли из идеи равенства любых подходов, любых ценностей и категорий.

Постмодернистский релятивизм равенства всех категорий создает спекуляцию: «эти категории не надо изучать, поскольку ты сам изначально признаешь, что они одинаковы, равноценны». И этот выстраиваемый мир можно сделать всеобъемлющим, включив любые отрасли знания и отказавшись от специальных дисциплин и категорий.

Это создает потрясающие методологические возможности, другое дело, что они не приводят ни к каким выводам.

Такой «наукой» можно заниматься всю жизнь. Она похожа на разгадывание кроссвордов. Когда разгадываешь кроссворды, ты не получаешь никакого общезначимого вывода, — разве что повышаешь свою общую эрудицию. Можно угадывать без конца, ведь таких кроссвордов тысячи. А если ты сам их создаешь, это занятие может стать вечным.

Получается интересная «постмодернистская диалектика». Главный вопрос тут — можно ли считать, что современный марксистский «постмодернизм» — это контрапункт? Я в это не верю.

Сколько из корифеев постмодернизма, относили себя (даже формально) к марксистскому лагерю? Очень многие. Можно вспомнить Францию как  mainstream  в левом движении этого направления. Французская философская школа во второй половине XXвека считалась доминирующей. Почему? Именно во второй половине XX века возникли «проклятые вопросы» для марксистской идеологии: марксистские прогнозы не оправдывались, идейные выкладки не находили подтверждения. Нужны были какие-то запасные пути — и таковыми стал «постмодернизм». По этим «рельсам», применяя эту методологию, многие идеологи марксизма уходили в тыл, спасая свои идеи.

И тенденция «подстроиться под реальность» — не обоснование, а «отмазка». «Все вокруг так говорят» — и нужно оправдываться, подстраиваясь под реальность.

Почему-то раньше, в XIX веке, марксисты умели противостоять разным идейным школам, а сейчас это у них не получается. Их что, в тюрьму посадят, если они не будут говорить языком «постмодернизма»? Я в это не верю. Сталинисты, например, так не делают — их, правда, никто не любит…

Остается вопрос: а есть ли эта линия фронта между марксизмом и «постмодернизмом», линия их противопоставления? Где она? Я ее не вижу…