"У того не отнимется..."

Jakub Schikaneder. Мне-то зачем комментировать падение рынков? У кого ничего нет - у того не отнимется. Перескакиваем с одного информационного повода - на другой. Только что был самолет - сегодня все про него забыли. Дико как-то. Интересно, американцы уже напечатали "новый доллар", который обменяют по курсу 1:100? Или это не нужно? Пошла я отсюда:) Рассказик вам в тему...


У ТОГО НЕ ОТНИМЕТСЯ…

На толстой березе появились желтые листья. Повисли, как монисто.
Ветер растрепал рогатые ветки, и монисто засверкало золотом.
А в дождь!..
За березой – пожелтела ива, побурела рябина. Одна осина не покраснела, только потемнела с лицевой стороны и высветлилась с изнанки круглого, дрожащего и днем, и ночью листа.
В садах зацвели золотые шары. Повалились на заборы и ржавые сетки.
Дачи притихли. Редкие продуктовые фургоны проскакивают к ларьку, чтобы пополнить запас спиртного и сигарет, да подростки на велосах прокатываются, шурша и задевая черноплодку, к озеру.
- Гляди, разросся как! – Марь Петровна поправляет платок. Она обрабатывает клубнику, которая разжирела и опутала дорожки усами.
- Дай, подвяжу, - дед тюкает вдоль забора, притягивает золотой шар к колышку. - Чеснок в этом году не уродился, - он недовольно оглядывает длинные чесночные рядки с закрученными в кольца желтыми стрелками.
- Зато укроп вымахал…. Не знаешь, куда деть.
- Лексеич! В грибы поедешь? – Коля выплывает на дорогу. Лицо у него красное, маленько припухшее вокруг глаз. – Мы с Филиппычем собираемся. Часов в восемь тронемся…
- Если проснетесь.
- Не, Петровна, в восемь самое то. Раньше - роса.
- Ну-ну. Чего там? Воюют? – бабушка Фисташкина делает руку «козырьком», как из века делали русские бабы, высматривая на дороге «вертающихся» сыновей.
- А, не поймешь. То, говорят, замирились, то – нет.
- Вот горе…
Филиппыч включает насос, тот гудит, как пикирующий бомбардировщик.
- Ты ж хотел перебрать? – шумит ему дед Фисташкин.
- Я перебрал, а он, понимаешь, – опять!.. Выбрасывать жалко – глубоководный, - кричит со своего участка Филиппыч.
- Особист сказал, два ведра принес, - дед показывает на дом Ани-дурочки.
- Брешет! Панин мужик вчера ходил – одни сыроежки. Нету грибов. И дожди – а нету.
- В Лесколово на базаре горсть лисичек – сто рублей.
- Лисички жарить хорошо…
- Я, Петровна, всякий гриб беру.
- Чего ж. Правильно, - она поворачивается к клубнике.
Дед Фисташкин беспокойно прикуривает: за грибами ему хочется, но на ноги он не ходок. Третьего дня почапал за «Оптимой» - насилу вернулся.
- На Волоярви думаете?
- Наверное.
- Там грибов! Помню, служил когда, мы ездили – по семьдесят белых привозили.
- По семьдесят – на нос! – разгибается Марь Петровна. – На семью – и по сто пятьдесят!
- То раньше, Лексеич! Там щас как на Невском…. Машины у всех.
- Говоришь, плохо живем, - дед ухмыляется. – Еще мобильников много.
- Мальва расцвела, - говорит невпопад мама Фисташкина, и все оборачиваются. – Малиновая…
Высокая, в человеческий рост мальва, стесняясь бесцеремонных взоров, распукырила три нижних цветка, отворотив от людей длинный беловатый стебель. Роза давно отцвела. Усыпала битую отмостку лепестками. Привяли оранжевые ноготки.
И золотой шар…
- Гляди-ка, осень уже, - Коля почесал в затылке. – Прям дни летят, не обернуться…
- После семидесяти – вообще!.. Да и после шестидесяти, - дед машет рукой и вздыхает. Тянется за «Оптимой». Обычно он вздыхает громко: «Ох-хо-хо», - а тут пшикает, как сдувшийся мячик, - и все.
- А вы не думайте. Я вон работаю – и не думаю, - советует расстроившимся мужикам Марь Петровна.
- Тут думай – не думай…. Дело к закату.
- Конечно! Сидеть на лавке и курить – всякое в голову полезет! Дымят и дымят…
- Не скажи, Петровна, мы работаем, - Коля показывает на свою торчащую из-за рябины «засыпную». – Я вон времянку обил…
- Брось уж, - смеется бабушка Фисташкина.
- Ну, а чего?
- Разве это работа?
- Я и говорю, у него руки из жопы! – гудит, не выдерживая одиночества, Филиппыч. Подходит к забору. – По токарной ты, может, и спец, - он поворачивается к застеснявшемуся, как мальва, Коле, - а плотник из тебя, понимаешь, херовый! Стоишь над тобой – ты бьешь прямо, а отвернешься – уже сикось-накось. Вот скажи, пожалуйста, чего ты так криво бьешь?
- О! У нас в деревне корова была, - просыпается дед Фисташкин, - кривоссачка!
- Господи…
- Вот скажи – чего? – упирается Филиппыч.
- Да ну, - Коля сует руки подмышки, прижимает к плечу голову. – Моей не надо, а мне – чего? И так сойдет…
- Ловкий какой! Ты сделай по-людски, может, и ей понадобится!
- Петровна, я если строю, и самому, понимаешь, не нравится – я сто раз переделаю!
- А то! Отговорки все: надо – не надо…
- Да ну!.. – отмахивается Коля. Хитренько щурится, становится похож на китайца. – Зато всех грабили, а меня – нет!
- Правильно! – говорят хором Марь Петровна с Филиппычем и переглядываются – не сговариваясь!.. Надо же.
- У кого ничего нет – у того не отнимется...
- Тоже верно, - дед смотрит на маму Фисташкина и протяжно вздыхает. – Ох-хо-хо…