Идёт, идёт из тьмы времен
Он, власть суля нам и богатство,
И лозунг пламенных знамён:
Свобода, равенство и братство!

Идёт в одежде огневой,
Он правит нами на мгновенье,
Его предвестник громовой –
Республиканское смятенье.

И он в кощунственной хвале
Докажет нам с надменной ложью,
Что надо счастье на земле
Противоставить Царству Божью.

Но пролетит короткий срок,
Погаснут дьявольские бредни,
И воссияет крест высок,
Когда наступит Суд Последний

10 октября 1902 года в греческой церкви в Ливорно состоялось бракосочетание Ольги фон Пистолькорс и великого князя Павла Александровича. К этому времени их сыну Владимиру шел шестой год. У обоих до этого уже были браки и дети от первого брака.
Этот морганатический брак нарушал закон Российской Империи о престолонаследии. Разгневанный Николай II  лишил своего дядю всех воинских чинов, недвижимого имущества и запретил въезд в Россию. Опекуном над его детьми был назначен великий князь Сергей Александрович.

Семья поселилась в Париже. У них родилось еще двое детей: Ирина и Натали. В 1904 г. баварский принц-регент Луитпольд даровал Ольге Пистолькорс и её детям титул графов фон Гогенфельзен.

Нам хорошо вдвоем...Минувшего невзгоды,
Как тени беглые, теперь нам нипочем:
Недаром грустные и радостные годы
Мы вместе прожили...Нам хорошо вдвоем!

Мы долго пристани искали безмятежной,
Скрывались от людей, томились суетой
И создали, любя очаг заботы нежной,
Гнездо, влекущее спокойной красотой...

Нам хорошо вдвоем, с правдивыми сердцами!
В руке, в тяжелый час, не дрогнула рука —
Мы счастие, воспетое певцами,
У непонятного для многих родника...

Среди опасностей извилистой дороги
Мы в Бога верили и помнили о Нем,
Пускай еще порой стучатся к нам тревоги —
Мы дружны и сильны...Нам хорошо вдвоем!

Павел Александрович хотел, чтобы его младший сын продолжил динас­тическую традицию и стал военным, а потому в 1908 году маленький Володя приехал в Санкт-Петербург и поступил в Пажеский корпус.

О, ДЛЯ ЧЕГО ТОГДА…

О, для чего тогда сплетались нежно руки!
И для чего любовь горела так светло!
Все замерло теперь, потухло и прошло,
Напева моего давно затихли звуки
И думой горестной обвеяно чело.

Скажи мне, отчего так счастье пролетело?
Ужель в нас не было достаточно любви?
Ужель былая страсть, кипевшая в крови,
В объятья бурные бросала только тело,
И холод царствовал во тьме твоей души?

Ужель господствовал огонь былых желаний,
Ужель к язычеству манила красота?
Ужели светская одна лишь суета
Соединила нас для будущих страданий?
И не проснулася священная мечта?

Но ведь любили мы глубоко, не со скуки,
Мы верили в огонь пылающих сердец!
И вдруг – бессмысленный, безвременный конец…
О, для чего тогда сплетались нежно руки
В любви таинственной и сладостный венец!

Пажеский корпус, сентябрь 1915

В Пажеском корпусе он особенно близко сошёлся в сыновьями великого князя Константина Романова (КР) Игорем и Константином...

Только перед войной супругам удалось получить позволение Государя вернуться в Россию. Они построили обширный дворец в Царском Селе, перевезли туда детей, все свои парижские сокровища и дружно зажили, устраивая праздники и светские приемы. 18 августа 1915 года Ольга Валериановна Карнович - Пистолькорс, графиня Гогенфельзен и ее дети от морганатического брака с великим князем Павлом Александровичем, получили именным указом Государя Императора Николая Второго родовую фамилию Палей и русский княжеский титул, передающийся по наследству.

В 1910 году Ольга Валериановна приобрела у наследников сенатора А. А. Половцова дом со службами и садом на Пашковом переулке (нынешний Советский переулок), дом 2.

