Из неопубликованного. По собственному распиздяйству. Коля, прости.
У нас грустная страна. Ностальгическая. Все тут верят, что раньше было – ого-го, а сейчас – дурь одна. Фуфел. Да и Москва – столица единой России, чтобы там ни говорили, - тоже не Рио-де-Жанейро. Проснешься в декабре, выглянешь за окно, и не поймешь то ли поспать еще часок, то ли и вставать уже ни к чему. Наверное так должна выглядеть ядерная зима. Тускло, гадко, безнадежно. И вот сидишь за компьютером, на экране шарики падают или пасьянс какой разложен, а ты лениво так пальчиком в карту или в клеточку – бац! – повезло. Словом – живешь не для радости, а для совести. Удваиваешь ввп. Глядишь на улицу, а там кот бредет. Толстый. Грязный. Усталый. Тоже уработался, что сказать? – москвич. Сидишь так, сидишь, умаялся уже: и на обед сходил, и в курилке полпачки выдул, и даже письмо очень важное с китайским наставлением пятидесяти друзьям переслал и думаешь: нет, все-таки в детстве совсем все было по-другому. И зимы какие-то морозные со снежком да с горками. Не, ну, правда. И летом слепней меньше. Да и друзья были настоящие. Вот, скажем, в седьмом классе – Костя Деревягин: красавчик такой, хоть и карлик; эдакий Иванушка из «Конька-горбунка». Вечно норовил встрять в драку за правое дело, громко и с выражением читал Пушкина, имел какой-то непростой разряд по дзю-до и крайне эротично шептал на уроках химии: «Ох, хочу ебаться». Но где он теперь? Что-то видно в его жизни не случилось: то ли не нашлось подходящего чана с кипятком, то ли вместо горбатого непарнокопытного чудотворца ему подсунули какой-нибудь белорусский экскаватор. То ли стряслось с Константином что-то вроде кармического недуга, ибо нечего было писать на двери кабинета директора «Юра Шатунов – гамасек». Словом нет Костяна. Пропал, исчез, иссяк, как покидает этот огромный душный асфальтовый мир все справедливое, честное и зеленое. А жаль. Вот бы сейчас с ним бухнуть. Так сидела вся Москва по своим бухгалтериям-закоулкам и офисным центрам. Унывала. Под водочку верила слезам. По праздникам играла в боулинг, в караоке пела «Мой адрес – Советский Союз». И вспоминала, вспоминала. Но вдруг на помощь пришли Oдноклассники ру. Когда открылся этот забавный ресурс ничего не предвещало беды. Думалось, ну найдут сейчас друг друга старые однокашники, соберуться в недорогом пабе, нажруться как свиньи и разойдуться по своим делам. Людям же такое иногда надо. Вот сейчас открываю livejournal публициста Уткиной, а она там строчит: «Ой, слушайте, я теперь на общем сентиментальном настроении про школу. А никто не помнит случайно когда у нашего Лицея 1525 какой-нибудь там юбилей, день открытых дверей или еще чего? Я уж сто лет там не была, зашла б с радостью если б повод был». Уткиной завтра сдавать три статьи, делом бы заняться, а она все про школьные года. Ну хорошо, вот придет туда Уткина, наклюкается как всегда беленьким, а наутро со стаканом алказельцера в руках будет вспоминать, что вот Леха Звягинцев в десятом классе был самый что ни на есть писаный раскрасавец, а теперь – лысый упырь с двумя детьми. Ну и вообще, посмотрите на фотографии своих старых друзей. Вот 1989-й. Выпускной. Лидка Койпиш в бальном платье, а Эдик Клышейко в бабочке. Только у него была бабочка. Это потому что у мамы его был кооператив, который заливал каким-то гудроном крыши заводов. И такая была пара, что даже директор школы разрешал им трахаться на парте в кабинете химии. А сейчас что? Гляньте. Классический одноклассник – жирная, в своем грязноватом пуховике похожее на булку тушка. На щекастой голове - шапка-пидорка. Глаза масляные то ли от оливье, то ли от некудышней работы китайского фотообъектива. В руках он держит сверток. В свертке полкило докторской, мимозы или его ребенок. Докторская – свидетельство того, что карточку делала одноклассничиха 23 февраля. Мимозы по всей видимости позировали собутыльнику 8 марта. Наследник персональной странички может появиться в любой момент яркой жизни одноклассной семьи, поскольку гордиться ей больше нечем. Сверток так крепко зажат подмышкой пуховика, что колбаса давно влипла в газету, а орущий до того пупс задохнулся и нуждается в услугах реаниматолога. Лишь мимоза – этот пустоцвет, выживающий даже на корпоративках Норникеля, а потому ставший тут символом любви к Родине и Матери ностальгически пахнет по сей день.

