06:42 am:
Первый раз как трагедия, второй - как фарс, третий - для особо тупых, а четвертый - на Украине... (с) И.Виттель В марте 1917 года Тальберг был
первый, - поймите, первый, - кто пришел в военное училище с широченной
красной повязкой на рукаве. Это было в самых первых числах, когда все еще
офицеры в Городе при известиях из Петербурга становились кирпичными и
уходили куда-то, в темные коридоры, чтобы ничего не слышать. Тальберг как
член революционного военного комитета, а не кто иной, арестовал
знаменитого генерала Петрова. Когда же к концу знаменитого года в Городе
произошло уже много чудесных и странных событий и родились в нем какие-то
люди, не имеющие сапог, но имеющие широкие шаровары, выглядывающие из-под
солдатских серых шинелей, и люди эти заявили, что они не пойдут ни в коем
случае из Города на фронт, потому что на фронте им делать нечего, что они
останутся здесь, в Городе, Тальберг сделался раздражительным и сухо
заявил, что это не то, что нужно, пошлая оперетка. И он оказался до
известной степени прав: вышла действительно оперетка, но не простая, а с
большим кровопролитием. Людей в шароварах в два счета выгнали из Города
серые разрозненные полки, которые пришли откуда-то из-за лесов, с равнины,
ведущей к Москве. Тальберг сказал, что те в шароварах - авантюристы, а
корни в Москве, хоть эти корни и большевистские.
Но однажды, в марте, пришли в Город серыми шеренгами немцы, и на
головах у них были рыжие металлические тазы, предохранявшие их от
шрапнельных пуль, а гусары ехали в таких мохнатых шапках и на таких
лошадях, что при взгляде на них Тальберг сразу понял, где корни. После
нескольких тяжелых ударов германских пушек под Городом московские смылись
куда-то за сизые леса есть дохлятину, а люди в шароварах притащились
обратно, вслед за немцами. Это был большой сюрприз. Тальберг растерянно
улыбался, но ничего не боялся, потому что шаровары при немцах были очень
тихие, никого убивать не смели и даже сами ходили по улицам как бы с
некоторой опаской, и вид у них был такой, словно у неуверенных гостей.
Тальберг сказал, что у них нет корней, и месяца два нигде не служил.
Николка Турбин однажды улыбнулся, войдя в комнату Тальберга. Тот сидел и
писал на большом листе бумаги какие-то грамматические упражнения, а перед
ним лежала тоненькая, отпечатанная на дешевой серой бумаге книжонка:
"Игнатий Перпилло - Украинская грамматика".