Ветхий старый дом разобрали и на его месте по утверждённому 4 октября 1911 года Министерством Императорского двора проекту архитектора К. К. Шмидта построили ныне существующее здание.

фасад здания до перестройки

Его владельцы стремились в соответствии с современной модой воспроизвести стиль Малого Трианона в Версале, дворцов Богарне и Компьена. Для творчества К. К. Шмидта, яркого мастера новейших течений — кирпичного стиля, модерна и конструктивизма, — обращение к архитектуре классицизма было необычно. Построенный зодчим дворец представлял собой хрестоматию стилей — от эпохи Людовика XIV до ампира. При этом фасады отчасти напоминали парижский особняк великого князя Павла Александровича в Boulogne-sur-Seine. Декоративное убранство фасадов было выполнено с использованием характерных деталей раннего французского классицизма: рустовка первого этажа, фигурные филенки, лепнина в виде различных гирлянд и медальонов, а также аттики с балюстрадами. Дворец был оснащен собственной электростанцией и водопроводом. Большая часть мебели парадных комнат первого этажа была исполнена парижской фирмой Буланже в подражание историческим подлинникам, в люстрах и бра работы фирмы Делиля воспроизводились светильники Версаля.

 В превосходных коллекциях Гогенфельзен-Палей в полноте было представлено французское прикладное искусство периода расцвета, имелось также много предметов искусства русской работы. В ансамбль парадных интерьеров были включены размещённые в специальных шкафах и витринах коллекции фарфора и хрусталя старинной работы, шпалеры и живопись, декоративные панно, скульптура.


   

кабинет



                     

                                                    галерея




гостиная

Источник фотографий

 В 1918 году, после национализации дворца, в парадных залах первого этажа была открыта музейная экспозиция. Первые экскурсии, устраивавшиеся два раза в неделю, проводила сама хозяйка, Ольга Валериановна. Жилые помещения во 2-м и 3-м этажах в те годы занимал склад музейного фонда, где были сосредоточены царскосельские коллекции В. П. Кочубея, Вавельберга, Остен-Сакена, Стебок-Фермора, Куриса, Ридгер-Беляева, Мальцева, Серебряковой и др. Впоследствии музей закрыли, некоторые коллекции возвратили прежним владельцам, часть вещей поступила в музеи, но многие были и распроданы.

 Царскосельское собрание Палей распределили по государственным музеям, некоторые предметы, однако, продали коллекционеру Вейсу из Лондона.

После закрытия музея во дворце Палей находился дом партийного просвещения им. С. М. Кирова. В первые годы после окончания Великой Отечественной войны дворец использовался под госпиталь, а в начале 1950-х годов был передан военно-морскому ведомству для Высшего инженерно-строительного университета и перестроен.

Мансарда, придававшая ему сходство с французским великокняжеским особняком, была превращена в третий этаж. Появление портика с треугольным фронтоном, вознесённого на аркаде первого этажа вместо прежней лоджии и балкона, сообщило облику фасада черты, присущие архитектуре петербургского классицизма. Этому способствовало также и уничтожение лепного декора. В результате перестройки дворец Палей стал походить на традиционную русскую усадьбу.

Источник фото
На сегодняшний день Министерство обороны отказалось от зданий училища в Пушкине, у дворца нет хозяина и дальнейшая его судьба не известна…

фото Юрия Молодковца

С началом войны великий князь Павел Александрович ушёл в действующую армию,  а на одном из этажей особняка княгиня устроила госпиталь.

В 1915 году князь Палей был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. Уже шла Великая война. День её объявления Владимир, полный патриотического подъёма и вдохновения, запечатлел в двух своих стихотворениях «К народу вышел Государь…» и «20 июля 1914 года».

Как и другие князья Романовы, Владимир по окончании корпуса немедленно отправился в действующую армию. В день своего отъезда он присутствовал на ранней литургии со своей матерью и сестрами. Кроме них и двух сестер милосердия в церкви никого не было. Каково же было удивление Владимира и его семьи, когда они обнаружили, что эти сестры милосердия были Императрица Александра Фёдоровна и её фрейлина Анна Вырубова. Императрица поздоровалась с Владимиром и подарила ему на путь маленькую иконку и молитвенник.  Гусарский полк участвовал в оборонительных операциях Северо-Западного фронта и только после тяжелых потерь отошел в резерв. Несколько раз Владимира посылали в опасные разведки, а пули и снаряды постоянно сыпались вокруг него. 