...Горевестник, называю я одноклассника, ведь не было от него ни одной доброй, радующей мое сердце новости. Началось все когда никакого интернета не было и в помине. В редакции, где я тогда служил каким-то обозревателем запутаться во всемирной паутине мог лишь генеральный директор, главный редактор и лысый системный администратор. И вот, представьте себе, вы непременно должны это представить, иначе у вас ничего не выйдет и вы не сумеете проникнуться всей полнотой чувств, которые я испытываю к своим сокамерникам по 10 (а). Майское утро. Уже распустился тополь, и город – мой сладкий неухоженный погруженный в желтизну и зелень город, наводнился приторными запахами смолы, круговертью добрых насекомых, улыбками распахнувших души москвичей. И вдруг, из-за подворотни раздается писклявый бас. Как это так, спросите вы? Бас и писклявый. Именно так. Вообразите себе старую запись не очень хорошего артиста, звучащую из патефона. И вдруг иголка ломается и невероятный писклявый скрежет пытается вырвать вам среднее ухо со всеми его молоточками и волосками. «Красовский, - орет мне эта гадость. Я оборачиваюсь на звук, надеясь еще, что зовут не меня, а какого-нибудь другого чужого, противного Красовского. Но нет. У арки Консерватории в грязных серых брюках стоит мой одноклассник Валера. В руке его грустит пустая бутылка пива, в глазах оживает надежда. «Красович, ну здорово, - не утихает он. – Тох, пойдем нажремся». – «Прости, я не могу», - процеживаю я, и вовсе не из-за пива или серых брюк. Я бегу на интервью. «Ох, жаль, - обрадовался Валерий, - а дай тогда пятьдесят рублей. Стопуд верну». Получив купюру, Валерий аккуратно сворачивает ее, кладет в задний карман брюк, разворачивается и бредет в сторону Никитских ворот. А потом, обернувшись, кричит: «Знаешь что, гандон, вот за сережку в ухе у нас таких пидоров как ты в танковом в параше мыли». Он уходит прочь кривой походкой, а писклявая обдроченная параша еще долго стоит у меня перед глазами.
Поэтому когда я заводил страничку на Одноклассниках я ни на что хорошее не надеялся. Собственно, я даже ее и завел как-то странно. Мне пришло приглашение от очень старого приятеля, который и не учился со мной ни в одном классе, ни в одной школе. Просто приятный такой парень. Когда мне было лет тринадцать мы курили с ним Беломор и обсуждали позднего Толстого. Это было романтично и здорово, что ж такого не добавить? А потом появились они. Свои среди чужих. «Помнишь меня»? – писала мне морская свинка из Канады. Я училась с тобой до шестого класса. Видела тебя тут по телевизору (вот уж не знал, что 1 канал захватил эфир Торонто). Так ты мне скажи, чегой-то ты в журналисты подался? Ты ж математикой вроде увлекался? – Да я вообще был отличником. Так получилось. Свинка напряглась и выдала: «Твое самомнение всегда было таким же высоким, как и ты. Всего хорошего». Потом появился второй: «Помнишь, Серегу? – Припоминаю. – Так вот умер в прошлом году. Ехал в машине, остановилось сердце. – Ну, жалко». За ними потянулись одноклассники небескорыстные. «Скажи, ты я видела на телеке появляешься, мне бы туда устроиться. А еще у меня ребенку 4 года и ему нужен учитель китайского. Очень хороший. Но дешевый». – «А зачем тебе китайский? Вы что в Хабаре живете?» - «Нет, просто пока ему четыре года надо все в него впихнуть, что влезет». Девочка, какой китайский? Зачем? У тебя ж денег нет и живешь ты на улице Молостовых. Все равно все закончится школой 633 с углубленным изучением горного дела. Впихивай в него агушу.
Я очень огорчился. Вернее так. Окончательно взбесившись от всей этой дичайшей мути, решил удалить себя из одноклассников.ру. Сделать вид, что вообще нигде и никогда не учился. Самородок, блин, из Подольского уезда. Но выяснил, что это не так-то просто. Самоубийство все никак не случалось. То надо было ввести дополнительный логин. То какой-то пароль. То доказать, что почта, на которую послан запрос на авторизацию действительно твоя. Словом шансов не было. И как только руки мои опустились и я решил отправлять все сообщения с этого чудесного портала в треш, там появились люди. Люди, понимаете? Неожиданным образом в моем классе оказалось 308 человек. Дизайнер Дмитрий Логинов и главный редактор GQ Николай Усков, фотограф Антон Ланге и актриса Аня Михалкова, модель Вика Лопырева и телеведущая Таня Арно. По умному это называется социальной сетью, по-моему – моим классом. Первым классом. А в седьмом – пусть учат китайский, жрут докторскую и дарят мимозы. Но, блядь, и там и тут никто не работает. Все сидят и роются, роются, роются. А когда перестают рыться, достают свои айфоны (других то телефонов почти не осталось) и начинают причитать друг дружке: хватит рыться, и так все одни и те же. Пошли лучше пожрем, или попляшем, или морду хоть кому набьем. И нет уже этих пасьянсов, морских боев и прочей дребедени. Остались одни сплошные одноклассники – беда всякого работодателя. Так и хочется, как мой друг Толя Корнеев, отключить это все на хуй и крикнуть: «Работать суки!». Чтобы самому тайно копаться там по ночам и радоваться: вот вас уже 346.

источник-krasovkin@lj

читать полный текст со всеми комментариями