|
|
Пишет toto6kin (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} toto6kin)@ 2008-03-01 23:55:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Почитать...
Выложу-ка вторую главу детской повести ("Как я провел лето"),
у кого хватит сил дочитать, киньте замечания, плиз.
2
Утром за завтраком Степан Максимович сказал:
- Поешь – и собирайся. Дело у нас сегодня с тобой.
- Ты же говорил, через неделю, - всплеснула руками Мария Гавриловна.
«Чего это он?» - подумала бабуля, нервно пряча волосы под белую горохом косынку. Они у нее кудрявились, а косынки Мария Гавриловна всегда любила. Косынки, салфеточки. Она вязала крючком. Особенно по краям, украшая крохотными треугольниками из мулине платки и прочую мелочь. Говорила: «Это успокаивает. А то я совсем тут с вами…»
- Вау! Клево. Какое дело, дед? – снова был день, и светило солнце, и окна были распахнуты настежь, и мимо них летали ядовито-желтые бабочки-капустницы, и он сидел за столом, пил чай с горячими плюшками, болтал ногами и языком. – Ин-те-рес-но, что за дело? Мы поедем в город! Угадал? За компьютером. Ура! А что через неделю, ба?
- Ты это «вау» своё оставь. Один компьютер на уме. Дело у нас с тобой серьезное. Бери рюкзак, кроссовки надевай. Я тоже… кое-чего приготовлю, - скомандовал дед, показывая Марии Гавриловне глазами, молчи, мол, не выдавай пока: рано.
- Чего ты надумал-то? – озадаченно спросила бабушка.
- Секрет.
- Класс!
- Нет, ну, ты погляди! Вчера в лёжку лежал, с сердцем плохо было…
- Ну, ба! Ну, чего ты опять? – Тимофей нетерпеливо поёрзал, запихивая в рот последний кусок: вечно эта бабушка со своими неприятными напоминаниями. Дед встал, похлопал его по спине:
- Собирайся. Мы тут, Маша - неподалеку. Мобильник с собой возьмем. Лекарства… на всякий случай. Не волнуйся.
- Так, может, вам еды с собой положить? Надолго пойдете-то? – она опять затеребила косынку.
- К обеду вернемся.
«Куда?» - всем своим видом – глазами, губами спрашивала деда встревоженная Мария Гавриловна, но тот упрямо отмалчивался. С молодых лет такой. Как вобьет, чего в голову, не отступит. Вот и сейчас. Что придумал? Зачем рюкзак, когда обещал, что повременит с походом? Ох, Господи…
Буркнув «Пасиб!», Тим выскочил из-за стола и юркнул в комнату. Вытащил рюкзак, проверил карманы, застежки. Рюкзак у Тимофея Егорова был суперский. Модный. Весь на молниях, черный с темно-бордовыми вставками и отделениями для наушников, плеера и мобильного телефона – жаль, ни первого, ни второго у него не было - все из-за деда и бабушки. Папа с мамой, он был уверен, купили бы. Ну, ничего! Придет время, будет и у него плеер с наушниками. У всех ребят уже есть.
- Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании…
- Ну-ка, Тима, подойди сюда. Смотри, - Мария Гавриловна развернула перед ним пакеты. – Тут лекарства: валидол, нитроглицерин, энап – это от давления.
- Да знаю я, ба.
- Чего ты знаешь? Смотри, тебе говорят. Вот сюда кладу, видишь?
- Ну, вижу.
- Тут вода. Это минеральная, которую дед пьет, а это простая. Две маленькие бутылочки, вам хватит.
- Ни фигасе маленькие!
- А это, - бабуля не слышала возмущенного тона, - четыре пирожка и яблоки. Вдруг проголодаетесь? Мало ли. Захотите перекусить - пожалуйста. И ты мне не «фигасничай»! За дедом смотри. Чуть устанет, говори: «Давай, дед присядем». Не знаю, одеяло, на котором загораем, положить, нет?
- Ну, еще одеяло! Ты даешь, ба. И так натолкала кучу. Не допереть. Мобилу давай. Или я свой возьму?
- На твоем, небось, денег нет.
- Ну…
- Вот и «ну». Проиграл?
- Да не проиграл я. На музыку истратил. Рублей пять там, кажись, осталось, - Тим стал нетерпеливо приплясывать: уйдешь с этой бабушкой.
- Как шальные со своей музыкой. Музыкантами все заделались. Погоди, сейчас свой принесу. Поменяемся.
Тимофей подхватил рюкзак – не такой уж он был и тяжелый, напрасно он капризничал, и, нацепив бейсболку, выскочил на крыльцо. Вытряхнул из кроссовок вчерашний песок. Интересно: чего это дед придумал? Какой секрет? Надо же. Он засмеялся. Степан Максимович вышел из сарая с пакетом. «О, еще один!», - подумал Тим и вновь расстегнул рюкзак:
- Давай положу. Что это? – пакет был черный, непроницаемый, завязанный сверху узлом.
- Увидишь, - немногословность деда интриговала и подчеркивала таинственность момента.
- Вот, - Мария Гавриловна протянула внуку мобильник. – Куда тут его?
- Сюда, - Тим приоткрыл специальный кармашек.
- Не потеряй. Вы хоть скажите, куда пойдете, к станции или на автобусную остановку? Чтоб знать.
- На остановку, - односложно ответил Степан Максимович. – Ну, я готов.
Он одернул ветровку, поправил защитного цвета кепку на голове и весело подмигнул:
- Вперед?
- Йес!
- Отставить! Иностранные слова приказываю не употреблять.
- Может, присядете на дорожку? – упавшим голосом спросила Мария Гавриловна, до последней минуты надеявшаяся, что все это баловство и розыгрыш, и никуда они не пойдут, останутся дома. «Чудит старый», - расстроено подумала она про себя. Тим фыркнул: вот бабенция дает! Будто они на Северный полюс.
Он ощупал дедов пакет: палки какие-то. Что бы это могло быть?
- Ну, раз так, давай присядем по русскому обычаю, - успокоил её Степан Максимович. Мария Гавриловна плюхнулась на лавку. Кошка Симка, существо нравное и независимое, заподозрив неладное, завертелась у ног деда с бабушкой. Подняла черный хвост и выгнула спину. «Мяу, - недовольно сказала она. – Куда это все собрались? А кто меня, скажите на милость, кормить будет?». «Симочка, Симочка», - Мария Гавриловна взяла кошку на руки. Они посидели минуту - другую на лавочке. Тим сощурился на солнце: денек разгорался ничего себе – славный. И впереди у него – сюрприз! Здорово. Наконец, дед хлопнул себя по коленям: «Вперед!» - взялся за палку, и бодро зашагал к калитке. Симка, смекнув, что хозяин куда-то направился, метнулась следом.
- Помни, что я говорила-то, - придержала внука за локоть бабушка. – Про деда.
- Я помню, ба.
- И, слышишь, позвони мне, будет минутка, где вы да что, ладно?
- Это если дед разрешит, - он засмеялся и поправил неудобно пристроенный на спину рюкзак.
- Господи, да ты украдкой как-нибудь! Давай помогу…
- Ага! А кто учил: «Никогда не ври, Тимочка!» - его распирало: вперед! Вперед! К неизвестным сиреневым далям, тайнам, кладам, голубым кораблям в тумане. По незнакомым пыльным дорогам, по пескам и лесным тропам. Сквозь бурелом и чащу – вперед!
- Пока, бабуля! Гуд бай!
Он вырвался из ее теплых рук и поскакал вслед за Степаном Максимовичем, деловито вышагивающим по гравийной дороге к шоссе. До автобусной остановки было около километра. Симка отстала. Уселась на обочину: «Чего тащиться, неведомо, куда, когда хозяйка дома осталась?» Вытянула морду и, поводив усами, прыгнула в кювет за полевками.
