Продолжу рассказ о блокадной квартире
http://sinitzat.livejournal.com/176359.html
Как они жили? Сейчас видится: счастливо. Очень чинно, соблюдая праздники. Обе – и баба Оля, и Нина ни разу не верующие. В субботу ходили на Сытный рынок и в баню на Большой Пушкарской. Возвращались – пили вечерний чай и непременно с тем, чего в течение недели не ели: с сыром, колбасой и пирожными. Обычно эклерами, буше или наполеонами. Пирожные покупали из расчета по 2 штуки на два дня на брата. На неделе питались, по моим раздолбайским понятиям, скромно. Варили борщ, каши, брали молоко из бочки, творог, рыбу (хек, треску или корюшку в сезон), селедку – непременно! – яйца, капусту провансаль, тыкву отрубленными кусками граммов по 500-700, и свеклу с картошкой. И всегда готовили. Никогда не питались на сухомятку. Сколько жила, ни разу не видела, чтобы они покупали сосиски с сардельками. И очень не любили, когда на них смотрят во время еды. Нина работала учительницей начальных классов, а Оля к тому времени была уже на пенсии. К одежде относились, скорее, равнодушно. Новые кофточки с юбками покупали редко, но любили косынки, шарфики и беретки. Фетровая «беретка» - бежевая, черная, бордовая - это питерское. Шарфики дарили себе к 8 Марта. Заканчивался сезон, и они относили верхнюю одежду в чистку. К химчистке отношение было трепетное. Шерстяные кофты тоже не стирали, а относили в чистку. Постельное – непременно в прачечную. Это понятно: стирать было негде. В квартире была только холодная вода и только на кухне. Мне пришлось освоить пришивание меток к постельному белью и многое другое, по современным меркам странное: походы в мастерскую, где поднимали петли на чулках, и мытье головы (и не только) из своего тазика в комнате. Каждый вечер перед работой Нина парила юбки, платья, гладила кофточки. Не понимала, как это пойти на работу в неглаженной одежде. У нее была швейная машинка «Зингер» (ручная), мамина еще, пережившая блокаду. На ней подшивались пододеяльники, занавески и проч. Вот, говорят, в Германии и цивилизованных странах всегда окна чистые, а у нас – нет. Наши бабы грязнули. У моих Оли и Нины была мания мыть окна. Только и смотришь – то одна лезет на стремянку, то вторая. Ну, и меня приобщили, естественно.
Теперь про мебель. У Оли была большая комната – 25 метров и 2 окна. По порядку, если от входа направо, стояли: холодильник, тумба, её кровать, трюмо. В простенке между окнами – эскиз Айвазовского в раме, затем мой диван, надо мной – часы с боем (!) – как засыпала, не понимаю, второй эскиз Айвазовского, шифоньер и оставшаяся от времен оных – кафельная печка. И круглый стол посередине. Льняная, чаще желтая, чем белая, скатерть и абажур над ней! Оранжевый, с кистями.
То есть все, к чему призывал Булгаков, было практикой жизни.
Телевизора у нее не было.
У Нины была комнатка узкая, как пульмановский вагон, 16-ти метровая. Справа от входа стоял шкаф, затем стул, квадратный стол, придвинутый к стене, кресло-кровать дочери, после окна – телевизор, у Нины он был, она любила смотреть постановки (спектакли), которые шли по понедельникам, довоенный буфет и диван-кровать, на котором они спали с мужем.
Квартирный вопрос дочери решился на счет раз-два – это вам не нынче.
Будущий её супруг, такой же коренной ленинградец, с которым дочка Нины училась в Оптико-механическом институте, сказал: «Сначала квартира, потом свадьба». Два лета отъездил в стройотряд, внес первый взнос за однокомнатную кооперативную квартиру, Нина добавила свою долю, и после свадьбы в «Метрополе» молодые уехали к себе. За этим стояли и питерский расчет, и какая-то гордость, честь, и взрослость молодых. Ну, не знаю, что еще? Многое. Мы с Олей были на свадьбе. Для свадьбы Ниной были пошиты в ателье новое платье и костюм для мужа. Муж после свадьбы сказал: «В этом меня и положите». Супруг ее, бывший военный, фронтовик, был заядлый рыбак. Славился рассказами «про Настюху», какую-то бабу из калужской деревни, бывшую когда-то его невестой, и умением «привирать», сочинять байки с невозмутимым видом – не подкопаешься. Меня он «ловил» только так. Курил обычно в коридоре - на сундуке. «Таня, а у меня ведь рак, - лицо убитое, голос дрожит. – Пошел к врачу, говорит, два месяца тебе дед». Таня уши развесит…
Слушать про Настюху, которая не дождалась его из армии, мне не дозволялось. Но иногда: «Таня, а она, Настюха-то, знаешь, какая? У ней…» Нина выскакивала и шлепала его полотенцем. Потом я узнала, что «у ней». Оказывается, «сиськи до пупа». Сказать такое девочке было нельзя.
По воскресеньям они ходили «на новую картину» в кинотеатр «Великан», иногда в театр Ленинского Комсомола, благо он был под боком – ездить куда-то в центр не любили. Потом долго гуляли, заходили в библиотеку – книжки брались «на неделю», возвращались, пили чай с оставшимися эклерами и – принимались за глажку юбок и брюк к завтрашнему рабочему дню.
Вот так. Ничего не придумала, не приукрасила – так было.
Фильм о Питере "Сумерки нового века", там бабушки в беретках...
http://softbear.livejournal.com/202334.html?mode=reply
(от softbear@lj)