чтение после кофе с молоком и speech импровизаций о карьере жиголо
Замечательный чешский философ Ян Паточка в своих «Еретических эссе» писал о ранней стадии существования всех народов, как стадии доисторической. Доисторическое означает -- не проблематизирующее жизни. Религия для Паточки – это типичное проявление доисторического бытия, когда мир не проблематичен, а мир вокруг человек объясняется волей бога без особых недоумений. Паточка мыслил под сильным влиянием Гуссерля и Хайдеггера, который вообще считал отличием человека от всех иных существ непременное «вопрошание» (как у нас иногда принято писать) бытия, и который полагал, что свойством человеческого существования (Dasein) является именно проблематизация этого существования. Паточка, однако, полагал, что на доисторической ступени человек живет «естественно», не «вопрошая», понимая мир не через призму онтологии (бытия), но онтики, беспроблемного принятия того, что дается.

<>

Он описывает, например, как иудаизм ассимилирует праздники «естественной религии» из Ханаана и Вавилона и превращает их в исторические праздники.

Так евреи берут на Востоке шалош регалим – основные сельскохозяйственные праздники года и превращают их в память об исторических событиях. Пасха превращается в память об исходе из Египта. Шабуот, который еще в Библии называется «днем первых плодов», превращается в праздник обретения Торы и т.д. Обрезание, практиковавшееся почти во всех древних культурах востока, у евреев приобретает новое значение, знаменуя с собой установление соглашения с богом.



Бэрон считает, что именно такие «бессмысленные» запреты выделяли еврейский народ из прочих наций, так как были направлены против «естественного», «природного» и служили для развития смирения, укрощения интеллектуальных амбиций индивида, его растворения в теле народа. Если это и так, то речь идет об историзме, который радикально направлен против проблематизации бытия

Было бы, однако, непростительной ошибкой считать, что 613 законов иудаизма блокируют проблематизацию. Но проблематизация эта направлена не на само бытие или на историю, как она имеет место, но на запись об истории и законе, а в иудаизме это эквивалентно божественному откровению, Торе. Запись при этом решительно оторвана от живой истории.
Лео Штраус в 1935 году опубликовал в Берлине (не лучшее место и время для публикации) книгу «Философия и закон», в которой рассматривал саму возможность философствования в иудаизме. В центре книги была фигура средневекового богослова Маймонида. Штраус писал о «юридической основе философствования» (выражение довольно непривычное для нашего уха). Он утверждал, что сама структура иудаизма, основанная на откровении и законе, делает философствование «проблематичным». Зачем нужна философия, когда все возможные варианты человеческого поведения уже предопределены юридическими нормами, данными в откровении? Решение Маймонида (в интерпретации Штрауса) сводилось к юридической же необходимости понять закон (то есть к своего рода юридической герменевтике). Иными словами, закон обязывает нас к проблематизации его самого, но не в смысле отмены или коррекции закона, а только в смысле его интерпретации. Проблематизация направлена не на мир, но на текст закона.

«Вопрошается» не наличное бытие, бытие-здесь, а текст, который это наличное бытие – существование определяет. Историзм в такой форме сводится действительно к отрицанию естественного существования, «естественного закона», о котором любили говорить либеральные мыслители. История становится формой неестественного существования, которое взывает не к интерпретации естества, или бытия, но к интерпретации письма, к вопрошанию непостижимого, кафкианского закона