| |||
|
|
Поговаривают, кстати, его не убивать, а делать овоща. В мае 1987 года советский химик Андрей Железняков проводил испытания с веществом А-232 в лаборатории ГосНИИОХТ в Москве. Во время испытаний небольшое количество активного вещества попало в воздух. У Железнякова сразу же начали проявляться симптомы отравления: головокружение, шум в ушах, сыпь и галлюцинации. Потерявшего сознание Железнякова доставили в Институт Склифосовского. Он очнулся только через десять дней. Несмотря на быстрое и интенсивное лечение, он начал терять способность ходить, развивалось хроническое ослабление рук, гепатит с последующим циррозом, эпилепсия, депрессия, неспособность читать и концентрироваться. В 1992 году Железняков скончался. И однажды утром, когда Макмерфи отсутствовал уже три недели, она начала последнюю партию. Дверь отделения открылась, и санитары ввезли каталку с карточкой в ногах, где жирными черными буквами было написано: Макмерфи, Рэндл П. Послеоперационный. А ниже чернилами: лоботомия. Ее ввезли в дневную комнату и оставили у стены рядом с овощами. Мы подошли к каталке, прочли карточку, потом посмотрели на другой конец, где в подушке утонула голова с рыжим чубом и на молочно-белом лице выделялись только густые лилово-красные кровоподтеки вокруг глаз. После минутного молчания Сканлон отвернулся и плюнул на пол. – Фу, что она нам подсовывает, старая сука? Это не он. – Нисколько не похож, – сказал Мартини. – Совсем за дураков нас держит? – А вообще-то неплохо сработали, – сказал Мартини, перейдя к изголовью и показывая пальцем. – Смотрите. И нос сделали сломанный и шрам… Даже баки. – Конечно, – проворчал Сканлон, – но какая липа! Я протиснулся между другими пациентами и стал рядом с Мартини. – Конечно, они умеют делать всякие шрамы и сломанные носы, – сказал я. – Но вид-то подделать не могут. В лице же ничего нет. Как манекен в магазине, верно, Сканлон? Сканлон опять плюнул. – Конечно, верно. Эта штука, понимаешь, пустая. Всякому видно. – Смотрите сюда, – сказал кто-то, отвернув простыню, – татуировка. – А как же, – сказал я, – и татуировки умеют делать. Но руки, а? Руки-то? Этого не сумели. У него руки были большие! Весь остаток дня Сканлон, Мартини и я высмеивали эту штуку – Сканлон звал ее дурацкой куклой из ярмарочного балагана; но шли часы, опухоль вокруг глаз у него начала спадать, и я заметил, что больные все чаще и чаще подходят и смотрят на тело. Они делали вид, будто идут к полке с журналами или к фонтанчику для питья, а сами поглядывали на него украдкой. Я наблюдал за ними и пытался сообразить, как поступил бы он на моем месте. Одно я знал твердо: он бы не допустил, чтобы такое вот, с пришпиленной фамилией, двадцать или тридцать лет сидело в дневной комнате и сестра показывала бы: так будет со всяким, кто пойдет против системы. Добавить комментарий: |
||||