Тим с дедом свернули со своей «линии» на общую, она считалась в «Черном озере» центральной, и потопали вдоль железки. Мимо проносились истошно свистящие электрички, тяжелые, груженые щебнем составы с карьера в Кузнечном, допотопные дрезины и выкрашенные желтым громоздкие ремонтные поезда. Они пыхтели и жестко отстукивали по металлическим рельсам: «Ту-тум, ту-тум, ту-тум, ту-тум». У переезда, как всегда, стоял длинный хвост машин. Пахло бензином, гарью, горячим асфальтом и пылью от придорожного кустарника. Водители – все, как один, в футболках и солнцезащитных очках нервно курили в открытые окна и нетерпеливо похлопывали по баранке.
- Куда мы идем, деда? – Тим с опаской поглядел на Степана Максимовича и прислушался к его дыханию. Но оно было ровным, спокойным, а лицо даже помолодевшим.
- Угадай.
- Ты даешь! Как я угадаю? – он и в самом деле не понимал, куда? Если в гости к Николаю Васильевичу, дедову приятелю и сослуживцу, то надо бы к станции. А они – в обратную сторону. Непонятно.
- Спину ровней держи. Устанешь. Путь неблизкий.
- Ого. Ну, скажи, куда?!..
- А вот и не скажу, - засмеялся дед. – Неинтересно будет. Терпи.
Тимофей хмыкнул и принялся разглядывать окрестности. Вдали – на бугре показалась угрюмая Екатериновка. Ржавые крыши сараев напомнили ему густую черную кровь мертвого отца Нахаленка на повозке, он отвернулся и уставился на толстую уродливую рожу в поварском колпаке. С вывески перестроенной под летнее кафе торговой палатки во весь рот улыбалась довольно неприятная физиономия с красным носом и глазами – щелочками. Зубов у нее не было. То ли художник про них позабыл, то ли специально так нарисовал, но картина получилась несимпатичная. Вдобавок колпак на «поваре» и фартук были грязные. Тимофей скривился: нет! он любит все красивое.
- Когда Катя-то приедет?
- Через неделю. У них в школе практика.
- А Иван и… этот твой, как звать его, забыл?
- Лохматый? – оживился Тим. – Генкой его зовут. Крутой мужик. Он тоже пока в городе. Не знаю, когда приедет. Скорее бы уж…
Приезда Генки – Лохматого он ждал с замиранием сердца: Лохматый был панк! Еще прошлым летом он ходил с выстриженной головой, оранжевым петушиным гребнем на ней и круглой алюминиевой серьгой в левом ухе. Кроме серьги у него были узкие черные очки с дужками из желтого металла и такого же цвета цепь на груди. Лохматый – это было реально клево.
На самом деле он был Генкой Спиридоновым, учился двумя годами старше Тимофея с Катей, любил собирать вокруг себя дачную мелюзгу и хвастаться перед ней своей крутизной и панковскими примочками. Он болтался по дачам, пугая бабушек-пенсионерок диковинным видом. Те плевались и тащили зазевавшихся внуков домой, рассказывая им страсти про нехороших мальчишек, из которых потом вырастают бомжи и прочие асоциальные элементы. Поговаривали, что Лохматый курил: Башлычиха тому свидетельница. Папа и мама Тимофея Егорова были недовольны дружбой своего золотого мальчика – а мама часто называла Тима «золотцем», с таким оторвой и потому проводили с сыном длительные профилактические беседы, которые заканчивались печально: Тимофей кивал, обещал исправиться, но каждый день ускакивал в Дубки, где жил Спиридонов, чтобы, как говорила бабушка, «глядеть тому в рот».
«Да чего они все?! – возмущался Тим. – Генка клевый пацан. С ним весело. У него такая классная цепь!» Чем цепь, серьга в ухе и оранжевый гребень были краше, допустим, грязного поварского колпака, он не задумывался.
- А что же Ваня? – дед раскочегарился, как старый паровоз, и наддал ходу. – Разве не… крутой?
- Ну, Ваня, - равнодушно пожал плечами Тимофей, - обыкновенный мальчик. Так, ничего особенного.
- Конечно обыкновенный, - ехидно поддакнул Степан Максимович. – Волосы дыбом не взбивает, в малиновый цвет их не красит …
- В оранжевый.
- Какая разница? Зато отличник и тэквондо занимается. Валерий Павлович мне рассказывал, международный турнир недавно выиграл. В «Юбилейном» проходил.
Валерий Павлович был Ваниным дедушкой. Тимофей его не любил. Как ни зайдешь: наш Ваня то, наш Ваня это. Дача их была на соседней «линии», и раньше они с Ваней дружили.
- Да знаю я. Ванёк если ногой по башке зарисует, непременно сотрясение будет, факт, - он начал футболить мелкие камешки. – Бамс! Дед, ну, ты же знаешь, меня в тэквондо не возьмут: я старый…
- Но в бассейн-то возьмут? Правда? Вот что я скажу тебе, Тимофей: надо ставить перед собой цели и добиваться их осуществления. Плыть по течению легче легкого.
Прогулка становилась скучной.
- Дед!! – Тимофей вдруг очнулся и заорал. – Мы же остановку прошли! Не видишь, что ли?
Автобусная остановка находилась в небольшом тупичке старой заброшенной дороги на Екатериновку, которую когда-то перекопали, непонятно, зачем, а потом и вовсе перегородили шлагбаумом. Надо было свернуть направо, а они все шли и шли.
- Нам на склад, - не сбавляя хода, ответил Степан Максимович и Тим припустил вдогонку.
Складом назывался недавно отстроенный магазин-ангар, в котором окрестные дачники покупали доски, вагонку, гвозди, утеплитель – чего только ни покупали. Все подряд. Работал он с утра и до темной ночи. Грузовики, газели кружились вокруг него, точно пчелы. Мужики с напряженными лицами выбирали товар, прицениваясь к новейшим заморским покрытиям, лакам, пенатексам, подряжали шоферов, искали попутчиков. Очумелые продавцы мотались между придирчивыми покупателями, стараясь не обсчитаться, и ревниво следили, как бы какой-нибудь хитромудрый дачник не упер лишнюю доску.
Стороны были настроены друг к другу недружелюбно.
Степан Максимович с Тимом обошли плотные заросли ивняка у шоссе и очутились перед похожим на гигантскую алюминиевую трубу ангаром. Небольшие по размеру складские двери были распахнуты настежь. Вход зиял космически черной дырой и смахивал на пещерный лаз древнего человека. Люди проникали внутрь и исчезали в его мрачной пасти навсегда. Все оттого, что выход из ангара находился сзади. Именно к нему подкатывали за покупками юркие грузовички, там же суетилась малопривлекательная, желающая подработать публика. Она цепко торговалась, кричала: «Хозяин, договоримся?» - и ругалась нехорошими словами.
- Ну, короче, я понял: мы пришли за гвоздями, - упавшим голосом сказал Тимофей. Его разочарование не знало пределов. Он ждал необычайного – тайны, чуда, сюрприза, а получил….
- Не угадал, - Степан Максимович вздохнул и вытер лицо платком. В «трубе» было душно.
Нет, нет: все рухнуло. Не будет никаких кораблей с парусами, загадочных бухт, кладов. Он готов был зареветь. Дед же, благополучно миновав отдел с гвоздями, заклепками и прочей жестяной и железной мелочью, подошел к полке с красками и начал перебирать одну банку за другой, вглядываясь в полутьме в этикетки.
- Серебрянка?
