|
|
Пишет Misha Verbitsky (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} tiphareth) |
по поводу гомосексуализма Розанова есть охуительнейшие записки Ремизова
http://users.kaluga.ru/kosmorama/remizo
Я объяснил В.В., что вообще-то все это зависит от канцелярии, а в канцелярии взяточничество самое зверское: надо подать прошение и при этом обезьяний хабар11, но что Румянову, ввиду его книжных заслуг, можно и так дать.
Так в обезьяньем разговоре и прошла дорога.
Но что особенно умилило В.В., это когда я сказал, что на Москве князем обезьяньим Сидит Аркадий Павлович Зонов.
— Аркадий Павлович! — В.В. даже привстал, — удивительно! удачно! сверх Божеской меры!
В 1906 году, после долгого пропада появился в Петербурге А.П.Зонов. <... > Ну как было не показать его Розанову после всех наших египетских разговоров!
Хочется мне все-таки взглянуть на 7-вершкового. В Индии не бывал, надо хоть в плечах посмотреть слонов. Я думаю, особое выражение физиономии: “владею и достигнул меры отпущенного человеку”. По-моему, наиприятнейшая мера 5 вершков: если на столе отмерять и вдуматься, то я думаю, это Божеская мера. Таким жена не наиграется, не налюбуется. Большая мера уже может напугать, смутить, а меньшая не оставит глубокого впечатления. Поэтому, может, я к Вам зайду около 12-ти (ночи) или около 10 сегодня или завтра. Пусть благочестие Серафимы Павловны не смутится поздним приходом, и я заранее прошу извинения в позднем посещении.
Ваш В.Р.
Свидание состоялось.
В нашей теснющей столовой, служившей и местом убежища странника, на “волжском” с просидкой диване12 провели
мы втроем: я, В.В. и Зонов — много ночных часов, запершись на ключ.
В.В. говорил тихо, почти шепотом: вещи все ведь были деликатные — Божественные! — скажешь не так, и можешь принизить и огрубить вещь.
В.В. раскладывал и прикидывал на столе всякие меры.
Зонов отвечал, как на исповеди, и кратко и загадочно по-зоновски.
А я около — каюсь! — поджигал бесом, “творя мечты” и распаляя воображение.
Но что особенно поразило В.В., это признание Зонова о степени его неутомимости.
— Учитель Полетаев рассказывал, — вспоминал что-то В.В., — Доминик Доминикович...
Нет, ни учитель Полетаев, ни Доминик Доминикович такого не знали.
В.В. размечтался. Ему уже мерещилось: у нас, где-нибудь на Фонтанке, такой институт, где будут собраны “слоны” со всей России, со всего мира для разведения крепкого и сильного потомства.
Вы помните эту нашу затею <с книгой “О любви”>: собрать и иллюстрировать всю мудрую науку, 13 какую у нас на Руси в старые времена няньки да мамки хорошо знали да невест перед венцом учили, ну и женихов тоже.
Как-то так с годами и забылось, и сами “старейшины” — ни Сомов, ни Бакст, ни Нувель не вспомнили уж за эти годы.
А одному куда мне было!
А главное, надо сурьезно. Я понимаю, даже благоговейно.
Ей-Богу ж, Василий Васильевич, я не так уж озоровал, как вы думали и часто сердились, и чувствую, что такая книга могла бы быть существеннейшей и необходимой в каждой новобрачной семье.
и вот
Поздно вечером, как всегда, зашел к нам В.В.Розанов.
Это было зимою в М. Казачьем переулке, еще жили мы соседями.
Я завел такой обычай “страха холерного”, чтобы всякий, кто приходил к нам, сперва мыл руки, а потом здоровался. И одно время в моей комнате стоял таз и кувшин с водою.
В.В. вымыл руки, поздоровался и сел к столу под змею — такая страшная игрушка черная белым горошком, впоследствии я подарил ее людоедам из Новой Зеландии, представлявшим в Пассаже всякие дикие пляски.
Посидели молча, покурили.
На столе лежало письмо, из Киева от Льва Шестова.
