Настроение:	sick
Музыка:	Suno plays Berlin school electronic music

К нам выходят наши предки - кабаны
Внезапно, набрел на хорошую статью Бориса Парамонова
https://www.svoboda.org/a/24202874.html
про Клюева. Раньше Парамонов мне изрядно был неприятен,
даже и не помню, почему, но сей текст неожиданно удачно
получился, и даже небанально в чем-то. Получается типа
Клюев анальный пророк хлыстовского разврата.

Я очень люблю Клюева, но платонически; стихов его
наизусть почти не помню, и постоянно нахожу новые.
Он начинал как поэт-народник, в духе таких хрестоматий
из среднестатистической земской поэзии, абсолютно штампованной,
в итоге огромное количество того, что он написал, это унылое говно,
но если умеючи фильтровать, там находится очень много гениального.

* * *

Голубь в однорядке, воробей в сибирке,
Курица ж в салопе - клёваные дырки.
Гусь в дубленой шубе, утке ж на задворках
Щеголять далося в дедовских опорках.

В галочьи потёмки, взгромоздясь на жёрдки,
Спят, нахохлив зобы, курицы-молодки,
Лишь петух-кудесник, запахнувшись в саван,
Числит звездный бисер, чует травный ладан.

На погосте свечкой теплятся гнилушки,
Доплетает леший лапоть на опушке,
Верезжит в осоке проклятый младенчик...
Петел ждет, чтоб зорька нарядилась в венчик.

У зари нарядов тридевять укладок...
На ущербе ночи сон куриный сладок:
Спят монашка-галка, воробей-горошник...
Но едва забрезжит заревой кокошник -

Звездочет крылатый трубит в рог волшебный:
"Пробудитесь, птицы, пробил час хвалебный,
И пернатым брашно, на бугор, на плёсо,
Рассыпает солнце золотое просо!"

1914 или 1915

ГИТАРНАЯ

Вырастает и на теле лебеда,
С Невидимкой шепелявя и шурша,
Это чалая колдунья-борода,
Знак, что вызрела полосынька-душа!

Что, как брага, яры соки в бороздах,
Ярче просини улыбок васильки!..
Говорят, Купало пляшет в бородах,
А в моей гнездятся вороны тоски!

Грают темные: "Подруга седина,
Допрядай свою печальную кудель!
Уж как нашему хозяину жена
В новой горнице сготовила постель".

За оконцем, оступаясь и ворча,
Бродит с заступом могильщик-нелюдим!..
Тих мой угол, и лежанка горяча,
Старый Васька покумился с домовым.

Неудача верезжит глухой Беде:
"Будь, сестрица, с вороньем настороже!.."
Глядь, слезинка расцвела на бороде --
Василек на жаворонковой меже!

1925

Обыкновенно, когда мне хочется читать Клюева, я в итоге иду
читать Карпеца, потому что это то же самое, но концентрированнeе.

Карпец:

КАБАНЫ

Из-за бора, из невиданной страны
К нам выходят наши предки - кабаны

Те, чьи очи никогда ни в чем не лгут,
Те, что желуди златые стерегут,

Те, что святости вручали нам венцы,
Те, что строили палаты и дворцы.

Их не все еще здесь видели, не все...
Чуют псы их след в арктическом овсе.

Слышишь - свыше треск щетинистой спины -
В громе-молнии нисходят кабаны.

Ищут-рыщут непротоптанных путей,
Ищут-рыщут, как пожрать наших детей.

Над Парижем, над Берлином, над Москвой
Выше неба это хрюканье и вой

Да дрожат от свыше попранной любви
Обезьяны, сотворенные в крови.

2003

+ + +

Он встает и ходит кругом Кремля
Мимо строя сомкнутых часовых.
Не найдут его среди нас, живых,
Даже лазерные поля.

Это в полночь бывает, когда часы,
Что при нем играли ``Интернационал'',
Приближают любому удар косы,
Не щадя даже стражников и менял.