- Да, - кивнул на бегу продавец в синем комбинезоне.
- Берем.
- В кассу, пожалуйста.
Тим решил не спрашивать, зачем деду краска.
Они выбрались из «тоннеля» на улицу. Степан Максимович присел на скамейку:
- Дай-ка воду твою. Глотну да дальше двинемся.
Руки у Тимофея сделались вялыми, плечи опустились. Он чуть не выронил бутылку с дедовой минералкой: тоже мне секрет – за краской на склад.
- А вот теперь – к автобусу.
На остановке стояли две тетки с бидонами и громко обсуждали третью – толстую ленивую фефёлу, с которой мучался никому незнакомый Павлик. Павлик был трудягой, не пил, не курил и вламывал на трех работах, а фефёла была дурой. Степан Максимович покосился на тёток и удивленно хмыкнул. Тимофея тётки не развеселили. Он равнодушно смотрел на разросшиеся вдоль кювета одуванчики и молчал. «Полина! Садись, подвезу!» - крикнул от шоссе притормозивший у тупичка возле остановки мотоциклист. Рыжая конопатая тетка, было, тронулась с места, но тут из-за кустов показался синий нос рейсового автобуса, и мотоциклист махнул рукой: «Доберешься, не барыня». И заржал. Полина с товаркой переключились с фефёлы на мотоциклиста. Все давно погрузились в автобус, а они, не прекращая, орали. «Вот паразит! Нет, ну ты погляди?», - спрашивали они друг у друга, а под конец – расхохотались и стали что-то тихо нашептывать одна другой на ухо.
Тим отвернулся к окну.
Автобус, урча и отфыркиваясь соляркой, подкатил к переезду и замер в растянувшемся на полкилометра хвосте. Товарняк со щебенкой прогрохотал в сторону города, шлагбаум замигал зеленым глазом, и вся колонна, по-змеиному шевелясь, не спеша, поползла по дороге. Если им домой, то у переезда надо бы сойти. Тимофей обернулся на деда. Тот дремал и не двигался с места. Они проехали одну остановку, другую. Тётки с бидонами давно сошли, а они все ехали, ехали. Мимо дач, гарнизонов, белоснежных березовых рощ, таких прохладных и душистых, что хотелось спрятаться в них, повалиться на траву и, задрав голову, долго рассматривать среди листвы небо, птиц и легкие розовые облака. Мимо вросших в землю деревушек, похожих на Екатериновку, полян, кустарников, темных торфяных ручьев…
Степан Максимович тронул его за плечо:
- На следующей выходим.
Тимофей снова пожал плечами и потянулся за пристроенным в углу рюкзаком. Автобус натужно загудел, заныл и, устало отдуваясь, притормозил на лысой макушке пологой горы, усыпанной одуванчиками и кислицей. Вокруг было пусто. Ветер качал невысокий молодой ольховник на склоне. Позади него вставал, темнея, густой еловый лес с редкими березами да осинами. Кое-где вразброс кудрявились кипенно-белые рябины в цвету да желтые рощицы подросшего зверобоя. Две извилистые проселочные дороги расходились от шоссе в разные стороны. Одна шла – к лесу, а вторая, полузаросшая, похожая на тропинку – во чисто поле. Посреди него на низком облезлом постаменте стоял, окруженный кособокой оградкой одинокий воин в пилотке с автоматом за плечами и букетом весенних цветов в неживых руках.
- Вот мы и пришли, - сказал Степан Максимович памятнику и снял с головы защитную кепку. Тимофей подумал и тоже стянул бейсболку. Они постояли молча положенную минуту, и, повернувшись к внуку, дед негромко скомандовал:
- Доставай инструмент, Тима. Поработаем.
В черном пластиковом пакете оказались молоток, саперная лопатка, кулек с гвоздями и две небольшие круглые кисти.
- С оградки начнем, - дед скинул ветровку. – Гляди, как раскурочили… просто беда.
Металлическая калитка и несколько секций у окаймлявшей памятник оградки отсутствовали. Взамен них были кем-то приставлены одна к другой деревянные кое-как сбитые штакетины, тоже, впрочем, переломанные. Территория вокруг солдата напоминала поле боя.
- На металлолом сдали. Я по телевизору видел: даже с кладбищ снимают и сдают. Пьяницы всякие.
- Если бы пьяницы…. Ты, давай, вот что: прутья, обломки, грязь всякую собери в кучу да отнеси вон - подальше и сожги. Приберись тут. А я штакетник подремонтирую. Эх! - дед присел от огорчения. - Масляную-то краску – забыл!
- Нечего было секретничать, - буркнул Тим, все еще дувшийся непонятно, на что. – Сказал бы сразу: «Идем памятник чинить». А то: «Узнаешь, узнаешь». Я бы напомнил, и ничего бы мы не забыли.
- А ты пошел бы? Если б сразу?
- Скажешь тоже! Конечно.
Переговариваясь, они, каждый, делали свое дело, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Тимофей очистил площадку внутри оградки от грязи: липких пивных банок, пакетов из-под чипсов, бутылок, газет, раскиданных повсюду прутьев и засохших еловых веток от старых венков. Соорудил в трех шагах от тропинки костер – дед кинул ему спички, поджег хлам, подтащил к костру небольшой гранитный валун и уселся на него верхом: «Вот он, оказывается, куда меня позвал! Клёвый дед». Убираться у солдата ему нравилось – это тебе не двор мести. «Молодец все-таки! Здорово!» - волна непонятной радости, благодарности, необъяснимого восторга пронизала его с ног до головы, он рассмеялся, крикнул: «Эгей!» - и запрыгал вокруг костра в танце африканского колдуна или бурятского шамана. Степан Максимович сбил, тем временем, планки штакетника в секции - где нарастил, где просто посадил на поперечины, и позвал:
- Иди-ка, придержи! Все у тебя там?
- Все! Прогорел уже. Только воняет, фу. Это от пакетов.
- Водой из бутылки, что бабушка дала, залей.
- Щас, - Тим кинулся к рюкзаку. – Будешь пить?
- Погожу. Доделаем, тогда…
Ветер усилился. Со стороны города на них поплыли пухлые сиреневые тучи. Дед запрокинул голову:
- Как бы ни на дождь. Нам еще красить.
- Пройдут. Смотри, куда их гонит, - тучи убегали к востоку, освобождая зеленоватый горизонт. Тим вытащил купленную серебрянку и кисти. Степан Максимович достал откуда-то ветошь, придвинул неукрепленную секцию к солдату:
- Прости, Алеша, - приладил ее к боку памятника и скомандовал. - Залезай! Тряпкой лицо ему оботри. И пилотку, и плечи. Словом, куда дотянешься. А я подстрахую.
- Почему «Алеша»? Там много разных имен, - Тим кивнул на плиту с фамилиями у ног воина с автоматом. – Я прочитал. И Александры, и Владимиры есть. Да каких только нет, дед. Алеш, правда, целых пять или даже больше. Всего - тридцать восемь человек.
- Ну, да, могила-то братская. Осторожно. Ага, так держись…
- Вот гады фрицы, - пыхтя от напряжения, Тимофей протирал солдату лицо, шею и отворот гимнастерки.
- Фрицы? Немцев тут не было, Тима. Тут были финны.
Внук чуть не грохнулся с самодельной лестницы:
- Да ты чего, дед?! Как это не было фрицев?
- А так. Немцы атаковали город с южной стороны: с Пулковских высот, Петергофа, Ломоносова, с Невской Дубровки. На Карельском перешейке нашим войскам противостояли войска финской Юго-Западной армии. В 42 году здесь воевала 18-ая пехотная дивизия под командованием полковника Пайари. Вот так. Не свались, смотри.
