| |||
|
|
К сегодняшней дате Под катом мой старый рассказик, я его уже выкладывал, кто читал - пропустите. Сон на рассвете перед закатом 1. В ночь с 23 февраля лейтенанту запаса ***ову (ныне скромному труженику клавиатуры) приснился сон. Тихо жужжал вентилятор не выключенного с вечера компьютера, сквозь шторы проникал первый серый свет зимнего утра... 2. Ему снилось, что он помолодел на полтора-два десятка лет, что он в компании таких же молодых друзей (студентов? выпускников? мир сна слишком неопределен), они разговаривают о чем-то необязательном, как все разговоры в это счастливое время. Особняком в этом кругу -- тоже молодой и тоже легкий человек в офицерской форме с маленькими звездочками на погонах. Старлей? Капитан? Пусть уж будет капитан, нам не жалко -- во сне-то. Постепенно капитан втягивается в общий разговор все сильнее и сильнее и даже становится его центром. По мере этого фокусируется картинка, а речь становится определенней. И в какой-то момент звучат слова: "Конечно, паспорта надо сдать, а деньги пересчитайте, когда будете отдавать". Уколом в сердце промелькнула мысль: "Как, неужели так быстро?" -- и сцена стала заплывать туманом, закрывающим стол, застеленный белым ватманом, с кучками мятых мелких купюр на нем. 3. Покоя больше нет, но нет и страха. Поезд везет ***ова и его друзей в армию. ***ов всю жизнь очень любит поезда, его успокаивает мерный стук колес и запах креозота, исходящий от шпал на остановках. За окнами -- среднерусские перелески и неровные всхолмленные поля, но все и так знают, что едем под Тверь. Наконец -- станция. ***ов выходит последним, капитан его приглашающе торопит. 4. ***ова и его друзей везет от станции грузовая машина с металлическими дугами для брезента, но без брезента. Дорога очень короткая и выводит к КПП военного городка. Ворота закрыты, никто не торопится их открывать, но с территории, от будки и с крыши будки раздается топот и нервные выкрики. ***ов привстает, держась за дугу, и видит нескольких человек в химзащитных костюмах, сверкающих на солнце фольгой. У одного из них в руке длинная палка с металлическим кругом (сачок?), и судя по возгласам, они ловят какую-то водоплавающую птицу (чайку, догадывается ***ов). Это не очень получается, а поймать ее надо, иначе произойдет что-то нехорошее. По крайней мере в возгласах отчетливо различим страх -- первый страх с начала сна. "Если вырвется -- будет совсем... совсем... совсем..." Наконец ворота открывают. 5. Машина медленно пробирается между когда-то голубыми и белыми, а сегодня облупившимися корпусами военного НИИ, творениями безликого архитектурного гения 70-х из ГИПРОчегототам. Все вывески при ближайшем рассмотрениями оказываются облупившимися бетонными и латунными образцами наглядной агитации. "Наша .ель -- ком.у.изм!" "Слава наук..." Некоторые -- более информативны: "Мирный атом всегда на страже!" Однако не на бронзе и черном стекле, а на картонках и бумажках написано, и ***ов легко из кузова читает (с двадцати метров -- наяву бы так!): "Лаборатория трансгенных методов", "Экспериментально-радиологический корпус". Страх продолжает ползти по коже, забираясь под одежду как холод. "Влипли, как есть влипли!" Но то псевдорациональное начало, которое заставляло его дедов в 1937 году ходить на работу, в пустеющие день ото дня лаборатории и цеха, шепчет успокаивающе: "Смотри, вокруг люди, солдатики слоняются туда-сюда с обычной бессмысленностью броуновского движения, как в любой воинской части, не видать лысых, синюшных и со сверкающе-потными лицами, как ты опасаешься -- все обойдется". И тут машина заезжает за последний, самый высокий корпус ("Группа цитопатологии") и останавливается на выщербленной парковке, за которой холмик, поросший кустами. Движения капитана приобретают нервную деловитость -- его миссия явно близится к успешному концу. Он быстро строит попутчиков ***ова и ведет их прочь от корпуса, по тропе, переваливающей через холмик. 6. За холмом -- запущенный и изгаженный парк, превращенный в территорию воинской части, за деревьями на заднем плане -- оштукатуренные армейские бараки постройки, скорее всего, 50-х годов (еще более убогие, но с претензиями на "архитектурные излишества"). За ними угадывается граница части и, судя по отдаленному шуму, то ли городская улица, то ли пригородное шоссе. И вдруг -- перекрывая этот слабый, скорее ощущаемый шум, раздается военная музыка и высокий голос хора. Тропа тут же, как по заказу, выворачивает за группу черных елей или туй, и ***ов видит примерно сотню мальчиков или юношей в форме, поющих под оркестр что-то помпезно-патриотическое, так не вяжущееся с увиденным еще несколько минут назад, из лишенного