   РАЗЪЕЗД
Разъезд по просеке крадется... Тишина...
Лишь под копытами хрустят сухие ветки...
Душа пленительной тревогою полна —
О, радость жуткая начавшейся разведки...

Теперь как будто все в порядке у меня:
Сейчас дозорные прискачут с донесеньем,
Наган заряжен мой, и на конце ремня
Двухверстка серая гордится наступленьем...

Вот выстрел вдалеке... Все смолкло...И опять
Идем по просеке мы осторожным шагом,
А ночь готовится и даль, и лес обнять,
И сосны стройные синеют за оврагом...

«На прошлой неделе у нас была присяга новобранцев и — довольно, я скажу, неожиданно — наша офицерская. Все эскадроны собрались в колоссальном манеже. Была дивная торжественная минута, когда эти сотни рук поднялись, когда сотни молодых голосов выговаривали слова присяги и когда все эти руки снова опустились в воцарившемся гробовом молчании… …Как я люблю такие минуты, когда чувствуешь мощь вооруженного войска, когда что-то святое и ненарушимое загорается во всех глазах, словно отблеск простой и верной до гроба своему Царю души."

ПТИЦА ГАМАЮН

Ты весною окровавлена,
Но рыдать тебе нельзя:
Посмотри — кругом отравлена
Кровью черною земля!
Силы вражьи снова прибыли,
Не колеблет их война.
Ты идешь к своей погибели,
Горемычная страна!


* * *


ПТИЦА СИРИН

Нет, тебе к расцвету чистому
Богом велено идти.
Ты проходишь по тернистому,
По тяжелому пути,
Но, начавшись долгой битвою,
К светлым дням выводит он.
И всевластною молитвою
Меч славянский освящен.

Действующая Армия
Май 1916 г.

За участие в боевых операциях князь Палей получил чин подпоручика и Анненское оружие за храбрость.

Находясь на фронте, князь продолжал писать стихи. Он также перевел на французский язык известный поэтический труд Великого Князя Константина Константиновича  «Царь Иудейский». К. Р. пожелал услышать перевод своего произведения, и в апреле 1915 года, когда молодой солдат прибыл домой на побывку, К. Р. пригласил его к себе в Павловск.

Владимир читал вдохновенно. Великий Князь был уже сильно болен. Со слезами на глазах он сказал:    «Я пережил одно из самых сильных чувств моей жизни, и обязан этим Володе. Больше я ничего не могу сказать. Я умираю. Я передаю ему свою лиру. Я завещаю ему в наследство, как сыну, мой дар поэта».

К. Р. хотел, чтобы перевод Владимира был напечатан во Франции, но военное время не подходило для таких проектов. Текст перевода не был напечатан и в России и был утерян во время революции. Владимир пытался сочетать воинский долг и страсть к литературе. Он по-прежнему много читал, становясь все более преданным поклонником Пушкина, о чьем трагическом конце написал драму в стихах «Смерть Пушкина». Но все-таки он предпочитал малые поэтические формы, заполняя страницу за страницей стихами на самые разные темы. 

ПЕРЕД ПАМЯТНИКОМ  ПУШКИНА

В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

Осенний день влечет к печальной грезе,
Все замерло... Порхает желтый лист,
И в той же неизменно-тихой позе,
Мечтает вдохновенный Лицеист.

Я здесь один... Безмолвствует аллея,
Но мысли странные бегут волной
И чудится, что томик Апулея
Среди листов лежит передо мной...

О, мой кумир! Наставник лучезарный,
Которому обязан многим я!
Перед тобой стою я — благодарный,
В неясном блеске облачного дня...

Учитель светлый мой! В иные годы
Ты здесь блуждал, лелея юный стих.
Теперь сентябрь... и голос непогоды
Пред думою Твоей как будто стих...

