Когда толпы ходили за Христом, наверное кто-то оставался в стороне, только чтобы не ходить вместе с толпой.

С другой стороны, кто-то не кричал «Распни Его!», только чтобы не кричать вместе с толпой. А кто-то просто не кричал. Между этими двумя, наверное, была разница. У второго скорее всего были личные отношения с распинаемым. У первого их скорее всего не было. Скорее всего, для него не существовало и самого распинаемого. Этому распинаемому скорее всего не было место в системе мировоззрения, построенной на чётких понятиях.

Мне кажется, суждения «Нужно быть как все» и «Нужно не быть, как все», как и многие другие пары противоположных суждений, созданы в глубинах аналитического центра службы безопасности дьявола. Они построены так, чтобы люди, принимая и отстаивая одно из них и отвергая и оспаривая противоположное, не задумывались о разрушительной ложности самих понятий, заложенных в алфавите этих суждений. В данном случае это понятие «все». С точки зрения старой доброй семантики, у слов «домовой», «русалка», «леший», «гном», «единорог» и «дракон» больше шансов и прав иметь денотат в этом странном божьем мире, чем у слова «все». Когда-нибудь, при очередном обновлении списка смертных грехов, в него внесут употребление сборных понятий в несборном смысле. Странно, что в наш век заявленной личностократии этого ещё не сделали.

...
Хотел вот сравнить слово «все» со слипшимися макаронами, но передумал. Вспомнилось, мне как-то долгое время приходилось питаться в одной общей столовке. Довольно часто на ужин в ней давали слипшиеся макароны. Макароны были к нам прохладны, даже, казалось, смотрели свысока. И больше походили на колобка. У шеф-повара было извращённое чувство юмора, и к этим порциям макарон он подавал на столик большую общую тарелку суховатого творога с чайной ложечкой сметаны наверху. Так вот, если мы успевали напахаться за день, эти макароны могли быть даже вожделенны. Если у нас оставались силы, мы даже могли им улыбнуться. Наверное, жизнь шеф-повару сохранило только то, что за столько лет он ни разу не забыл подать ко всему этому чай. Выходили мы из столовой, храня молчание, с сосредоточенными лицами, почтительно держась за свои животы. Встречались друг с другом заботливыми взглядами, в которых читалось нежное "Are you OK?", взятое из самых жестоких голливудских боевиков; и у самого бессознательного переводчика на самом быстром автопилоте язык бы не повернулся перевести это как «Ты в порядке?» Долго ещё ночью в общих спальнях раздавались вздохи, долго сохли на следующий день выставленные пирамидками заплаканные подушки.

В отличие от этих макарон, слово «все» не страшно и не смешно. Даже слова «толпа» и «быдло» лучше, потому что, благодаря коннотации, в их телах ещё остаются остатки тепла. Слово «все» было бы, наверное, первым словом в новом прекрасном языке, приснившемся Оруэллу в странных снах накануне написания известного романа.

Продолжая вереницу выражений, наложенных на плодотворную сартровскую матрицу, можно было бы сказать, что ад — это все.

источник-homo-nudus@lj

читать полный текст со всеми комментариями