- Ничего себе. Финны…. А мы к ним в аквапарк…
- Ну, так, сколько лет прошло, - дед вздохнул и посмотрел на небо. – Тучи, гляди, и впрямь разогнало. Тряпку кидай. Бери теперь краску, кисточку - держи. Аккуратно крась. Помногу на кисть не бери. Вот так. Втирай лучше.
Прикусив губу, Тимофей принялся старательно закрашивать серебрянкой голову и пилотку воина. Получалось! Он весь погрузился в работу: «Вот тебе и Альбигойские войны! Тут под носом такое творилось, что вообще зашибись. Полковник Пайари! Вот это да…»
- Молодец, - одобрил дед. - Я бы без тебя не справился. А почему «Алеша»… Знаешь, настоящий-то Алеша в Болгарии стоит. После освобождения страны от фашистов в городе Пловдиве поставили памятник Неизвестному Солдату. Эскизы для будущего монумента скульптор делал с сибиряка Алексея Скурлатова. С тех пор и пошло: каждый солдат на таком памятнике, как наш, - Алеша. И песня такая есть, - он поддержал Тима, спустившегося ступенькой ниже. – Была…
- Почему была?
- Сейчас ее не исполняют.
- Почему?
- Говорю тебе: много лет прошло. Хотя – жаль: песня хорошая.
- Да немодная, наверное. Сейчас больше - реп, попса, панки, эмо. Каждый выбирает, что ему нравится, деда.
- Хорошее должно нравиться, а не эти ваши, - Степан Максимович махнул рукой.
Со стороны шоссе донесся длинный автомобильный гудок, за ним – второй, третий.
- Ого! Нас заметили! Сигналят! Ура! – Тим затряс в воздухе кистью.
Проходящие мимо машины приветствовали помолодевшего, похорошевшего солдата Алешу, чья лихо сдвинутая на бок пилотка теперь сияла, как новенькая, а на букете неживых полевых цветов играли серебряные блики, и автомат за плечами блестел, точно надраенный.
- Эгей!! – заорал Тимофей.
С первого сидения зеленой легковушки высунулась белобрысая пассажирка в панаме и подняла кверху большой палец: здорово!
- Угомонись-ка, - одернул его дед. – Здесь могила, а не цирк.
- Да ладно.
- Вот и «ладно». Слезай. Передохни, внизу я сам докрашу.
- Давай я?
- Лучше перекусить приготовь. Что там бабушка положила? Доставай, к обеду мы все равно опоздали.
Тим вытер руки, остановился перед плитой с фамилиями солдат.
- Деда, все погибли в 42, как ты говорил. В апреле - марте.
- Знаю. Здесь неподалеку проходил Карельский укрепленный район. КаУР сокращенно, - Степан Максимович уселся на перевернутую секцию штакетника и тяжело задышал. В груди у него сипело. Тимофей испугался, но дед откашлялся и продолжил. – Как всякий укрепрайон, он состоял из двух оборонительных полос и предполья. Оборонительные полосы – это главная и тыловая. Мы с тобой сейчас в тыловой находимся. Главная от нас – километрах в трех. А в тыловой что бывает, кроме складов боеприпасов, учебных и ремонтных батальонов? Госпиталя, Тима, куда всех погибших и раненых свозят. Поэтому здесь, - он вытянул руку с кистью и показал на перекресток расходящихся дорог, - таких братских могил не одна. В одной тридцать бойцов, в другой двадцать, в третьей…
Шевеля губами, Тимофей читал, стараясь запомнить: «Николаев Андрей Петрович 12.VI.1918 – 08. IV.1942гг, Самохин Василий Федорович 23.XI.1920 – 14.IV.1942гг, Калинин Дмитрий Егорович 15. X.1919 – 10.IV.1942гг», - а список все длился и длился, и не было ему конца.
Дед закончил покраску, Тим подкатил к оградке валун, на котором сидел, следя за костром, и разложил на нем бабушкин пакет: четыре пирожка с мясом, яблоки и минералку. Остатками воды из второй бутылки они ополоснули руки, и он потянулся к пирогу.
- Погоди, - остановил его Степан Максимович, взял один пирожок – разломил пополам, взял второй и тоже разломил. Протянул обе половинки внуку. – Отнеси.
- Куда?
- Бойцам…. От нас обоих. И вот еще, - он вынул из кармана ветровки маленькую металлическую фляжку и пластиковый стакан. – Поставь там. Помянем по обычаю.
Тим отнес теплую водку и пирожки к постаменту, поставил. Подождал немного, не зная говорить что-нибудь или нет? Задрал голову. Одинокий солдат в серебряной пилотке смотрел на темный еловый лес под горою, за которым начиналась когда-то главная оборонительная полоса КаУРа, на светлые сиреневые облака у горизонта, стремительных черных ласточек над поляной со зверобоем и кислицей, на шоссе и рябины в свадебном наряде. Гудела от ревущих машин земля, а под ней спали вечным сном и рядовой Николаев, и младший сержант Самохин, и капитан Нечипорук, и все тридцать восемь бойцов, похороненных в братской могиле тыловой оборонительной полосы Лемболовского батальонного района обороны.
Они доели пироги с яблоками, выпили воду, Тим позвонил бабушке, которая отругала их за долгое отсутствие, и стали собираться в обратный путь.
- Посмотри там, - дед кивнул в сторону постамента, - Николай Петров, техник – интендант 1 ранга есть?
Тимофей вернулся к плите:
- Есть!
- Ну, вот…
- Кто это?
Степан Максимович не ответил. Надел ветровку, кепку, взялся за палку и, тяжело ступая и опираясь на нее больше прежнего, подошел к памятнику. Тоже запрокинул голову. Тим встал рядом.
- Вот так, - снова сказал дед воину. – Будь здоров, Алеша. Если что – мы рядом. Не я, так внук…
Поднялся ветер. Ласточки закричали, заметались над дорогой. Заволновались, раскачивая кудрявыми головами, рябины. «Все-таки будет дождь, - подумал Тимофей. - Хорошо, что успели покрасить. Дед говорил, серебрянка быстро сохнет».
- Долгие проводы – лишние слезы. Пошли, про интенданта Петрова потом расскажу. Пошли, Тима.
Тупоносый рейсовый автобус притормозил на пустынном перекрестке на самой макушке плешивой горы. Пассажиров на остановке было двое: пожилой седой мужчина с палкою и светлоголовый мальчуган в пятнистых штанах защитного цвета с рюкзаком. Оба серьезные, усталые. В запыленной одежде. Мальчишка - с выпачканной краской щекой.
- Вы, что ли, солдата-то покрасили? – громко спросил, закрывая двери, молодой смешливый шофер, принимая плату. Немногочисленная публика, как по команде, обернулась назад и посмотрела на памятник. Выглянувшее из сиреневых туч солнце выхватило ярким лучом серебряного рыцаря с автоматом за плечами и букетом цветов в неживых руках и повисло над поляной. Сноп света падал почти отвесно. За спиной воина сгущалась предгрозовая лиловая мгла. «Молодцы, молодцы, какие», - загомонили пассажиры, Тимофей с дедом уселись на пустые места, и старый ПАЗик быстро покатил по бывшей тыловой оборонительной полосе карельского укрепрайона.
==========
Начало здесь (с Асей Репниковой писали)
http://proza.ru/texts/2007/11/25/522.ht
В одном издательстве добрые люди сказали, что повесть им нравится, и они её берут, но что-то молчат.
Кстати, сколько прилично ждать, чтобы поинтересоваться, как, мол?
Если откажут, надо рассылать, а я засомневалась в качестве и вообще.