И листьев не колышется завеса,
Застыл весь мир, как чудно-скорбный рай,
И мнится мне, что выстрела Дантеса
Еще не услыхал российский край,

Что Ты еще — воспитанник Лицея,
С грядущею поэмою-мечтой,
что жизнь Тебя, как жуткая Цирцея,
Томит своею страшной красотой...

О, Юноша с мятежными кудрями!
Ты ожил вновь, божественный пиит,
И Муза, над Тобой взмахнув крылами,
С улыбкой неразгаданной стоит!

И кажется, что все воскресли боги,
Что нет времен, что Ты заговоришь,
Что голос Твой, и ласковый, и строгий,
Нарушит эту призрачную тишь,

Что, полон неземного снисхожденья,
Поймешь Ты, чем мой робкий дух томим,
И в сказку Твоего стихосложенья
Я буду посвящен Тобой самим,

Что объяснишь Ты мне святые тайны,
И долгого мечтанья сладкий вред,
И вдохновенья ореол случайный...
О, Боже мой! Какой прекрасный бред!

Нет! Это — сон... Влечет к унылой грезе
Осенний день, и плачет желтый лист,
И в той же неизменно-тихой позе
Мечтает вдохновенный Лицеист...

Летом 1916 года Владимир подготовил к печати первую книгу стихов, вышедшую в свет под скромным названием «Сборник». В июне, находясь в Ставке, он получил корректуру книги, а в августе она была опубликована в Петрограде. Доходы от её продажи пошли на благотворительные проекты императрицы Александры. 

Первый сборник стихов Владимира Палея получил много отзывов. Федор Батюшков писал: «Трудно предугадать дальнейшее развитие таланта, которому пока еще чужды многие устремления духа и глубины души, но задатки есть, как свежие почки на молодой неокрепшей еще ветке. Они могут развернуться и окутать зеленью окрепший ствол». В ту пору князь свёл знакомство со многими известными поэтами, в частности, О. Мандельшамом и Н. Гумилёвым. Всего молодой поэт успел выпустить две книги, готова была и третья, но революция помешала её выходу.

Из-за нездоровья Владимир в первые дни 1917 года не поехал к отцу в Ставке, а остался в Царском Селе. К военной карьере он уже не вернулся. В последних числах февраля в Петрограде и Царском Селе начались волнения. После отречения Государя по приказу Керенского Владимир с родителями оказался под домашним арестом.

В происходивших событиях князь видел знамения Антихриста.  Именно так называется стихотворение в самом начале поста.   После убийства священника Екатерининского собора отца Иоанна Кочурова в Царском селе он писал в дневнике: «Но что может быть хуже разстрелов, служба церковная в Царском запрещена. Разве это не знамение времени? Разве не ясно, к чему мы идем и чем это кончится? Падением монархий, одна за другой, ограничением прав христиан, всемирной республикой и — несомненно! — всемирной же тиранией.

И этот тиран будет предсказанным антихристом... Невеселые мысли лезут в усталую голову. И все-таки светлая сила победит! И зарыдают гласом великим те, кто беснуется. Не здесь, так там, но победа останется за Христом, потому что Он — Правда, Добро, Красота, Гармония».

Уже сгустилась полумгла,
Но в небе, над землей усталой,
На золотые купола
Еще ложится отблеск алый;

Зовя к молитвенным мечтам,
Того, кто сир и обездолен,
Кресты высоких колоколен
Еще сияют здесь и там,

Как будто солнца замедленье
На каждом куполе златом
Напомнить хочет нам о Том,
Кто обещал нам воскресенье...

Князь Палей постоянно вёл дневник: «Неужели наши потомки увидят в событиях 1917 года одну лишь удручающую картину? Одну лишь кучку людей, вырывающих друг у друга право на катание на моторах, в то время как страна голодает, а армия целуется с врагом. … Всей России грозит позор и проклятие. Пора, пора опомниться, если мы не хотим дать миру плевать нам в лицо».

Мы докатились до предела

Голгофы тень побеждена:

Безумье миром овладело —

О, как смеется сатана!

