Алексей Иванов. два интервью
По дружеской наводке alexdm@lj.

Три вопроса Алексею Иванову, Наталия Курчатова, Михаил Визель, Time Out Петербург, 12 — 25 сентября
Почему после легендарной древности XV века («Сердце Пармы») и злободневной современности («Географ гло­бус пропил») вы выбрали от­носительно спокойный 1779 год?
Спокойные годы бывают для госу­дарств и для народов, а для живой человеческой души спокойных лет быть не может. В данном же слу­чае выбор был предопределен конкретным историческим памят­ником — Демидовским крестом и по сей день стоящим на берегу ре­ки Чусовой. На нем написано «Поставленъоной кресть на семь ме­сте 1779 года мат 31 числа».Чем не ноу-хау: датировать свой роман памятником?
Средний Урал предстает в ро­мане автономным миром, не имеющим ничего общего с центральной Россией. Доби­вались ли вы этого эффекта сознательно?
Это не «эффект», а обычная адекватность описываемой среде. В «уральской историософии» сейчас крепнет такое понятие — «гор­нозаводская цивилизация».Урал в XVIII веке действительно были «государством в государстве», и «миром в мире». Здесь был и свои владыки, и свое войско, и свои деньги, и свои законы, от­личные от общероссийских, и свой смысл жизни. Судить об этом (в какой-то степени) можно по сказам Бажова.
Откуда вам известна профес­сиональная лексика ураль­ских сплавщиков конца XVIII века? Или все-таки язык ро­мана — художественная ре­конструкция?
Существуют словари. До сих пор некоторые писатели умеют ими пользоваться.
Говорят, «Золото бунта» — пер­вая часть дилогии о Чусовой.
Это не так. У «Золота бунта» сиквела не будет. Просто после «Сердца Пармы» я устал выслушивать мнения о том, что я нигде не бывал, ис­точников не читал, исторической литературы не знаю и вообще всех вогулов высосал из пальца. И я решил «защититься стыла». Сна­чала в Перми вышел мой путево­дитель по Чусовой — обычная ту­ристская книжка (правда, в двух томах) под названием «Вниз по ре­ке теснин». Она посвящена заты­канию ртов, утверждающих, что я только позавчера отыскал Чусовую на глобусе. А собственно о Чу­совой и «горнозаводской цивили­зации» у меня есть особый текст — не роман, а масштабное историко-культурологическое эссе.


НЕЯСНАЯ ПОЛЯНА, Галина Юзефович, Newsweek, 14.09.05

Сказать, что 35-летний Алексей Иванов живет в Перми — пре­увеличение. «Вот здесь, в под­вале, — писатель делает широ­кий, типично экскурсоводский жест, — группа подростков насмерть за­била бомжа. Все получили по два года ус­ловно, и теперь я их на улице время от времени встречаю. Так что район у нас криминогенный, сами понимаете». То место, где он обитает, даже Закамском-то не назовешь — до Закамска (пермского пригорода) от поселка Водники, где в трехкомнатной квартире обитают проза­ик, его жена Лариса и средней пушистос­ти домашний кот, еще минут пятнадцать на автобусе. Из окна видны сосны и щи­товые бараки, а за пять минут можно дой­ти до так называемого затона—мутнова­того залива на Каме, в котором, сколько хватает глаз, догнивают списанные в утиль ржавые теплоходы.

