Позор
Семиклассника Фисташкина, который начал делать на башке «ирокеза» и залачивать его материным лаком, проперли заниматься музыкой. Купили за тыщу долларов японскую флейту, сказали: «Нехрен балбесничать», - и втолкнули в парадную детской музыкальной школы, смотревшую аккурат на «Кресты».
Фисташкин повыпендривался и смирился.
Через полгода он уже наяривал вальс Шостаковича и еще две пьески, названия которых замотанная бабушка Фисташкина так и не запомнила.
После праздников по квартире пронесся гул умиления: «Нашего взяли в оркестр! Сама Елена Санна звонила! Взяли, взяли!»
- Да? – удивленно пробормотал полуслепой и полуглухой дед Фисташкина, напряженно щурясь и вглядываясь в угол, где только что мельтешил верткий внучек. – Он и играть-то не умеет.
- Папа, вечно вы! – раздраженно повела плечами мама оркестранта. – Как чужие – так молодцы, как свой – так обязательно «не умеет».
- Сыграй, сыночка, - сказал, сытно поужинав, папа Фисташкина – маёр в отставке Иванушка, вернувшийся с вечерней прогулки с хозяйской собачкой Чуней, которая благополучно покакала на молодую щетинистую травку и была сдана на руки жене местного олигарха Маргарите.
Младший Фисташкин понуро протопал в комнату, достал из футляра инструмент…
- Ты погромче, - попросил дед, прилаживая к уху сделанную совочком ладошку.
- Ой, ну папа!..
- Сиди уж ты, - толкнула деда бабушка. – Будто, чего услышишь.
Фисташкин дунул раз-другой, флейта взвизгнула.
- Херовый инструмент, - буркнул разобиженный дед. – Его и в оркестрах-то не видно.
- Ну, вообще!..
Иванушка сделал знак. Флейта запела.
- Ишь, ты, - умиротворенно сказала бабушка Фисташкина, закрыв глаза. – А что такое: я как такую музыку слышу, сразу засыпаю?..
- С непривычки, мама.
- Че, все, что ли? – спросил молодым басом младший Фисташкин, расправившись с Шостаковичем.
- Вторую давай! Как её?..
- Фигли вторую? - заупрямился Фисташкин.
- Молодец, сыночка, - Иванушка почесал коленку. – Вытурят папу с работы, будем в электричках подрабатывать. Кепка у меня есть…
- Мою возьмите! – оживился дед, у которого был шестидесятый размер головы. Бабушка часто ворчала: «Весь-то ведь, как шар».
- Ну, дурдом!..
Мама Фисташкина расстроилась:
- Его вон бесплатным билетом наградили. В филармонию. А вы говорите: «Плохо играет!»
- Кто говорит, плохо?
- Хорошо, хорошо! – дружно загалдело семейство.
- На два лица.
- Я пойду! – вызвалась любившая «мероприятия» бабушка.
Фисташкин надел костюм, красный галстук, купленный мамой по каталогу Отто, взбил небольшого «ирокезика» и отправился с бабушкой на концерт.
- Гляди-ка, вход-то от Пушкина, - обернулась на поэта Марь Петровна.
- Подумаешь, - хмыкнул Фисташкин, толкнув плечом дверь в Большой зал филармонии. Александр Сергеевич показал ему кулак и быстренько принял всем известную позу: «Друзья мои, прекрасен наш союз!» - Нифигасе…
- Еще раз услышу! – зашипела бабушка. – Уж хоть на людях веди себя прилично. Какой у нас ряд?
- Седьмой. Вон там, ба.
- Уфф, хоть ногам место…
Бабушка вздохнула, поставила на колени сумку:
- Слава те, Господи…
Зал постепенно заполнялся. Фисташкин разглядывал потолок, прикидывая, на кого свалятся люстры, если вдарить по кумполу, и напевал про себя: «Панки хой, победа наша»…
- Ой! Миша! – громко обрадовалась пухленькая скрипачка-оркестрантка, с которой Фисташкин разучивал партию, и которая тоже получила билет и теперь усаживалась в соседнем ряду. Полная мама оркестрантки приятно улыбнулась ему и бабушке.
- Дура толстая, - неожиданно звонко сказал Фисташкин и, побагровев, уполз под кресла.
- Позор, - горько прошептала Марь Петровна.
Занавес взвился, и лохматый дирижер нервно взмахнул палочкой: «Та-та-та-там…»

(это рассказ, а не 100% зарисовка с натуры:). Но эпизод с филармонией имел место быть)