По мнению сестры Марии, Владимир работал слишком быстро, и однажды она сказала ему, что, изливая такие потоки стихов, он лишает себя возможности шлифовать их. Володя улыбнулся печально и чуть загадочно и ответил:
«  Все мои нынешние стихи явля­ются мне в законченном виде; исправления только повредят им, нарушат их чистоту. Я должен писать. Когда мне исполнится двадцать один, я больше не буду писать. Все, что есть во мне, я должен выразить сейчас; потом будет слишком поздно…»…

 Несмотря на трудности постреволюционного времени, в семье продолжала царить взаимная любовь. 28 декабря 1917 (9 января 1918) года молодому поэту исполнился 21 год. Княгиня Палей так описала в своих мемуарах этот последний в его жизни день рождения:
«…Мы снова зажгли елку и пове­сили на нее подарки. Девочки и он (Владимир) приготовили для нас восхитительный сюрприз, сочинен­ную им пьесу в стихах под названием «L’Assiette de Delft». Ирина и Наталья, подготовленные сыном, превосходно ее исполнили. Наш друг граф Арман де Сен-Савер… ужинал с нами в этот вечер и тоже восторгался услаждавшими слух мелодичными рифмами…»…

Во дворце Палей закончилось топливо,  и семья вынуждена была переехать в расположенный неподалёку особняк великого князя Бориса Владимировича, дрова для отопления которого были запасены. Великий князь к тому времени уже уехал на Кавказ.

Но вскоре и особняк стало нечем топить и все перебрались в крошечный домик садовника.

3 (16) марта 1918 года председатель Петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий издал предписание всем членам семьи Романовых явиться в ЧК. Владимир явился в здание Петроградской ЧК, где его принял Урицкий, сделавший ему оскорбительное предложение: «Вы подпишете документ, в котором будет указано, что вы более не считаете Павла Александровича своим отцом, и немедленно получите свободу; в противном случае вам придётся подписать другую бумагу, и это будет означать, что вы отправитесь в ссылку». Конечно же, предложение было с негодованием отвергнуто.

Владимир Палей отправился в ссылку вместе с великим князем Сергеем Михайловичем, князьями Игорем, Иоанном и Константином Константиновичами.

Господь во всем. Господь везде:
Не только в ласковой звезде,
Не только в сладостных цветах,
Не только в радостных мечтах,

Но и во мраке нищеты,
В слепом испуге суеты,
Во всем, что больно и темно,
Что на страданье нам дано...

Господь в рыданьи наших мук,
В безмолвной горечи разлук,
В безверных поисках умом,
Господь в страдании самом.

Мы этой жизнию должны
Достичь неведомой страны,
Где алым следом от гвоздей
Христос коснется ран людей.

И оттого так бренна плоть
И оттого во всем - Господь…

Сразу же по приезде в Вятку Владимир начал регулярно посылать письма своим близким. Жители Вятки, почти не затронутой революцией, относились к ссыльным благожелательно, приносили им гостинцы, помогали устроиться на новом месте. Обеспокоенные растущими симпатиями населения к членам царской семьи, большевики вскоре решили перевести их в другой город.

 В Екатеринбург Владимир и его родственники прибыли 20 апреля (3 мая) 1918 года, в Страстную пятницу.

Гостиница оказалась довольно грязной, к тому же ссыльным пришлось ютиться в одной-единственной комнате. Вскоре к ним присоединили ещё одну арестантку – великую княгиню Елизавету Фёдоровну. Владимир близко сошёлся с великой княгиней, хотя прежде они почти не были знакомы.

Из Екатеринбурга Владимир писал в одном из писем: «Я весь дрожал, а когда после Крестного хода раздалось все более и более громкое „Христос воскресе!" и я невольно вспоминал заутрени в Париже и в Царском, стало так тяжело, как будто ангел, отваливший камень от Гроба Господня, свалил его на меня».

Черные ризы...Тихое пенье...
Ласковый отблеск синих лампад
Боже всесильный! Дай мне терпенья:
Борются в сердце небо и ад...

Шепот молитвы... Строгие лики...
Звонких кадильниц дым голубой...
Дай мне растаять, Боже великий,
Ладаном синим перед Тобой!