Кстати, полковник Пайяри собственной персоной (спасибо![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo-lj.gif)
kommari@lj).
Выложу-ка вторую главу детской повести ("Как я провел лето"),
у кого хватит сил дочитать, киньте замечания, плиз.
2
Утром за завтраком Степан Максимович сказал:
- Поешь – и собирайся. Дело у нас сегодня с тобой.
- Ты же говорил, через неделю, - всплеснула руками Мария Гавриловна.
«Чего это он?» - подумала бабуля, нервно пряча волосы под белую горохом косынку. Они у нее кудрявились, а косынки Мария Гавриловна всегда любила. Косынки, салфеточки. Она вязала крючком. Особенно по краям, украшая крохотными треугольниками из мулине платки и прочую мелочь. Говорила: «Это успокаивает. А то я совсем тут с вами…»
- Вау! Клево. Какое дело, дед? – снова был день, и светило солнце, и окна были распахнуты настежь, и мимо них летали ядовито-желтые бабочки-капустницы, и он сидел за столом, пил чай с горячими плюшками, болтал ногами и языком. – Ин-те-рес-но, что за дело? Мы поедем в город! Угадал? За компьютером. Ура! А что через неделю, ба?
- Ты это «вау» своё оставь. Один компьютер на уме. Дело у нас с тобой серьезное. Бери рюкзак, кроссовки надевай. Я тоже… кое-чего приготовлю, - скомандовал дед, показывая Марии Гавриловне глазами, молчи, мол, не выдавай пока: рано.
- Чего ты надумал-то? – озадаченно спросила бабушка.
- Секрет.
- Класс!
- Нет, ну, ты погляди! Вчера в лёжку лежал, с сердцем плохо было…
- Ну, ба! Ну, чего ты опять? – Тимофей нетерпеливо поёрзал, запихивая в рот последний кусок: вечно эта бабушка со своими неприятными напоминаниями. Дед встал, похлопал его по спине:
- Собирайся. Мы тут, Маша - неподалеку. Мобильник с собой возьмем. Лекарства… на всякий случай. Не волнуйся.
- Так, может, вам еды с собой положить? Надолго пойдете-то? – она опять затеребила косынку.
- К обеду вернемся.
«Куда?» - всем своим видом – глазами, губами спрашивала деда встревоженная Мария Гавриловна, но тот упрямо отмалчивался. С молодых лет такой. Как вобьет, чего в голову, не отступит. Вот и сейчас. Что придумал? Зачем рюкзак, когда обещал, что повременит с походом? Ох, Господи…
Буркнув «Пасиб!», Тим выскочил из-за стола и юркнул в комнату. Вытащил рюкзак, проверил карманы, застежки. Рюкзак у Тимофея Егорова был суперский. Модный. Весь на молниях, черный с темно-бордовыми вставками и отделениями для наушников, плеера и мобильного телефона – жаль, ни первого, ни второго у него не было - все из-за деда и бабушки. Папа с мамой, он был уверен, купили бы. Ну, ничего! Придет время, будет и у него плеер с наушниками. У всех ребят уже есть.
- Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании…
- Ну-ка, Тима, подойди сюда. Смотри, - Мария Гавриловна развернула перед ним пакеты. – Тут лекарства: валидол, нитроглицерин, энап – это от давления.
- Да знаю я, ба.
- Чего ты знаешь? Смотри, тебе говорят. Вот сюда кладу, видишь?
- Ну, вижу.
- Тут вода. Это минеральная, которую дед пьет, а это простая. Две маленькие бутылочки, вам хватит.
- Ни фигасе маленькие!
- А это, - бабуля не слышала возмущенного тона, - четыре пирожка и яблоки. Вдруг проголодаетесь? Мало ли. Захотите перекусить - пожалуйста. И ты мне не «фигасничай»! За дедом смотри. Чуть устанет, говори: «Давай, дед присядем». Не знаю, одеяло, на котором загораем, положить, нет?
- Ну, еще одеяло! Ты даешь, ба. И так натолкала кучу. Не допереть. Мобилу давай. Или я свой возьму?
- На твоем, небось, денег нет.
- Ну…
- Вот и «ну». Проиграл?
- Да не проиграл я. На музыку истратил. Рублей пять там, кажись, осталось, - Тим стал нетерпеливо приплясывать: уйдешь с этой бабушкой.
- Как шальные со своей музыкой. Музыкантами все заделались. Погоди, сейчас свой принесу. Поменяемся.
Тимофей подхватил рюкзак – не такой уж он был и тяжелый, напрасно он капризничал, и, нацепив бейсболку, выскочил на крыльцо. Вытряхнул из кроссовок вчерашний песок. Интересно: чего это дед придумал? Какой секрет? Надо же. Он засмеялся. Степан Максимович вышел из сарая с пакетом. «О, еще один!», - подумал Тим и вновь расстегнул рюкзак:
- Давай положу. Что это? – пакет был черный, непроницаемый, завязанный сверху узлом.
- Увидишь, - немногословность деда интриговала и подчеркивала таинственность момента.
- Вот, - Мария Гавриловна протянула внуку мобильник. – Куда тут его?
- Сюда, - Тим приоткрыл специальный кармашек.
- Не потеряй. Вы хоть скажите, куда пойдете, к станции или на автобусную остановку? Чтоб знать.
- На остановку, - односложно ответил Степан Максимович. – Ну, я готов.
Он одернул ветровку, поправил защитного цвета кепку на голове и весело подмигнул:
- Вперед?
- Йес!
- Отставить! Иностранные слова приказываю не употреблять.
- Может, присядете на дорожку? – упавшим голосом спросила Мария Гавриловна, до последней минуты надеявшаяся, что все это баловство и розыгрыш, и никуда они не пойдут, останутся дома. «Чудит старый», - расстроено подумала она про себя. Тим фыркнул: вот бабенция дает! Будто они на Северный полюс.
Он ощупал дедов пакет: палки какие-то. Что бы это могло быть?
- Ну, раз так, давай присядем по русскому обычаю, - успокоил её Степан Максимович. Мария Гавриловна плюхнулась на лавку. Кошка Симка, существо нравное и независимое, заподозрив неладное, завертелась у ног деда с бабушкой. Подняла черный хвост и выгнула спину. «Мяу, - недовольно сказала она. – Куда это все собрались? А кто меня, скажите на милость, кормить будет?». «Симочка, Симочка», - Мария Гавриловна взяла кошку на руки. Они посидели минуту - другую на лавочке. Тим сощурился на солнце: денек разгорался ничего себе – славный. И впереди у него – сюрприз! Здорово. Наконец, дед хлопнул себя по коленям: «Вперед!» - взялся за палку, и бодро зашагал к калитке. Симка, смекнув, что хозяин куда-то направился, метнулась следом.
- Помни, что я говорила-то, - придержала внука за локоть бабушка. – Про деда.
- Я помню, ба.
- И, слышишь, позвони мне, будет минутка, где вы да что, ладно?
- Это если дед разрешит, - он засмеялся и поправил неудобно пристроенный на спину рюкзак.
- Господи, да ты украдкой как-нибудь! Давай помогу…
- Ага! А кто учил: «Никогда не ври, Тимочка!» - его распирало: вперед! Вперед! К неизвестным сиреневым далям, тайнам, кладам, голубым кораблям в тумане. По незнакомым пыльным дорогам, по пескам и лесным тропам. Сквозь бурелом и чащу – вперед!
- Пока, бабуля! Гуд бай!
Он вырвался из ее теплых рук и поскакал вслед за Степаном Максимовичем, деловито вышагивающим по гравийной дороге к шоссе. До автобусной остановки было около километра. Симка отстала. Уселась на обочину: «Чего тащиться, неведомо, куда, когда хозяйка дома осталась?» Вытянула морду и, поводив усами, прыгнула в кювет за полевками.
