Еще два рассказика
"Пока не закрыли" и Сто лет назад"


ПОКА НЕ ЗАКРЫЛИ…

- Палыч умер…
- Да ну? – дед Фисташкин крякнул: эх! – Хороший был мужик – работящий.
Николай Павлович был фронтовиком. Последние сорок лет жил на даче. Дом отделал, что твой коттедж: паровое отопление, вода. Все своими руками. Только оставить «добро» было некому: одна дочь так и не вышла замуж, а вторая – вышла, но за какого-то… непонятного мужика. Бракованного. Ему нельзя было наклоняться.
В общем, внуков у Палыча не было.
А без внуков, что за жизнь? Что за смерть? Беспокойство одно…
- Сколько ему было-то? – Коля подтянулся к «зеленому ресторану».
- Не девяноста три?
- Вроде того…
- Прошлый год еще ходил. Редко, правда…
- Девки у него работящие. В отца…
- Не девки уж – бабки! Им, поди, под шестьдесят, - высунулась из-за теплицы Марь Петровна. – И обе, считай, без мужиков. Мужик, он хоть и плохонький – а все ж защита.
- Хороший был дед, - закручинилась «троица» и взялась перечислять, кто еще из дачников помер. Получалось – полпоселка: и генерал, и Михаил Яковлевич, и Ефим с Максим Максимычем…
- Дела…
- Херовые…. Жизнь, она на месте не стоит…
- Ишь, как мотает, - Коля задрал голову. Все дни шли дожди, а тут – развиднелось, и ветер крутил старую березу в жгуты. – Максим Максимыч-то, считай, не помер! Лексеич, гляди!..
Все заулыбались, и даже дед Фисташкина, который мысленно прикидывал, который он по счету – после Палыча? Первый? Второй! На соседней линии жил Толя – муж Стефановны, в огороде которой ежиха наплодила ежат. А ему - по всем раскладам – выходило к восьмидесяти пяти. Дед повеселел:
- Пищит!
- Третье поколение никак?
По соседству с Колей был участок Максим Максимыча. Старый Максим давно помер, и в коляске пищал его внук – Максим Максимыч – третий: других имен в семье не признавали. Маленькому Максиму было восемь месяцев. Папа с мамой умотали в Турцию и поручили дитятку двум дородным тёткам, которые, похоже, не справлялись: Максим Максимыч орал и дрыгал ногами.
Филиппыч расстроился. Жалко стало и себя, и Палыча: после них никто не запищит...
- Помянуть, понимаешь, надо…
- Пойду, - Коля нашарил на скамейке авоську, – пока не закрыли…

СТО ЛЕТ НАЗАД

За ужином Марь Петровна спросила у деда:
- Ксению-то Моисеевну помнишь?
- О! Помню, как же!
- А я нет, - мама Фисташкина знала про Ксению Моисеевну всё: и что она была безрукая, и что готовить не умела, посуду мыть, пол - только книжки читала и смотрела телевизор. Знала, но не помнила – потому что была маленькая.
Даже смешно: мама Фисташкина была маленькая!..
Словом, это было давно. Жили они в уральском городе и снимали у Ксении Моисеевны комнату. Дед был молодой, подвижный. Подбил старушке ступеньки, подремонтировал крыльцо с воротцами. Она растрогалась и долго искала, чем отплатить. Заметила, что маленькая мама Фисташкина любит рисовать, и купила в большом книжном магазине самоучитель «Юному художнику».
Почему его не купили бабушка или шустрый дед?
Бог весть. Им было некогда. Делом занимались.
После самоучителя маму Фисташкина поперло.
Она изрисовала все стены, альбомы, а когда растаяло – переключилась на асфальт. Соседи и прочие незнакомые граждане шли по домикам с дымом, облакам, березам, по барышням в красивых платьях и спрашивали: «Кто это нарисовал?»
Ах-ах!
Бабушка Фисташкина – тогда, конечно, никакая ни бабушка – все удивлялась: «Надо же!».
Ксения Моисеевна любила обсуждать фильм «Крестоносцы». Она смотрела его дважды. «Какая жестокость!» - делилась она со скептически настроенной бабушкой Фисташкина. Та пожимала плечами: «Они наснимают!..» - разумно полагая, что кто теперь знает, как оно было на самом деле?
- Сестру-то её как звали?
- Зоя.
Зоя работала санитарным врачом. «Марь Петровна! Никогда не покупайте лимонад! Особенно ребенку. Я знаю, как его делают!»
С тех пор ребенок лимонада не видел.
Когда деда перевели в Ленинград, точнее, не в город – а за город, Ксения Моисеевна приехала в гости. До военного городка было два километра. Ксения Моисеевна шла по лесу и восхищалась: «Какая природа!» Бабушка и тут удивлялась: «Сосны, как сосны».
- Помнишь, как она тряпку-то выжимала?
- Ну?
- От себя. Не по-людски, - Марь Петровна задумалась. – Почему так?
- Потому что у них прислуга была, - дед залил варенье кипятком: после «лимонада» бабушка приучила всех к морсу.
- Да что ты?!
- Дом-то отцов был, а он был большим человеком. Вот и прислуга. При НЭПе еще…
- Не сочиняй! «При НЭПе!» Это ж сто лет назад!
- А самой сколько?.. Забыла?
Дом мама Фисташкина помнила. Он был огромный. С закоулками, чуланами. Страшный «чулан» подкрадывался к ней и скрипел половицами: «Чу! Чу!» «Ладно! – лениво махало… хвостом чудовище и отпускало. – Иди уж!»
- Надо же, - бабушка присела к столу, налила себе чай – морс она не любила, - Мы тогда и не знали, что такое прислуга…. А теперь…
- Ты и теперь не знаешь, - хмыкнул дел.
- Мне ни к чему! Чужая баба придет мне тут на кухне тарелки переставлять! Я брезгую!
- Барыня нашлась!..
Бабушка подбоченилась:
- А вот и барыня! Я считаю, что только безлюдье нанимает! Засрутся и звонят: домработницу им!
- Курица! У тебя семьдесят метров, а у людей – триста! Коттеджи. Понимать надо.
- У каких таких людей?!
- У нормальных! Вон, - дед кивнул на радиоприемник, в котором концентрировалось мировое зло, - у цивилизованных.
- Да разве ж это люди?! – махнула на него, как на неразумного, бабушка. – Сиди уж…


Осталось два захода:))