"Без света"




БЕЗ СВЕТА

- Гляди, не шело’хнет, - Коля сощурился сначала на солнце, потом на березу: листья висели, как неживые.
- Понимаешь, ни облачка…
Дед Фисташкина, Филиппыч и Коля сидели в «зеленом ресторане» - за столиком под толстой березой, которая «перехаживала». Тишина стояла такая, что туговатые на ухо старики чувствовали себя неуютно. Молчали рубанки, пилы, дрели – в садоводстве отключили электричество. Цивилизация отступила. Народ растерянно бродил между грядок и у сараев, не зная, к чему прислониться. Изредка тюкнет, кто топором – и молчок.

Деды настороженно прислушивались - как разведчики в лесу.
- Не Панин кобель брешет?
- Похож…
- Пойти глянуть? – Коля поднялся и двинул стопы на Панин участок, он находился на краю садоводства – у леса. Все знали: там – Паня. Слышали, как она достает воду из колодца, поливает, хлопает дверями, но мало, кто видел. Коротконогая нелюдимая баба была "человеком-невидимкой".
- У трансформаторной послушай: гудит, нет?
Если трансформаторная будка гудела, значит, свет отключили поблизости, и была надежда, что кто-то вспомнит – и подключит. Если не гудела, значит, отключили на подстанции, и оставалось надеяться на Бога.
- Дома она, - вынырнула из кустов полосатая Колина майка…
- А что ж кобель?
- Дак тихо – он и труханул. Во, слышь? С подвывом дает!..
- Я, понимаешь, не знал, что у неё собака…
- А будка?
- Не гудит!
- Ё! Приплыли….
- Что они думают?! – возмутился Филиппыч. – Жара, понимаешь! У людей холодильники потекут.
- Надо продукты в ведро – и в колодец, - нашелся быстрый на придумки дед Фисташкина. – Пойти бабке сказать…
- А то я без тебя не знаю, - отозвалась из-за теплицы Марь Петровна. – Давно уж опустила. «Бабке»! Сам ты дедка…
- У меня окорочка в морозилке болтаются, - в раздумье идти или не идти почесал волосатую грудь Коля. – Ну, их на хрен!.. Там пока шуба…
- Петровна, сколько клубники собрала?
- Два таза…
- А я, понимаешь, один дуршлаг! Не уродилась.
- Навоза нет – вот и не уродилась, - с видом районного агронома сказал Коля.
Дед Фисташкин хотел, было, ляпнуть: «Его нынче не укупишь» или «Откуда навоз – на сто верст ни одой коровы?» - но остановился: в атмосфере что-то явно изменилось. Вернулось в привычную колею. Напряжение спало, и тишина перестала давить.
Посетители «зеленого ресторан» вытянули шеи.

- Свет дали! – закричали с соседней улицы дачники. – Ура!
У Фисташкина младшего заорал плеер. Народ зашевелился и ожил. Смолк, успокоившись, Панин кобель.
- Слава Богу, - сказала бабушка Фисташкина.
От главной линии показался долговязый мужик в отвислых трениках. Муж Ани – дурочки, которому перестали давать в долг в станционном ларьке, подвалил к «ресторану», объявил:
- Вышел на Сердюкова – и электричество дали. Сказал: «Несколько садоводств остались без света. Какие меры принимаете?» Через пять минут – результат!
Марь Петровна покрутила у виска. Деды переглянулись.
Отчитывавший Сердюкова Вовик был известен тем, что представлялся некоторое время полковником ФСБ, разведчиком ГРУ и сотрудником Петроградской администрации. «Служил в органах», - шептал он при знакомствах.
- Как ты вышел-то? – Коля, порой, туманно спрашивал: «Кто его знает?..»
- А вот – у меня телефон, - Вовик выудил из штанов мобильник.
- Идиот, – прошипела Марь Петровна.
- Умнейшая личность, - печально сказала мама Фисташкина. – Сорок лет, нигде не работает, пенсию по инвалидности получает, свою квартиру сдает, живет в Аниной – причем, на всем готовом, третирует семейство, которое его боится, как огня…. Разве идиот?
Отец Ани-дурочки был не последний в ЛенВО генерал. Умер – и после него остались просторная квартира в центре Петроградки и дача.
- Говорят, он её бьет. Как терпит? Не понимаю…
- Ей не к кому прислониться, - вздохнула мама Фисташкина и ушла в дом.
Нагретые солнцем доски обжигали ступни. «Во мне – море любви», - вспомнила она давнюю печаль и заплакала…