Тим с дедом свернули со своей «линии» на общую, она считалась в «Черном озере» центральной, и потопали вдоль железки. Мимо проносились истошно свистящие электрички, тяжелые, груженые щебнем составы с карьера в Кузнечном, допотопные дрезины и выкрашенные желтым громоздкие ремонтные поезда. Они пыхтели и жестко отстукивали по металлическим рельсам: «Ту-тум, ту-тум, ту-тум, ту-тум». У переезда, как всегда, стоял длинный хвост машин. Пахло бензином, гарью, горячим асфальтом и пылью от придорожного кустарника. Водители – все, как один, в футболках и солнцезащитных очках нервно курили в открытые окна и нетерпеливо похлопывали по баранке.
- Куда мы идем, деда? – Тим с опаской поглядел на Степана Максимовича и прислушался к его дыханию. Но оно было ровным, спокойным, а лицо даже помолодевшим.
- Угадай.
- Ты даешь! Как я угадаю? – он и в самом деле не понимал, куда? Если в гости к Николаю Васильевичу, дедову приятелю и сослуживцу, то надо бы к станции. А они – в обратную сторону. Непонятно.
- Спину ровней держи. Устанешь. Путь неблизкий.
- Ого. Ну, скажи, куда?!..
- А вот и не скажу, - засмеялся дед. – Неинтересно будет. Терпи.
Тимофей хмыкнул и принялся разглядывать окрестности. Вдали – на бугре показалась угрюмая Екатериновка. Ржавые крыши сараев напомнили ему густую черную кровь мертвого отца Нахаленка на повозке, он отвернулся и уставился на толстую уродливую рожу в поварском колпаке. С вывески перестроенной под летнее кафе торговой палатки во весь рот улыбалась довольно неприятная физиономия с красным носом и глазами – щелочками. Зубов у нее не было. То ли художник про них позабыл, то ли специально так нарисовал, но картина получилась несимпатичная. Вдобавок колпак на «поваре» и фартук были грязные. Тимофей скривился: нет! он любит все красивое.
- Когда Катя-то приедет?
- Через неделю. У них в школе практика.
- А Иван и… этот твой, как звать его, забыл?
- Лохматый? – оживился Тим. – Генкой его зовут. Крутой мужик. Он тоже пока в городе. Не знаю, когда приедет. Скорее бы уж…
Приезда Генки – Лохматого он ждал с замиранием сердца: Лохматый был панк! Еще прошлым летом он ходил с выстриженной головой, оранжевым петушиным гребнем на ней и круглой алюминиевой серьгой в левом ухе. Кроме серьги у него были узкие черные очки с дужками из желтого металла и такого же цвета цепь на груди. Лохматый – это было реально клево.
На самом деле он был Генкой Спиридоновым, учился двумя годами старше Тимофея с Катей, любил собирать вокруг себя дачную мелюзгу и хвастаться перед ней своей крутизной и панковскими примочками. Он болтался по дачам, пугая бабушек-пенсионерок диковинным видом. Те плевались и тащили зазевавшихся внуков домой, рассказывая им страсти про нехороших мальчишек, из которых потом вырастают бомжи и прочие асоциальные элементы. Поговаривали, что Лохматый курил: Башлычиха тому свидетельница. Папа и мама Тимофея Егорова были недовольны дружбой своего золотого мальчика – а мама часто называла Тима «золотцем», с таким оторвой и потому проводили с сыном длительные профилактические беседы, которые заканчивались печально: Тимофей кивал, обещал исправиться, но каждый день ускакивал в Дубки, где жил Спиридонов, чтобы, как говорила бабушка, «глядеть тому в рот».
«Да чего они все?! – возмущался Тим. – Генка клевый пацан. С ним весело. У него такая классная цепь!» Чем цепь, серьга в ухе и оранжевый гребень были краше, допустим, грязного поварского колпака, он не задумывался.
- А что же Ваня? – дед раскочегарился, как старый паровоз, и наддал ходу. – Разве не… крутой?
- Ну, Ваня, - равнодушно пожал плечами Тимофей, - обыкновенный мальчик. Так, ничего особенного.
- Конечно обыкновенный, - ехидно поддакнул Степан Максимович. – Волосы дыбом не взбивает, в малиновый цвет их не красит …
- В оранжевый.
- Какая разница? Зато отличник и тэквондо занимается. Валерий Павлович мне рассказывал, международный турнир недавно выиграл. В «Юбилейном» проходил.
Валерий Павлович был Ваниным дедушкой. Тимофей его не любил. Как ни зайдешь: наш Ваня то, наш Ваня это. Дача их была на соседней «линии», и раньше они с Ваней дружили.
- Да знаю я. Ванёк если ногой по башке зарисует, непременно сотрясение будет, факт, - он начал футболить мелкие камешки. – Бамс! Дед, ну, ты же знаешь, меня в тэквондо не возьмут: я старый…
- Но в бассейн-то возьмут? Правда? Вот что я скажу тебе, Тимофей: надо ставить перед собой цели и добиваться их осуществления. Плыть по течению легче легкого.
Прогулка становилась скучной.
- Дед!! – Тимофей вдруг очнулся и заорал. – Мы же остановку прошли! Не видишь, что ли?
Автобусная остановка находилась в небольшом тупичке старой заброшенной дороги на Екатериновку, которую когда-то перекопали, непонятно, зачем, а потом и вовсе перегородили шлагбаумом. Надо было свернуть направо, а они все шли и шли.
- Нам на склад, - не сбавляя хода, ответил Степан Максимович и Тим припустил вдогонку.
Складом назывался недавно отстроенный магазин-ангар, в котором окрестные дачники покупали доски, вагонку, гвозди, утеплитель – чего только ни покупали. Все подряд. Работал он с утра и до темной ночи. Грузовики, газели кружились вокруг него, точно пчелы. Мужики с напряженными лицами выбирали товар, прицениваясь к новейшим заморским покрытиям, лакам, пенатексам, подряжали шоферов, искали попутчиков. Очумелые продавцы мотались между придирчивыми покупателями, стараясь не обсчитаться, и ревниво следили, как бы какой-нибудь хитромудрый дачник не упер лишнюю доску.
Стороны были настроены друг к другу недружелюбно.
Степан Максимович с Тимом обошли плотные заросли ивняка у шоссе и очутились перед похожим на гигантскую алюминиевую трубу ангаром. Небольшие по размеру складские двери были распахнуты настежь. Вход зиял космически черной дырой и смахивал на пещерный лаз древнего человека. Люди проникали внутрь и исчезали в его мрачной пасти навсегда. Все оттого, что выход из ангара находился сзади. Именно к нему подкатывали за покупками юркие грузовички, там же суетилась малопривлекательная, желающая подработать публика. Она цепко торговалась, кричала: «Хозяин, договоримся?» - и ругалась нехорошими словами.
- Ну, короче, я понял: мы пришли за гвоздями, - упавшим голосом сказал Тимофей. Его разочарование не знало пределов. Он ждал необычайного – тайны, чуда, сюрприза, а получил….
- Не угадал, - Степан Максимович вздохнул и вытер лицо платком. В «трубе» было душно.
Нет, нет: все рухнуло. Не будет никаких кораблей с парусами, загадочных бухт, кладов. Он готов был зареветь. Дед же, благополучно миновав отдел с гвоздями, заклепками и прочей жестяной и железной мелочью, подошел к полке с красками и начал перебирать одну банку за другой, вглядываясь в полутьме в этикетки.
- Серебрянка?
- Да, - кивнул на бегу продавец в синем комбинезоне.