Выйду из храма —снова нарушу
Святость обетов, данных Тебе, —
Боже, очисти грешную душу,
Дай ей окрепнуть в вечной борьбе!

В цепких объятьях жизненных терний
Дай мне отвагу смелых речей.
Черные ризы... Сумрак вечерний...
Скорбные очи желтых свечей...

Вскоре большевики перевели всех заключённых подальше от царской семьи.

В Алапаевске великая княгиня Елизавета и Владимир еще больше духовно сблизились. Вместе они поддерживали и ободряли узников.

8 (21) июня большевики отобрали у узников почти все их личные вещи: одежду, обувь, простыни, подушки, деньги и драгоценности, оставив им лишь ту одежду, что была на них, и одну смену постельного белья. По-видимому, им также запретили писать письма и даже получать корреспонденцию, что особенно тяжело переживали князья Константиновичи, извещенные о серьезной болезни матери, великой княгини Елизаветы Маврикиевны. Единственное, что им разрешили, – это отправить в последний раз краткие телеграммы родственникам с сообщением о происшедших изменениях. Телеграмма, посланная в полдень Владимиром по адресу: «Палей. Пашковский. Царское Село», гласила:

«Переведен на тюремный режим и солдатский паек. Володя»…

Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику… Душа полна страданья;
Далеких, милых прожитых минут
Нахлынули в нее воспоминанья…

Всё время за окном проходит часовой,
Не просто человек, другого стерегущий,
Нет, кровный враг, латыш, угрюмый и тупой,
Холодной злобой к узнику дышущий…

За что? За что? Мысль рвётся из души,
Вся эта пытка нравственных страданий,
Тяжёлых ежечасных ожиданий,
Убийств, грозящих каждый миг в тиши.

Мысль узника в мольбе уносит высоко —
То, что растет кругом — так мрачно и так низко.
Родные, близкие так страшно далеко,
А недруги так жутко близко.

Покидая узников, верный слуга Кронковский увозил с собой письмо Владимира родителям – последнее письмо, которое великий князь Павел и княгиня Палей получили от сына. В нем он рассказывал о страданиях и унижениях, выпавших на их долю в Алапаевске, но одновременно подчеркивал, что его вера дает ему мужество и надежду. Далее он писал:

«Все, что раньше меня интересовало: эти блестящие балеты, эта декадентская живопись, эта новая музыка, – все кажется мне теперь пошлым и безвкусным. Ищу правды, подлинной правды, света и добра…»…

О, если я порой томим негодованьем,
И если я порой так желчно говорю –
Прости мне, Господи! Но скован я призваньем,
И страстью искренней я к Родине горю.

Я не могу глядеть спокойно, равнодушно
На то, как дерзостно злорадствуют враги, –
Меня терзает злость, мне тягостно, мне душно,
И в эти мне часы, о Боже, помоги.

Себе я не молю ни мира, ни блаженства –
Что бедный мой удел пред честью всей страны!
Я для нее хочу святого совершенства,
Покоя светлого и мощной тишины.

Мне не нужны теперь ни счастье, ни отрада...
Пусть будет лишь у нас, Всевидящий Творец,
И пастырь ввек един, и ввек едино стадо –
По слову Твоему да станет наконец!

В ночь на 5 (18) июля 1918 года князь Владимир Павлович Палей был убит большевиками (сброшен в шахту Новая Селимская в 18 км от Алапаевска).  Вместе с ним погибли:

великая княгиня Елизавета Фёдоровна;

великий князь Сергей Михайлович;

князь Иоанн Константинович;

князь Константин Константинович (младший);

князь Игорь Константинович;

Фёдор Семёнович Ремез, управляющий делами великого князя Сергея Михайловича;

сестра Марфо-Мариинской обители Варвара Яковлева.

Люблю лампады свет неясный

Пред темным ликом божества.

В нем словно шепот ежечасный

Твердит смиренные слова.

Как будто кто-то, невзирая

На то, чем жив и грешен я,

Всегда стоит у двери Рая

И молит Бога за меня.