Известность, пришедшая к Иванову два с половиной года назад после публикации в московских издательствах исто­рической эпопеи «Сердце Пармы» и за­крепившаяся после «педагогической по­эмы» «Географ глобус пропил», мало что изменила в его повседневной жизни. Вряд ли что-то изменит и новый историко-детективный роман «Золото бунта, или Вниз по реке теснин» — главный осенний хит издательства «Азбука», вы­ход которого приурочен к Московской книжной ярмарке. Как и прежние книги писателя, «Золото бунта» основано на ло­кальной фактуре: повествование, скроенное по акунинским детективным лека­лам, строится вокруг феномена «желез­ных караванов» —небольших судены­шек-барок, по опасным уральским рекам вывозивших продукцию местных желе­зоделательных заводов в «большую Рос­сию» в XVIII-XIX вв.
Иванов говорит, что после того как по­ездил в Москву, повращался в столичных кругах, он сделал для себя несколько вы­водов. Во-первых, осознал наконец, что Интернет и мобильный телефон — это нероскошь, а реальная необходимость. Во-вторых, понял, что можно жить совсем в другом темпе, в сто раз быстрее, чем он привык, но что ему это не надо. Лучше ос­таваться пермяцким «средним классом». «У меня все как раньше, —рассказывает Алексей.—Живу в Водниках, в Пермь выбираюсь где-то раз в неделю. Два раза в год, на майские и в августе, обязательно хожу в поход по воде, на плотах или байдарках — у нас четыре-пять любимых маршрутов, вот мы их и чередуем». Они же —пути купеческих караванов в «Сердце Пармы». Раньше и деньги так зараба­тывал — водил туристические группы как проводник, но потом фирма, в которой Иванов работал, развалилась, и теперь он ходит «только для удовольствия». «Когда сильно заскучаю, езжу в Екате­ринбург — там у меня друзья со студенче­ских лет. А так — куда мне особенно ездить-то? Да и зачем? — пожимает пле­чами Иванов. — Вот в этом году звали в Потсдам, на какую-то конференцию. Все оплачивали: билеты, проживание, но я отказался —хлопотно, да и языков не знаю».
Оказывается, обычный день писателя—то, сколько часов он проведет за компью­тером, —зависит от... телеви­зора.
— С утра просматриваю программу, в зависимости от нее и планы строю.
— А жена не скучает так вот с утра до ве­чера дома сидеть?
— Да нет, она у меня такой человек, что может полдня смотреть по телику Animal Planet, и ей спокойно.
По водниковским меркам, Алексей Иванов — человек состоятельный и не­много загадочный. Ни он сам, ни его же­на (в недавнем прошлом методист район­ного Дворца пионеров, уволенная по со­кращению штатов) не работают, что, поместным понятиям, уже свидетельствует об известном достатке. Иванов живет на деньги, полученные за книги и права на экранизацию, — средства, по столичным меркам небольшие, в провинции кажутся значительными. Если они кончатся, Иванов снова пойдет работать — тут для него никакой трагедии: «землю попа­шет, попишет стихи», и наоборот. Поло­женное всякому творцу увлечение у Ива­нова — байдарка. Это как у Тургенева охота, а у Достоевского—рулетка. Новая байдарка требуется раз в пять лет и стоит $300. Вот и все роскошества.
— Мне б еще напиваться и дебоширить время от времени, так соседи бы меня совсем зауважали, — говорит писатель.
— А вы что ж?
— Ну, выпиваю, конечно, время от вре­мени, но все больше дома, по-тихому, а это совсем другое дело.
— А то, что о вас в центральной прессе пишут — это здесь не круто?
— У нас же провинция, и представле­ния о крутизне очень своеобразные. Вот, например, Первый канал — это круто, Познер — очень круто. А, скажем, Алек­сей Сидоров (режиссер сериала «Брига­да» и фильма «Бой с тенью». —Newsweek), который будет мое «Сердце Пармы» эк­ранизировать, — не круто. Да и централь­ную прессу у нас мало кто читает. О своей славе Иванов узнает главным образом из Интернета. Вопросам о по­пулярности удивляется вполне искрен­не: «Вот если бы вы мне не рассказали, я бы и не знал, что меня в Москве кто-то помнит».
Несмотря на доскональное знание ис­тории и традиций родного края, Иванов обижается, когда его называют писате­лем-краеведом:
— Краеведение—это такая форма комплекса неполноценности. Вот жи­вешь ты в богом забытой дыре, и тебе надо за это оправдаться. Вот ты и начинаешь ковыряться в истории и выясня­ешь, что в этой твоей дыре гвозди с круг­лыми шляпками начали делать на два го­да раньше, чем, скажем, на Патриаршем дворе в Москве. Это ж какой повод для гордости! А у меня такой проблемы нет, мне на Урале нравится — природа здесь величественная и мрачная, а моей нату­ре это очень созвучно.
На вопрос, нет ли желания перебрать­ся в Москву, Иванов отвечает очень быс­тро и с полной убежденностью:
— Нет. Во-первых, я человек воспи­танный, а меня туда, в московскую лите­ратурную тусовку, никто не звал — что ж я, навязываться буду, что ли? (В дейст­вительности известный в столице глян­цевый журнал предлагал Иванову рабо­ту обозревателя, но тот отказался. — Newsweek.) А во-вторых, это ж просто стратегически невыгодно. В Москве та­ких Ивановых уж десяток-то точно на­берется, и кому они нужны? А так я по­являюсь в столице один раз в год, а по­том опять уезжаю в свою глухомань. И пишу про эту свою глухомань рома­ны, чем, собственно, и примечателен. Так что, помимо прочего, жить в Пер­ми — это еще и маркетинг.
— А поездить по миру, посмотреть своими глазами, скажем, на фрески Джотто желания не возникает?
— Знаете, я по образованию искусст­вовед. Так вот, в университете мы учили историю искусств по учебникам с черно-белыми картинками. И ничего, между прочим, грамотные специалисты полу­чались. Так что своими глазами ты видел эти самые фрески Джотто или не свои­ми —в общем, не важно. Я уверен, что большая часть людей, которые ездят в Италию на них любоваться, делают это просто для галочки, чтоб потом в компа­нии похвастаться. А мне это неинтерес­но. Я еще и в Пермской области не все объездил.