- Берем.
- В кассу, пожалуйста.
Тим решил не спрашивать, зачем деду краска.
Они выбрались из «тоннеля» на улицу. Степан Максимович присел на скамейку:
- Дай-ка воду твою. Глотну да дальше двинемся.
Руки у Тимофея сделались вялыми, плечи опустились. Он чуть не выронил бутылку с дедовой минералкой: тоже мне секрет – за краской на склад.
- А вот теперь – к автобусу.
На остановке стояли две тетки с бидонами и громко обсуждали третью – толстую ленивую фефёлу, с которой мучался никому незнакомый Павлик. Павлик был трудягой, не пил, не курил и вламывал на трех работах, а фефёла была дурой. Степан Максимович покосился на тёток и удивленно хмыкнул. Тимофея тётки не развеселили. Он равнодушно смотрел на разросшиеся вдоль кювета одуванчики и молчал. «Полина! Садись, подвезу!» - крикнул от шоссе притормозивший у тупичка возле остановки мотоциклист. Рыжая конопатая тетка, было, тронулась с места, но тут из-за кустов показался синий нос рейсового автобуса, и мотоциклист махнул рукой: «Доберешься, не барыня». И заржал. Полина с товаркой переключились с фефёлы на мотоциклиста. Все давно погрузились в автобус, а они, не прекращая, орали. «Вот паразит! Нет, ну ты погляди?», - спрашивали они друг у друга, а под конец – расхохотались и стали что-то тихо нашептывать одна другой на ухо.
Тим отвернулся к окну.
Автобус, урча и отфыркиваясь соляркой, подкатил к переезду и замер в растянувшемся на полкилометра хвосте. Товарняк со щебенкой прогрохотал в сторону города, шлагбаум замигал зеленым глазом, и вся колонна, по-змеиному шевелясь, не спеша, поползла по дороге. Если им домой, то у переезда надо бы сойти. Тимофей обернулся на деда. Тот дремал и не двигался с места. Они проехали одну остановку, другую. Тётки с бидонами давно сошли, а они все ехали, ехали. Мимо дач, гарнизонов, белоснежных березовых рощ, таких прохладных и душистых, что хотелось спрятаться в них, повалиться на траву и, задрав голову, долго рассматривать среди листвы небо, птиц и легкие розовые облака. Мимо вросших в землю деревушек, похожих на Екатериновку, полян, кустарников, темных торфяных ручьев…
Степан Максимович тронул его за плечо:
- На следующей выходим.
Тимофей снова пожал плечами и потянулся за пристроенным в углу рюкзаком. Автобус натужно загудел, заныл и, устало отдуваясь, притормозил на лысой макушке пологой горы, усыпанной одуванчиками и кислицей. Вокруг было пусто. Ветер качал невысокий молодой ольховник на склоне. Позади него вставал, темнея, густой еловый лес с редкими березами да осинами. Кое-где вразброс кудрявились кипенно-белые рябины в цвету да желтые рощицы подросшего зверобоя. Две извилистые проселочные дороги расходились от шоссе в разные стороны. Одна шла – к лесу, а вторая, полузаросшая, похожая на тропинку – во чисто поле. Посреди него на низком облезлом постаменте стоял, окруженный кособокой оградкой одинокий воин в пилотке с автоматом за плечами и букетом весенних цветов в неживых руках.
- Вот мы и пришли, - сказал Степан Максимович памятнику и снял с головы защитную кепку. Тимофей подумал и тоже стянул бейсболку. Они постояли молча положенную минуту, и, повернувшись к внуку, дед негромко скомандовал:
- Доставай инструмент, Тима. Поработаем.
В черном пластиковом пакете оказались молоток, саперная лопатка, кулек с гвоздями и две небольшие круглые кисти.
- С оградки начнем, - дед скинул ветровку. – Гляди, как раскурочили… просто беда.
Металлическая калитка и несколько секций у окаймлявшей памятник оградки отсутствовали. Взамен них были кем-то приставлены одна к другой деревянные кое-как сбитые штакетины, тоже, впрочем, переломанные. Территория вокруг солдата напоминала поле боя.
- На металлолом сдали. Я по телевизору видел: даже с кладбищ снимают и сдают. Пьяницы всякие.
- Если бы пьяницы…. Ты, давай, вот что: прутья, обломки, грязь всякую собери в кучу да отнеси вон - подальше и сожги. Приберись тут. А я штакетник подремонтирую. Эх! - дед присел от огорчения. - Масляную-то краску – забыл!
- Нечего было секретничать, - буркнул Тим, все еще дувшийся непонятно, на что. – Сказал бы сразу: «Идем памятник чинить». А то: «Узнаешь, узнаешь». Я бы напомнил, и ничего бы мы не забыли.
- А ты пошел бы? Если б сразу?
- Скажешь тоже! Конечно.
Переговариваясь, они, каждый, делали свое дело, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Тимофей очистил площадку внутри оградки от грязи: липких пивных банок, пакетов из-под чипсов, бутылок, газет, раскиданных повсюду прутьев и засохших еловых веток от старых венков. Соорудил в трех шагах от тропинки костер – дед кинул ему спички, поджег хлам, подтащил к костру небольшой гранитный валун и уселся на него верхом: «Вот он, оказывается, куда меня позвал! Клёвый дед». Убираться у солдата ему нравилось – это тебе не двор мести. «Молодец все-таки! Здорово!» - волна непонятной радости, благодарности, необъяснимого восторга пронизала его с ног до головы, он рассмеялся, крикнул: «Эгей!» - и запрыгал вокруг костра в танце африканского колдуна или бурятского шамана. Степан Максимович сбил, тем временем, планки штакетника в секции - где нарастил, где просто посадил на поперечины, и позвал:
- Иди-ка, придержи! Все у тебя там?
- Все! Прогорел уже. Только воняет, фу. Это от пакетов.
- Водой из бутылки, что бабушка дала, залей.
- Щас, - Тим кинулся к рюкзаку. – Будешь пить?
- Погожу. Доделаем, тогда…
Ветер усилился. Со стороны города на них поплыли пухлые сиреневые тучи. Дед запрокинул голову:
- Как бы ни на дождь. Нам еще красить.
- Пройдут. Смотри, куда их гонит, - тучи убегали к востоку, освобождая зеленоватый горизонт. Тим вытащил купленную серебрянку и кисти. Степан Максимович достал откуда-то ветошь, придвинул неукрепленную секцию к солдату:
- Прости, Алеша, - приладил ее к боку памятника и скомандовал. - Залезай! Тряпкой лицо ему оботри. И пилотку, и плечи. Словом, куда дотянешься. А я подстрахую.
- Почему «Алеша»? Там много разных имен, - Тим кивнул на плиту с фамилиями у ног воина с автоматом. – Я прочитал. И Александры, и Владимиры есть. Да каких только нет, дед. Алеш, правда, целых пять или даже больше. Всего - тридцать восемь человек.
- Ну, да, могила-то братская. Осторожно. Ага, так держись…
- Вот гады фрицы, - пыхтя от напряжения, Тимофей протирал солдату лицо, шею и отворот гимнастерки.
- Фрицы? Немцев тут не было, Тима. Тут были финны.
Внук чуть не грохнулся с самодельной лестницы:
- Да ты чего, дед?! Как это не было фрицев?
- А так. Немцы атаковали город с южной стороны: с Пулковских высот, Петергофа, Ломоносова, с Невской Дубровки. На Карельском перешейке нашим войскам противостояли войска финской Юго-Западной армии. В 42 году здесь воевала 18-ая пехотная дивизия под командованием полковника Пайари. Вот так. Не свались, смотри.