брезента кузова. Пока ***ов с сонной тяжеловесностью подбирает слово для обозначения поющих юношей ("кадеты... музыкантские воспитанники..."), капитан почти бегом сводит свою команду с холма, к импровизированной бетонной дороге, которая, действительно, ответвляется от пригородного шоссе (по крайнем мере, оно должно быть пригородным, судим мы наяву -- слишком большое движение "цивильного" транспорта, в том числе желтых потрепанных "Икарусов" и одышливых в любом возрасте ЛИАЗов). Почти сразу за бетонкой -- озеро с поросшими камышом берегами, с какими-то сараями по берегу, с белыми чайками над водой (вот откуда та чайка, как бы смекает ***ов). Пригородное шоссе пересекает озерный залив по дамбе, причем у перекрестка и недалеко от дамбы блестит голубой и белой яркой краской дорожный указатель: "Пансионат ''Голубое озеро'' -- ..км". ***ов в своей спящей ипостаси знает, конечно, что "пансионат" -- стыдливое название загородной президентской резиденции, в которой несколько лет назад состоялся исторический саммит, на котором было сорвано уже практически готовое к подписанию соглашение о вступлении России в НАТО. 7. У дороги их ждет высокая худая женщина с сером платье, с острым взглядом серых же глаз на умном и озлобленном лице. "Ну все, передаю призывников вам", -- с облегчением бросает капитан, поворачивается и растворяется в пространстве сна. "Итак, пойдемте со мной", -- говорит женщина и делает жест сначала в сторону берега и полуразрушенных зданий там, потом вдруг останавливается и начинает говорить. Ближайшие несколько интервалов времени, которые человек бодрствующий назвал бы минутами, из ее единственного рта льется как бы одновременно несколько речей, они мешаются, спутываются и все сильнее раскачивают сознание ***ова. Одна нить ее монолога касается как будто бытовых дел: "Получите форму и халаты, койки тащите в тот сарай, надо вынести стеллажи и размещаться..." Но на нее нанизывается другая нить, которая вытесняет первую окончательно, когда слушатели и их странная вожатая приближаются к голубому дорожному щиту. "Тут я должна... должна сказать... сказать. Место скорби, предательства и освобождения. Тут наш народ был порабощен и тут сбросил ярмо поработителей... которые никогда не оставят нас в покое... сапог завоевателя не ступит на нашу землю, пока мы, наша наука..." Все бешено закружилось вокруг ***ова -- камыши и чайки, дорожный щит и берег, женщина, сараи и глядящий из окна человек в грязно-белом поверх хаки. Я ТУТ УМРУ. МЫ ВСЕ ТУТ УМРЕМ. ЕЙ НАДО, ЧТОБЫ МЫ ТУТ УМЕРЛИ. Страшным усилием он проснулся. 8. ***ов лежал и глядел на сереющий рассвет. Шумел вентилятор. Потом он закрыл глаза и погрузился в просоночное марево, и снова впал в сон, но похоже, что уже отчасти контролируемый сознанием, как часто бывает на этой неверной границе сна и яви. 9. ***ов отстал от строя, юркнув за куст и присев на хлюпающую землю. Он стащил с ноги ботинок и вынул стельку, заглянув туда, куда он и его товарищи прятали не сданные капитану деньги. Так и есть -- во сне было простительно не помнить об этом, но кроме нескольких мятых бумажек там действительно оказалась плотная красная книжка. Загранпаспорт! Переложив его в нагрудный карман, ***ов, пригибаясь, быстро пошел к виднеющейся вдали автобусной остановке. Явь наступала, сон отступал, и последовательность событий все более теряла внутреннюю (пусть абсурдную) логику сна и обретала направленность, заданную сознанием, взвинченным ужасом. ***ову запомнилась безликая площадь, стоящий автобус, нудная перебранка с милицейским патрульным: "Какой же это документ, где тут прописка?" И вдруг, о чудо, другой патрульный тычет пальцем в паспорт и говорит: "Отстань от парня, наш он". ***ов глядит в возвращенный паспорт и в месте, куда указывал милицейский перст, видит штамп: "Выдан Тверским межмуниципальным ОВиРом". Спящий ***ов с неподражаемой логикой сонного мира поясняет не слушающим его патрульным: "Это ведь улица такая в Москве..." "Заткнись, гад, и беги к электричке скорее!" -- звенящим от ужаса голосом кричит ***ов проснувшийся, перекрикивая это занудное бормотание (может быть, потому и не услышанное). Стук электрички (во сне? наяву, за приоткрытым окном?) Стук в висках. Сон уходит... "В Полтаву... Или в Сумы... куда ближе будет, забиться в щель, туда, где сивоусые пахнущие самогонным перегаром дядьки в синих мундирах ненавидят своих пятнистых коллег с востока, где никто никогда меня не найдет, потому что никогда искать не станет. Глубже... Еще глубже". 10. ***ов проснулся. Сведенные губы, перекошенное лицо. "Ще не вмерла Украйина". Что это я? Надо выключить питание -- шумит вентилятор. 24 февраля 2001 года |
|||||||||||||