— Шестов приезжает! —сказал я, — будем ходить стаей по Петербургу. В конке он за всех билеты возьмет, такой у него обычай. Пойдем к Филиппову пирожки есть с грибами. Потом к Доминику...
— До добра это не доведет, — сказал В.В.
И умилительно вздохнул:
— Давай х. (хоботы) рисовать.
— Ничего не выйдет, Василий Васильевич. Не умею.
— Ну вот еще не умею! А ты попробуй.
— Да я, Василий Васильевич...
Тут мне вспомнился вдруг Сапунов, его чудные цветы, они особенно тогда были у всех в примете.
— Я, Василий Васильевич, вроде как Сапунов, только лепесток могу.
— Так ты лепесток и нарисуй — такой самый.
Взяли мы по листу бумаги, карандаши — и за рисованье.
У меня как будто что-то выходить стало похожее.
— Дай посмотреть! — нетерпеливо сказал В.В. У самого у него ничего не выходило — я заглянул — крючок какой-то да шарики.
— Так х. (хоботишко)! — сказал я, — это не настоящий.
И вдруг — ничего не понимаю — В. В. покраснел...
— Как... как ты смеешь так говорить! Ну разве это не свинство сиволапое? — и передразнил: — X. (хоботишко)! Да разве можно произносить такое имя?
— А как же?
В. В. поднялся и вдохновенно и благоговейно, точно возглас16 какой, произнес имя первое — причинное и корневое:
— Х (х о б о т).
В. В. чрезвычайно интересовался хуями
но по факту, он был омнисексуал с существенной склонностью к женщинам
и полемизировал по этому поводу с христом лично (которого считал гомосеком)
там же (в Кухке) есть моя любимая цитата из Розанова
1. 10
На Покров был у нас Ф.К.Сологуб, Чулков и В.Е.Ермилов из Москвы, чтец Чехова. Читал. А позже пришел В.В.Розанов.
— В минуту совокупления, — сказал В.В., — зверь становится человеком.
— А человек? Ангелом? Или уж...?
— Человек — Богом.
http://users.kaluga.ru/kosmorama/remizo
Я объяснил В.В., что вообще-то все это зависит от канцелярии, а в канцелярии взяточничество самое зверское: надо подать прошение и при этом обезьяний хабар11, но что Румянову, ввиду его книжных заслуг, можно и так дать.
Так в обезьяньем разговоре и прошла дорога.
Но что особенно умилило В.В., это когда я сказал, что на Москве князем обезьяньим Сидит Аркадий Павлович Зонов.
— Аркадий Павлович! — В.В. даже привстал, — удивительно! удачно! сверх Божеской меры!
В 1906 году, после долгого пропада появился в Петербурге А.П.Зонов. <... > Ну как было не показать его Розанову после всех наших египетских разговоров!
Хочется мне все-таки взглянуть на 7-вершкового. В Индии не бывал, надо хоть в плечах посмотреть слонов. Я думаю, особое выражение физиономии: “владею и достигнул меры отпущенного человеку”. По-моему, наиприятнейшая мера 5 вершков: если на столе отмерять и вдуматься, то я думаю, это Божеская мера. Таким жена не наиграется, не налюбуется. Большая мера уже может напугать, смутить, а меньшая не оставит глубокого впечатления. Поэтому, может, я к Вам зайду около 12-ти (ночи) или около 10 сегодня или завтра. Пусть благочестие Серафимы Павловны не смутится поздним приходом, и я заранее прошу извинения в позднем посещении.
Ваш В.Р.
Свидание состоялось.
В нашей теснющей столовой, служившей и местом убежища странника, на “волжском” с просидкой диване12 провели
мы втроем: я, В.В. и Зонов — много ночных часов, запершись на ключ.
В.В. говорил тихо, почти шепотом: вещи все ведь были деликатные — Божественные! — скажешь не так, и можешь принизить и огрубить вещь.
В.В. раскладывал и прикидывал на столе всякие меры.
Зонов отвечал, как на исповеди, и кратко и загадочно по-зоновски.