Он встает и ходит, как в том году,
Когда въехал в разбомбленный этот дом.
Только круг очерчен огню и льду,
И от трех соборов он прочь ведом.

Он кругами ходит за кругом круг
Мимо праха соратников аккурат,
А когда в Филях пропоет петух,
Возвращается в щусевский зиккурат.

И пока он ходит ночной Москвой,
Месту лобному шлет свой косой прищур,
Все сильней гремит доской гробовой
Толь чурбан, толь чурка, толь пращур-чур.

Все слышнее ворочает недра навь.
Будет некому этот пожар тушить.
Кому есть, где жить,- те спасутся вплавь,
Здесь полягут те, кому вечно жить.

Как Егорьев конь приподымет круп,
Как проснется рать по Руси Святой,
И в ходы подземные канет труп
Вместе с каменной этою пустотой.

А что дальше будет - не иму вед.
У Царицы-Владычицы Русь в горсти.
Слышал, есть один под Тюменью дед,
Да ему не велено толк вести.

1986-87

+ + +

За Чигирь-звездой да за чифирь-окном
Мы с тобой втроем вверх отправимся дном,
И никто не вспомнит, что пропали мы
За волчьи кучи, за холмы Бугульмы,
Где нас не варяет ни грек, ни варяг,
Хан-бодун-буряк, чирей да ветряк,
Багатур-бурят, ловец, кто на кряк всяк
Млечну сеть, волчью сныть во арбу запряг.
Вечну суть изловчил пловец наших шуб,
Господин Зеро, буквы О царев шут.
Не капитан ли Немо-меон-аум,
Капернаума крипто-каптер-наум?
Только что с него взять - разве руна клок?
В полночь на круге рун бьет thirteen o'clock,
Где мы - бесконечный нуль, где всяк суть все,
Что понятно даже лосю и осе.
Знал един мастер стула поручик Лбов -
Нас ведет некто третий, а не любовь -
Да и мы не вемы, кто за деревом -
Верь не верь, воздадут всё по вере вам...
Ревет ли вервь, гудит ли гром, поет ли
Жаль-птица пыль во поле том...
Так пом-вым в Гроздь-Стеклянный град за грядой,
Под ногами звеня инеем-слюдой,
За чигирь-звездой да за мизгирь-водой,
За изгарью под синею бородой.

2000

* * *

Спи, орнитолог, спи, сон тебе будет пухом,
Духа не угашай - веяно в духе духом...
Кружатся в паре траурница и махаон:
Спецзадание выполнил L'AUTRE ОМОН.
Значит, не ждали - кого-то другого ждали,
Отворится, ждали, рытвина ли, гряда ли.
Ждали, как на горах князя, вздета на щиты,
Но его-то мощей не отыщешь в нощи ты.
Ибо L'AUTRE ОМОН посетил долины,
Вишневый сад, где когда-то цвела малина...
Так выйди-слушай, пока слышно на сотни га,
В чье там окошко стучит липовая нога.

1995

Мандельштам, кстати, тоже однажды написал
клюевское стихотворение

* * *

На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь,
Гром, ударь в тесины новые,
Крупный град, по стеклам двинь, — грянь и двинь, —
А в Москве ты, чернобровая,
Выше голову закинь.

Чародей мешал тайком с молоком
Розы черные,лиловые
И жемчужным порошком и пушком
Вызвал щеки холодовые,
Вызвал губы шепотком...

Как досталась — развяжи, развяжи —
Красота такая галочья
От индейского раджи, от раджи
Алексею, что ль, Михалычу, —
Волга, вызнай и скажи.

Против друга — за грехи, за грехи —
Берега стоят неровные,
И летают по верхам, по верхам
Ястреба тяжелокровные —

За коньковых изб верхи...
Ах, я видеть не могу, не могу
Берега серо-зеленые:
Словно ходят по лугу, по лугу
Косари умалишенные,
Косит ливень луг в дугу.
4 июля 1937

Последнее из известных походу.

Привет