Рассказик о войне с грузинцами.
«Идет аж до Урала…»

- Лексеич, война! – Коля натянул на голову фуфайку – дождь лил в веревку. – Че эт они? Утром проснулся…
Коля и Филиппыч посмотрели на деда Фисташкина с надеждой: все-таки бывший военный.
Дед выдержал паузу:
- Хрен знает.
- Ну, это само собой. А что, понимаешь, надо-то? Не пойму, - Филиппыч хлопнул по коленям.
Дед затянулся облегченной сигаретой – Марь Петровна перевела его с Беломорканала на «Оптиму»
- Тут всё покрали, Лексеич?
- Ясное дело. Успехов внутри нет, а надо что-то продемонстрировать, вот и…. Заходи.
Коля взгромоздился на крыльцо. Возле него образовались лужица.
- А хоккей? И футбол вон…. Нет, не скажи…
- Да ну! Срамота – а не футбол! Раз, понимаешь, выстрелили – и все. Совсем игры нет!..
- У любой войны – причины внутренние, - дед закинул ногу на ногу. Стряхнул пепел в банку из-под горошка. – Цены с весны вон как – видели?
- Это – да…
- Вперед хоккея.
Круглолицый, он в эту минуту был похож на Черчилля – только без сигары. И по спиртным напиткам у них было расхождение: дед уважал водочку. Собственно, он уважил бы и коньяк, но пенсия не позволяла.
- Внутренние – это само собой! Они, Лексеич, в НАТО нацелились, - Коля расстроено покрутил головой. – Зачем им в НАТО? Дружили бы с нами…
- На хрен нужны! Пусть в Грузии своей сидят, - внесла вклад в дискуссию Марь Петровна, солившая на веранде огурцы: малосольные пошли «в подборку» - пришлось досаливать. – Такие друзья – врагов не надо.
- Раньше пели «Расцветай под солнцем Грузия моя…», - прошептала – пропела мама Фисташкина, удивившись вдруг, что не только пели – считали Грузию «своей», а она взяла - и отчебучила…
- Откачнулись – теперь, как хотят! – отрезала Марь Петровна. – И нечего тут – Брегвадзе, Кикабидзе…
- Чудной народ – чего они все откачнулись-то? Лексеич?
- Чего? Того! – разошлась не на шутку бабушка Фисташкина и даже толкнула Колю тазом, в котором мыла зелень для соленья и смородиновые листы – они пахли! Зашибись.
- Ну? – Коля с надеждой посмотрел на деда.
- Потому что простофили, - тот оглядел дырявую фуфайку соседа. – Гонора в нас нет. Помню, служил я в Киеве…
Марь Петровна хмыкнула.
- …так чего: едешь в метро – из динамиков: «Киевское метро – наикраще! Киевское метро – наикраще!» И долбят, и долбят. Чего, думаю, «наикраще» - оно везде одинаковое? Ленинградское так еще и лучше…
- Глубже - точно!
- Ну.
- Свое не отстаиваем – вот…
- Добрые слишком! – продолжила наступление Марь Петровна. – Как всем должны!.. Уж отделились – так живите, как хотите! Нет, они без конца: вот Россия то, вот Россия – это…
- Ну, чего там? – все обернулись на Фисташкина младшего, который выполз на веранду с приемником.
- Западное сообщество, типа, недовольно.
- Насрать! – сказал разозлившийся Коля. – Когда оно было «довольно»?
- Когда ты последние портки снимешь, понимаешь, – и им принесешь! – поддержал его Филиппыч. – Тогда будет довольно.
- Портки содрать – это оно, что западное, что наше – оба хороши…
- Кемску волость! Йя, йя! – передразнил киношного посла Фисташкин - младший, заржал, врубил «пятую»: приемник завопил «We will, we will rock you!». «Ой, иди, не греми тут!», - замахала на него Марь Петровна. Мужики переключились на несчастного Аршавина, который забастовал из-за вожделенной заграницы. Мама Фисташкина негромко затянула: «Девушки, война, война…», - вспомнила: «Чита грита, Чита Маргарита…» - и засмеялась….