- Ничего себе. Финны…. А мы к ним в аквапарк…
- Ну, так, сколько лет прошло, - дед вздохнул и посмотрел на небо. – Тучи, гляди, и впрямь разогнало. Тряпку кидай. Бери теперь краску, кисточку - держи. Аккуратно крась. Помногу на кисть не бери. Вот так. Втирай лучше.
Прикусив губу, Тимофей принялся старательно закрашивать серебрянкой голову и пилотку воина. Получалось! Он весь погрузился в работу: «Вот тебе и Альбигойские войны! Тут под носом такое творилось, что вообще зашибись. Полковник Пайари! Вот это да…»
- Молодец, - одобрил дед. - Я бы без тебя не справился. А почему «Алеша»… Знаешь, настоящий-то Алеша в Болгарии стоит. После освобождения страны от фашистов в городе Пловдиве поставили памятник Неизвестному Солдату. Эскизы для будущего монумента скульптор делал с сибиряка Алексея Скурлатова. С тех пор и пошло: каждый солдат на таком памятнике, как наш, - Алеша. И песня такая есть, - он поддержал Тима, спустившегося ступенькой ниже. – Была…
- Почему была?
- Сейчас ее не исполняют.
- Почему?
- Говорю тебе: много лет прошло. Хотя – жаль: песня хорошая.
- Да немодная, наверное. Сейчас больше - реп, попса, панки, эмо. Каждый выбирает, что ему нравится, деда.
- Хорошее должно нравиться, а не эти ваши, - Степан Максимович махнул рукой.
Со стороны шоссе донесся длинный автомобильный гудок, за ним – второй, третий.
- Ого! Нас заметили! Сигналят! Ура! – Тим затряс в воздухе кистью.
Проходящие мимо машины приветствовали помолодевшего, похорошевшего солдата Алешу, чья лихо сдвинутая на бок пилотка теперь сияла, как новенькая, а на букете неживых полевых цветов играли серебряные блики, и автомат за плечами блестел, точно надраенный.
- Эгей!! – заорал Тимофей.
С первого сидения зеленой легковушки высунулась белобрысая пассажирка в панаме и подняла кверху большой палец: здорово!
- Угомонись-ка, - одернул его дед. – Здесь могила, а не цирк.
- Да ладно.
- Вот и «ладно». Слезай. Передохни, внизу я сам докрашу.
- Давай я?
- Лучше перекусить приготовь. Что там бабушка положила? Доставай, к обеду мы все равно опоздали.
Тим вытер руки, остановился перед плитой с фамилиями солдат.
- Деда, все погибли в 42, как ты говорил. В апреле - марте.
- Знаю. Здесь неподалеку проходил Карельский укрепленный район. КаУР сокращенно, - Степан Максимович уселся на перевернутую секцию штакетника и тяжело задышал. В груди у него сипело. Тимофей испугался, но дед откашлялся и продолжил. – Как всякий укрепрайон, он состоял из двух оборонительных полос и предполья. Оборонительные полосы – это главная и тыловая. Мы с тобой сейчас в тыловой находимся. Главная от нас – километрах в трех. А в тыловой что бывает, кроме складов боеприпасов, учебных и ремонтных батальонов? Госпиталя, Тима, куда всех погибших и раненых свозят. Поэтому здесь, - он вытянул руку с кистью и показал на перекресток расходящихся дорог, - таких братских могил не одна. В одной тридцать бойцов, в другой двадцать, в третьей…
Шевеля губами, Тимофей читал, стараясь запомнить: «Николаев Андрей Петрович 12.VI.1918 – 08. IV.1942гг, Самохин Василий Федорович 23.XI.1920 – 14.IV.1942гг, Калинин Дмитрий Егорович 15. X.1919 – 10.IV.1942гг», - а список все длился и длился, и не было ему конца.
Дед закончил покраску, Тим подкатил к оградке валун, на котором сидел, следя за костром, и разложил на нем бабушкин пакет: четыре пирожка с мясом, яблоки и минералку. Остатками воды из второй бутылки они ополоснули руки, и он потянулся к пирогу.
- Погоди, - остановил его Степан Максимович, взял один пирожок – разломил пополам, взял второй и тоже разломил. Протянул обе половинки внуку. – Отнеси.
- Куда?
- Бойцам…. От нас обоих. И вот еще, - он вынул из кармана ветровки маленькую металлическую фляжку и пластиковый стакан. – Поставь там. Помянем по обычаю.
Тим отнес теплую водку и пирожки к постаменту, поставил. Подождал немного, не зная говорить что-нибудь или нет? Задрал голову. Одинокий солдат в серебряной пилотке смотрел на темный еловый лес под горою, за которым начиналась когда-то главная оборонительная полоса КаУРа, на светлые сиреневые облака у горизонта, стремительных черных ласточек над поляной со зверобоем и кислицей, на шоссе и рябины в свадебном наряде. Гудела от ревущих машин земля, а под ней спали вечным сном и рядовой Николаев, и младший сержант Самохин, и капитан Нечипорук, и все тридцать восемь бойцов, похороненных в братской могиле тыловой оборонительной полосы Лемболовского батальонного района обороны.
Они доели пироги с яблоками, выпили воду, Тим позвонил бабушке, которая отругала их за долгое отсутствие, и стали собираться в обратный путь.
- Посмотри там, - дед кивнул в сторону постамента, - Николай Петров, техник – интендант 1 ранга есть?
Тимофей вернулся к плите:
- Есть!
- Ну, вот…
- Кто это?
Степан Максимович не ответил. Надел ветровку, кепку, взялся за палку и, тяжело ступая и опираясь на нее больше прежнего, подошел к памятнику. Тоже запрокинул голову. Тим встал рядом.
- Вот так, - снова сказал дед воину. – Будь здоров, Алеша. Если что – мы рядом. Не я, так внук…
Поднялся ветер. Ласточки закричали, заметались над дорогой. Заволновались, раскачивая кудрявыми головами, рябины. «Все-таки будет дождь, - подумал Тимофей. - Хорошо, что успели покрасить. Дед говорил, серебрянка быстро сохнет».
- Долгие проводы – лишние слезы. Пошли, про интенданта Петрова потом расскажу. Пошли, Тима.
Тупоносый рейсовый автобус притормозил на пустынном перекрестке на самой макушке плешивой горы. Пассажиров на остановке было двое: пожилой седой мужчина с палкою и светлоголовый мальчуган в пятнистых штанах защитного цвета с рюкзаком. Оба серьезные, усталые. В запыленной одежде. Мальчишка - с выпачканной краской щекой.
- Вы, что ли, солдата-то покрасили? – громко спросил, закрывая двери, молодой смешливый шофер, принимая плату. Немногочисленная публика, как по команде, обернулась назад и посмотрела на памятник. Выглянувшее из сиреневых туч солнце выхватило ярким лучом серебряного рыцаря с автоматом за плечами и букетом цветов в неживых руках и повисло над поляной. Сноп света падал почти отвесно. За спиной воина сгущалась предгрозовая лиловая мгла. «Молодцы, молодцы, какие», - загомонили пассажиры, Тимофей с дедом уселись на пустые места, и старый ПАЗик быстро покатил по бывшей тыловой оборонительной полосе карельского укрепрайона.
==========
Начало здесь (с Асей Репниковой писали)
http://proza.ru/texts/2007/11/25/522.ht
В одном издательстве добрые люди сказали, что повесть им нравится, и они её берут, но что-то молчат.
Кстати, сколько прилично ждать, чтобы поинтересоваться, как, мол?
Если откажут, надо рассылать, а я засомневалась в качестве и вообще.
Кстати, полковник Пайяри собственной персоной (спасибо
kommari@lj).