А я около — каюсь! — поджигал бесом, “творя мечты” и распаляя воображение.
Но что особенно поразило В.В., это признание Зонова о степени его неутомимости.
— Учитель Полетаев рассказывал, — вспоминал что-то В.В., — Доминик Доминикович...
Нет, ни учитель Полетаев, ни Доминик Доминикович такого не знали.
В.В. размечтался. Ему уже мерещилось: у нас, где-нибудь на Фонтанке, такой институт, где будут собраны “слоны” со всей России, со всего мира для разведения крепкого и сильного потомства.
Вы помните эту нашу затею <с книгой “О любви”>: собрать и иллюстрировать всю мудрую науку, 13 какую у нас на Руси в старые времена няньки да мамки хорошо знали да невест перед венцом учили, ну и женихов тоже.
Как-то так с годами и забылось, и сами “старейшины” — ни Сомов, ни Бакст, ни Нувель не вспомнили уж за эти годы.
А одному куда мне было!
А главное, надо сурьезно. Я понимаю, даже благоговейно.
Ей-Богу ж, Василий Васильевич, я не так уж озоровал, как вы думали и часто сердились, и чувствую, что такая книга могла бы быть существеннейшей и необходимой в каждой новобрачной семье.
и вот
Поздно вечером, как всегда, зашел к нам В.В.Розанов.
Это было зимою в М. Казачьем переулке, еще жили мы соседями.
Я завел такой обычай “страха холерного”, чтобы всякий, кто приходил к нам, сперва мыл руки, а потом здоровался. И одно время в моей комнате стоял таз и кувшин с водою.
В.В. вымыл руки, поздоровался и сел к столу под змею — такая страшная игрушка черная белым горошком, впоследствии я подарил ее людоедам из Новой Зеландии, представлявшим в Пассаже всякие дикие пляски.
Посидели молча, покурили.
На столе лежало письмо, из Киева от Льва Шестова.
— Шестов приезжает! —сказал я, — будем ходить стаей по Петербургу. В конке он за всех билеты возьмет, такой у него обычай. Пойдем к Филиппову пирожки есть с грибами. Потом к Доминику...
— До добра это не доведет, — сказал В.В.
И умилительно вздохнул:
— Давай х. (хоботы) рисовать.
— Ничего не выйдет, Василий Васильевич. Не умею.
— Ну вот еще не умею! А ты попробуй.
— Да я, Василий Васильевич...
Тут мне вспомнился вдруг Сапунов, его чудные цветы, они особенно тогда были у всех в примете.
— Я, Василий Васильевич, вроде как Сапунов, только лепесток могу.
— Так ты лепесток и нарисуй — такой самый.
Взяли мы по листу бумаги, карандаши — и за рисованье.
У меня как будто что-то выходить стало похожее.
— Дай посмотреть! — нетерпеливо сказал В.В. У самого у него ничего не выходило — я заглянул — крючок какой-то да шарики.
— Так х. (хоботишко)! — сказал я, — это не настоящий.
И вдруг — ничего не понимаю — В. В. покраснел...
— Как... как ты смеешь так говорить! Ну разве это не свинство сиволапое? — и передразнил: — X. (хоботишко)! Да разве можно произносить такое имя?
— А как же?
В. В. поднялся и вдохновенно и благоговейно, точно возглас16 какой, произнес имя первое — причинное и корневое:
— Х (х о б о т).
В. В. чрезвычайно интересовался хуями
но по факту, он был омнисексуал с существенной склонностью к женщинам
и полемизировал по этому поводу с христом лично (которого считал гомосеком)
там же (в Кухке) есть моя любимая цитата из Розанова
1. 10
На Покров был у нас Ф.К.Сологуб, Чулков и В.Е.Ермилов из Москвы, чтец Чехова. Читал. А позже пришел В.В.Розанов.
— В минуту совокупления, — сказал В.В., — зверь становится человеком.
— А человек? Ангелом? Или уж...?
— Человек — Богом.
Добавить комментарий:
