|
|
Пишет uuandalarius (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} uuandalarius)@ 2009-02-24 15:22:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
С чем грешный аз выступил на Сергеевских...
Христианство и язычество в позднеантичной и вандальской Африке по данным проповедей
В исторической науке (в том числе и отечественной) стало уже общим местом утверждение о большей христианизации населения Римской Африки в сравнении с другими римскими провинциями. Ещё Я. А. Ленцман утверждал, что с большим трудом не только во II, но даже и в III в. шло распространение новой религии в Италии и Испании, зато в провинции Африке христианство пользовалось значительной популярностью.
Пока трудно окончательно определить соотношение между христианами и язычниками на рубеже IV—V вв., однако Р. Тувено считает, что в конце IV в. язычники были ещё довольно многочисленны. Наиболее крупные общины язычников были сконцентрированы в крупных городах (преимущественно в Нумидии), как, например, в Мадавре. Более того, их реакция на притеснение властей могла быть непредсказуема. Так, в Каламе в ответ на императорские законодательные меры, обнародованные в 408 году, толпы язычников стали устраивать погромы и поджоги в церквах и монастырях и даже убили монаха при полном равнодушии муниципальных властей. В Суфесе было около шестидесяти жертв со стороны христиан в результате бунта язычников в ответ на снос святилища Геркулеса по решению муниципальной администрации. Сообщая в одном из своих писем об этом инциденте, Августин заметил, что статую ещё можно восстановить на прежнем месте, в то время как души погибших уже не вернешь.
Тем не менее, в Африке христиане однозначно численно превосходили язычников в прибрежных равнинах Бизацены, Зевгитаны и Нумидии. Однако, несмотря на явное численное превосходство и быстрое распространение, христианская вера не была глубоко укоренена в сознании жителей Римской Африки. Так, Августин в своих письмах и проповедях постоянно обличает двоеверие тех номинальных христиан, которые праздновали языческие праздники наряду с христианскими. В письме нумидийскому епископу Бонифацию он порицал суеверных родителей, профанирующих святой дух Таинства Крещения, для которых крещение их детей было своего рода магическим ритуалом, призванным защитить их чада от демонов. Также Августин обращает самое пристальное внимание на широкое распространение среди африканских христиан разнообразных суеверий – гадания, заговоров, ворожбы.
Таким образом, перед нами, как заметил А. Изола, – целый мир, колебавшийся между Христом и Пантеоном, всецело обратившийся к новой вере, но оказавшийся неспособным оторваться от древних языческих верований. Это были те, кто во Христа крестились, но во Христа не облеклись. Очень образно в этой связи Августин рисует образ «хромающей Церкви», которая «одну ногу ставит уверенно, другая же нога у неё больная» [1]. Этой Церкви приходится искать врагов не только вовне – среди язычников, иудеев и инославных, но и внутри себя, ибо в её лоне угнездились верующие, ведущие порочную жизнь и практикующие двоеверие. В первые годы вандальского господства ситуация, характерная для IV – начала V в. не подверглась существенным изменениям. В самом деле, проповеди, относящиеся к первому периоду вандальского владычества, изображают ту же самую картину, поскольку, как показывает Кводвультдеус, все карфагеняне сплочённо справляли ночные торжества (nocturna) в честь языческих божеств, а его сетования на то, что миряне редко посещают храмовые богослужения, предпочитая театры и цирковые арены, стали общим местом. Как отмечает А. Изола, подобные ламентации имели место и в других регионах Востока и Запада, где основная масса народа принимала активное участие в церковной жизни разве что по большим праздникам; при этом, как и Кводвультдеуса, они перекликаются с рефлексиями по поводу варварских нашествий.
Таким образом, на рубеже IV—V вв., несмотря на очевидные победы Церкви, говорить о «демонтаже» язычества не приходится. Если Виктор Витенский не говорит о язычниках абсолютно ничего, то проповеди Кводвультдеуса показывают, что, по крайней мере, в первые годы вандальского господства язычники подавали Церкви достаточно серьёзный повод для беспокойства. Правда, источники не фиксируют никаких кровопролитных событий, которыми был так богат «довандальский» период, но, тем не менее, первые десятилетия вандальских событий не знаменовали собой каких-либо изменений в численном соотношении язычников и христиан. По крайней мере, весьма показательным выглядит смущение Кводвультдеуса, недоумевающего по поводу того, что «вся городская община» (tota civitas) опорочила своё имя в глазах Бога, совершая игры перед изображениями идолов во время ночных торжеств. Христиане и язычники продолжали сообща посещать языческие празднества, наводнять зрелища своим присутствием, вместе отправлять языческие ритуалы, заниматься магией. Как отмечал Кводвульдеус, на первый взгляд может показаться, что все они – язычники. Но, приглядевшись, можно увидеть, что среди них есть и вероотступники-христиане [2].
Как считает А. Изола, эти описываемые Кводвультдеусом христиане были обольщены эпикуреизмом (точнее, его упрощённой разновидностью). Однако нам эта точка зрения представляется достаточно надуманной. Было бы гораздо более обоснованным говорить о синкретических пуническо-римских культах, сохранявших свои позиции вплоть до вандальского завоевания. Весьма симптоматичной была реакция язычников на варварское нашествие, передаваемая Кводвультдеусом: «О, если бы приносились жертвы, о если бы умилостивили богов согласно обычаю! Тогда бы этих несчастий, которые мы претерпеваем, или не случилось бы вовсе, или бы они уже закончились!» [3]. Поскольку особенность проповеднической литературы заключается в том, что она, как камертон, очень чутко улавливает духовные настроения в среде пасомых, то на основе приведённых свидетельств вполне можно сделать вывод о довольно слабой укоренённости христианской веры в среде афро-римлян. Резкий отказ от язычества мог вызвать духовную пустоту, и практикуемые время от времени языческие ритуалы давали хоть какую-то компенсацию. Весьма характерна реакция язычников на внешние происшествия, которую в своих проповедях выражает Августин: когда богам приносились жертвы, Рим процветал (stabat Roma, florebat Roma); теперь же, когда жертвоприношения запрещены и языческие культы преследуются, Рим страдает.
Кводвульдеус парирует подобные заявления язычников, говоря, что за долгие века, пока процветало язычество, римская история засвидетельствовала множество войн, в том числе гражданских. «И эти выдающиеся избранные боги, и вся эта толпа ложных богов, которым и сейчас осуществляют жертвоприношения, возжигая ладан, не смогли освободить своих поклонников от этих зол». Наоборот, всё то, о чём говорят язычники, может способствовать лишь поруганию, изобличению язычества [4].
По всей видимости, как показывают данные проповедей Кводвультдеуса, Сальвиан, будучи хотя и сторонним наблюдателем, был недалёк от истины, когда утверждал, что те, кто называют себя христианами, почитают богиню Целестис прежде Христа, а то и вместо Христа [5]. Речь здесь идёт о пуническо-римском культе богини Тиннит-Целестис, который, наряду с культом Сатурна, под именем которого в Римской Африке почиталось финикийско-пуническое божество Баал-Хаммон (Тиннит-Целестис почиталась как его супруга), продержался, судя по всему, вплоть до византийского (или, может быть, даже до арабского времени), и во всяком случае, долгое время составлял конкуренцию христианству. Во всяком случае, по словам Августина, африканские язычники почитали Сатурна как Господа и Бога, противопоставляя его Христу. Это вполне соответствует месту Баал-Хаммона в пантеоне карфагенян, который почитался как верховный солнечный бог, покровитель плодоносящей земли, которому усваивались как атрибуты бога-творца, так и властелина подземного мира, покровителя усопших. Но если, как указывает Ю. Б. Циркин, под именем Сатурна в Римской Африке почитали синкретическое божество, в котором сочетались как черты пунического Баал-Хаммона, так и римского Сатурна, то в случае с Тиннит-Целестис перед нами – почти не подвергшийся изменениям культ пунической Тиннит, которую римляне отождествляли то с Юноной, то с Церерой или Дианой; а Целестис – просто латинский эпитет богини Тиннит, укоренившийся в процессе романизации Африки. Ведь Геродиан утверждает, что её имя – Небесная богиня (Ourania), и что её чрезвычайно почитают карфагеняне и обитатели Ливии. Культ её был действительно необычайно популярен, поскольку, согласно поверьям, эта богиня давала благодатный дождь и оплодотворяла всю землю. Её функцию как подательницы дождя сообщали и христианские апологеты, в частности, Тертуллиан. В общих чертах описание культа Целестис до нас донёс Августин; нет сомнений, что он сохранялся и в вандальскую эпоху. Празднества в её честь сопровождались оргиастическими культами и мистериями, характерных в целом для культа божеств плодородия. По словам Августина, во время праздника в честь Целестис устраиваются сценические представления, исполняемые мимами, причём эти зрелища исполнены неприличием и постыдством, приводящим в смущение стыдливых матрон. Таким образом, мы можем сделать некоторые выводы относительно характера язычества, исповедуемого частью афро-римлян в вандальскую эпоху и сказать, что под этим язычеством следует понимать не упрощенную, адаптированную для плебса разновидность языческой практической философии вроде эпикуреизма, а синкретические пуническо-римские культы, берущие начало ещё в пуническую эпоху и пережившие римское владычество.
Все вышеприведённые высказывания африканских церковных авторов имеют для нас первостепенное значение, поскольку проливают свет на взаимоотношение Церкви и народа, показывают степень интегрированности Церкви в духовную жизнь романизованного населения Римской Африки. На основе пессимистичных в целом наблюдений Кводвультдеуса можно сделать вывод о состоянии христианской веры среди тех, кто, декларативно именуя себя христианами, предпочитал чтению и осмыслению Священного Писания сальные шуточки мимов, а общим молитвам за Литургией – посещение театров и цирка. Более того, сами клирики тоже несвободны от осквернения мирскими пороками, так что они сами теряют моральное право обличать грехи своей паствы.
Конечно же, на первый взгляд может показаться, что безотрадная картина духовной жизни афро-римского общества, нарисованная Кводвультдеусом, противоречит данным Виктора Витенского, рисующего единый исповеднический порыв православных христиан в ответ на арианскую экспансию завоевателей. Но на самом деле это противоречие кажущееся. Во-первых, данные Кводвультдеуса полностью соответствуют информации, содержащейся в проповедях и письмах Августина, поэтому «вырождение» христианства не могло быть следствием вторжения завоевателей-германцев. Более того, именно присутствие завоевателей-иноверцев, оказавшееся весьма болезненным для всей провинции, послужило импульсом к капитальному изменению тенденций, характерных для ортодоксального христианства того времени. В эпоху арианских гонений многие африканские епископы продолжили пастырские традиции, заложенные Августином и его современниками – епископами Карфагена Аврелием и Капреолом. Это прежде всего Кводвультдеус Карфагенский, корпусом пастырских сочинений которого мы располагаем, Вигилий из Тапса, а в более позднюю эпоху – Фульгенций из Руспе. Показательно также, что аристократические круги, примыкавшие к должностным лицам, управляющими муниципальными структурами, составили ортодоксальную оппозицию новой власти, объединившись вокруг православной Церкви.
Примечания:
[1] Aug. Sermo V, 8: unum pedem fortiter ponit, alterum invalidum habet.
[2] Quodv. De Accedentibus ad Gratiam I, IX, 11: aestimas omnes istos adhuc esse paganos. Eorum frontes inspice, et invenies perfidos christianos.
[3] Quodv. De Temp. Barb. II, III, 2: O si sanctificentur, o si deis immolarentur solita! Quoniam aut non venisset, aut jam finiretur ista quae patimur mala.
[4] Quodv. De Temp. Barb. II, III, 5—8: Nec longa illa tempora commemorabo, in quibus sacrificantibus patribus vestris falsis ac fallacibus diis eo usque progressa sunt bella, ut etiam eis civilia adderentur; in quibus, manibus in sanquine parentum, parentesque filiorum, dura atque atroci strage tunc terra percussa est, sicut romana testatur historia. Nec tot illi dii proceres et selecti, nec tanta illa turba falsorum deorum, quibus tunc arae tura sacrificia exhibeantur, ab illis malis cultores suos liberare potuerunt; quin potius, quia fallaces sunt spiritus, ut talia bella gererent ipsi fecerunt, ipsi instigaverunt, ipsi cultores suos illis artibus deceperunt
[5] Salv. De Gub. Dei VIII, 2: Quis enim non eorum, qui Christiani apellabantur, Caelestem illam aut post Christum adoravit, aut, quod est pejus multo, ante quam Christum?
Христианство и язычество в позднеантичной и вандальской Африке по данным проповедей
В исторической науке (в том числе и отечественной) стало уже общим местом утверждение о большей христианизации населения Римской Африки в сравнении с другими римскими провинциями. Ещё Я. А. Ленцман утверждал, что с большим трудом не только во II, но даже и в III в. шло распространение новой религии в Италии и Испании, зато в провинции Африке христианство пользовалось значительной популярностью.
Пока трудно окончательно определить соотношение между христианами и язычниками на рубеже IV—V вв., однако Р. Тувено считает, что в конце IV в. язычники были ещё довольно многочисленны. Наиболее крупные общины язычников были сконцентрированы в крупных городах (преимущественно в Нумидии), как, например, в Мадавре. Более того, их реакция на притеснение властей могла быть непредсказуема. Так, в Каламе в ответ на императорские законодательные меры, обнародованные в 408 году, толпы язычников стали устраивать погромы и поджоги в церквах и монастырях и даже убили монаха при полном равнодушии муниципальных властей. В Суфесе было около шестидесяти жертв со стороны христиан в результате бунта язычников в ответ на снос святилища Геркулеса по решению муниципальной администрации. Сообщая в одном из своих писем об этом инциденте, Августин заметил, что статую ещё можно восстановить на прежнем месте, в то время как души погибших уже не вернешь.
Тем не менее, в Африке христиане однозначно численно превосходили язычников в прибрежных равнинах Бизацены, Зевгитаны и Нумидии. Однако, несмотря на явное численное превосходство и быстрое распространение, христианская вера не была глубоко укоренена в сознании жителей Римской Африки. Так, Августин в своих письмах и проповедях постоянно обличает двоеверие тех номинальных христиан, которые праздновали языческие праздники наряду с христианскими. В письме нумидийскому епископу Бонифацию он порицал суеверных родителей, профанирующих святой дух Таинства Крещения, для которых крещение их детей было своего рода магическим ритуалом, призванным защитить их чада от демонов. Также Августин обращает самое пристальное внимание на широкое распространение среди африканских христиан разнообразных суеверий – гадания, заговоров, ворожбы.
Таким образом, перед нами, как заметил А. Изола, – целый мир, колебавшийся между Христом и Пантеоном, всецело обратившийся к новой вере, но оказавшийся неспособным оторваться от древних языческих верований. Это были те, кто во Христа крестились, но во Христа не облеклись. Очень образно в этой связи Августин рисует образ «хромающей Церкви», которая «одну ногу ставит уверенно, другая же нога у неё больная» [1]. Этой Церкви приходится искать врагов не только вовне – среди язычников, иудеев и инославных, но и внутри себя, ибо в её лоне угнездились верующие, ведущие порочную жизнь и практикующие двоеверие. В первые годы вандальского господства ситуация, характерная для IV – начала V в. не подверглась существенным изменениям. В самом деле, проповеди, относящиеся к первому периоду вандальского владычества, изображают ту же самую картину, поскольку, как показывает Кводвультдеус, все карфагеняне сплочённо справляли ночные торжества (nocturna) в честь языческих божеств, а его сетования на то, что миряне редко посещают храмовые богослужения, предпочитая театры и цирковые арены, стали общим местом. Как отмечает А. Изола, подобные ламентации имели место и в других регионах Востока и Запада, где основная масса народа принимала активное участие в церковной жизни разве что по большим праздникам; при этом, как и Кводвультдеуса, они перекликаются с рефлексиями по поводу варварских нашествий.
Таким образом, на рубеже IV—V вв., несмотря на очевидные победы Церкви, говорить о «демонтаже» язычества не приходится. Если Виктор Витенский не говорит о язычниках абсолютно ничего, то проповеди Кводвультдеуса показывают, что, по крайней мере, в первые годы вандальского господства язычники подавали Церкви достаточно серьёзный повод для беспокойства. Правда, источники не фиксируют никаких кровопролитных событий, которыми был так богат «довандальский» период, но, тем не менее, первые десятилетия вандальских событий не знаменовали собой каких-либо изменений в численном соотношении язычников и христиан. По крайней мере, весьма показательным выглядит смущение Кводвультдеуса, недоумевающего по поводу того, что «вся городская община» (tota civitas) опорочила своё имя в глазах Бога, совершая игры перед изображениями идолов во время ночных торжеств. Христиане и язычники продолжали сообща посещать языческие празднества, наводнять зрелища своим присутствием, вместе отправлять языческие ритуалы, заниматься магией. Как отмечал Кводвульдеус, на первый взгляд может показаться, что все они – язычники. Но, приглядевшись, можно увидеть, что среди них есть и вероотступники-христиане [2].
Как считает А. Изола, эти описываемые Кводвультдеусом христиане были обольщены эпикуреизмом (точнее, его упрощённой разновидностью). Однако нам эта точка зрения представляется достаточно надуманной. Было бы гораздо более обоснованным говорить о синкретических пуническо-римских культах, сохранявших свои позиции вплоть до вандальского завоевания. Весьма симптоматичной была реакция язычников на варварское нашествие, передаваемая Кводвультдеусом: «О, если бы приносились жертвы, о если бы умилостивили богов согласно обычаю! Тогда бы этих несчастий, которые мы претерпеваем, или не случилось бы вовсе, или бы они уже закончились!» [3]. Поскольку особенность проповеднической литературы заключается в том, что она, как камертон, очень чутко улавливает духовные настроения в среде пасомых, то на основе приведённых свидетельств вполне можно сделать вывод о довольно слабой укоренённости христианской веры в среде афро-римлян. Резкий отказ от язычества мог вызвать духовную пустоту, и практикуемые время от времени языческие ритуалы давали хоть какую-то компенсацию. Весьма характерна реакция язычников на внешние происшествия, которую в своих проповедях выражает Августин: когда богам приносились жертвы, Рим процветал (stabat Roma, florebat Roma); теперь же, когда жертвоприношения запрещены и языческие культы преследуются, Рим страдает.
Кводвульдеус парирует подобные заявления язычников, говоря, что за долгие века, пока процветало язычество, римская история засвидетельствовала множество войн, в том числе гражданских. «И эти выдающиеся избранные боги, и вся эта толпа ложных богов, которым и сейчас осуществляют жертвоприношения, возжигая ладан, не смогли освободить своих поклонников от этих зол». Наоборот, всё то, о чём говорят язычники, может способствовать лишь поруганию, изобличению язычества [4].
По всей видимости, как показывают данные проповедей Кводвультдеуса, Сальвиан, будучи хотя и сторонним наблюдателем, был недалёк от истины, когда утверждал, что те, кто называют себя христианами, почитают богиню Целестис прежде Христа, а то и вместо Христа [5]. Речь здесь идёт о пуническо-римском культе богини Тиннит-Целестис, который, наряду с культом Сатурна, под именем которого в Римской Африке почиталось финикийско-пуническое божество Баал-Хаммон (Тиннит-Целестис почиталась как его супруга), продержался, судя по всему, вплоть до византийского (или, может быть, даже до арабского времени), и во всяком случае, долгое время составлял конкуренцию христианству. Во всяком случае, по словам Августина, африканские язычники почитали Сатурна как Господа и Бога, противопоставляя его Христу. Это вполне соответствует месту Баал-Хаммона в пантеоне карфагенян, который почитался как верховный солнечный бог, покровитель плодоносящей земли, которому усваивались как атрибуты бога-творца, так и властелина подземного мира, покровителя усопших. Но если, как указывает Ю. Б. Циркин, под именем Сатурна в Римской Африке почитали синкретическое божество, в котором сочетались как черты пунического Баал-Хаммона, так и римского Сатурна, то в случае с Тиннит-Целестис перед нами – почти не подвергшийся изменениям культ пунической Тиннит, которую римляне отождествляли то с Юноной, то с Церерой или Дианой; а Целестис – просто латинский эпитет богини Тиннит, укоренившийся в процессе романизации Африки. Ведь Геродиан утверждает, что её имя – Небесная богиня (Ourania), и что её чрезвычайно почитают карфагеняне и обитатели Ливии. Культ её был действительно необычайно популярен, поскольку, согласно поверьям, эта богиня давала благодатный дождь и оплодотворяла всю землю. Её функцию как подательницы дождя сообщали и христианские апологеты, в частности, Тертуллиан. В общих чертах описание культа Целестис до нас донёс Августин; нет сомнений, что он сохранялся и в вандальскую эпоху. Празднества в её честь сопровождались оргиастическими культами и мистериями, характерных в целом для культа божеств плодородия. По словам Августина, во время праздника в честь Целестис устраиваются сценические представления, исполняемые мимами, причём эти зрелища исполнены неприличием и постыдством, приводящим в смущение стыдливых матрон. Таким образом, мы можем сделать некоторые выводы относительно характера язычества, исповедуемого частью афро-римлян в вандальскую эпоху и сказать, что под этим язычеством следует понимать не упрощенную, адаптированную для плебса разновидность языческой практической философии вроде эпикуреизма, а синкретические пуническо-римские культы, берущие начало ещё в пуническую эпоху и пережившие римское владычество.
Все вышеприведённые высказывания африканских церковных авторов имеют для нас первостепенное значение, поскольку проливают свет на взаимоотношение Церкви и народа, показывают степень интегрированности Церкви в духовную жизнь романизованного населения Римской Африки. На основе пессимистичных в целом наблюдений Кводвультдеуса можно сделать вывод о состоянии христианской веры среди тех, кто, декларативно именуя себя христианами, предпочитал чтению и осмыслению Священного Писания сальные шуточки мимов, а общим молитвам за Литургией – посещение театров и цирка. Более того, сами клирики тоже несвободны от осквернения мирскими пороками, так что они сами теряют моральное право обличать грехи своей паствы.
Конечно же, на первый взгляд может показаться, что безотрадная картина духовной жизни афро-римского общества, нарисованная Кводвультдеусом, противоречит данным Виктора Витенского, рисующего единый исповеднический порыв православных христиан в ответ на арианскую экспансию завоевателей. Но на самом деле это противоречие кажущееся. Во-первых, данные Кводвультдеуса полностью соответствуют информации, содержащейся в проповедях и письмах Августина, поэтому «вырождение» христианства не могло быть следствием вторжения завоевателей-германцев. Более того, именно присутствие завоевателей-иноверцев, оказавшееся весьма болезненным для всей провинции, послужило импульсом к капитальному изменению тенденций, характерных для ортодоксального христианства того времени. В эпоху арианских гонений многие африканские епископы продолжили пастырские традиции, заложенные Августином и его современниками – епископами Карфагена Аврелием и Капреолом. Это прежде всего Кводвультдеус Карфагенский, корпусом пастырских сочинений которого мы располагаем, Вигилий из Тапса, а в более позднюю эпоху – Фульгенций из Руспе. Показательно также, что аристократические круги, примыкавшие к должностным лицам, управляющими муниципальными структурами, составили ортодоксальную оппозицию новой власти, объединившись вокруг православной Церкви.
Примечания:
[1] Aug. Sermo V, 8: unum pedem fortiter ponit, alterum invalidum habet.
[2] Quodv. De Accedentibus ad Gratiam I, IX, 11: aestimas omnes istos adhuc esse paganos. Eorum frontes inspice, et invenies perfidos christianos.
[3] Quodv. De Temp. Barb. II, III, 2: O si sanctificentur, o si deis immolarentur solita! Quoniam aut non venisset, aut jam finiretur ista quae patimur mala.
[4] Quodv. De Temp. Barb. II, III, 5—8: Nec longa illa tempora commemorabo, in quibus sacrificantibus patribus vestris falsis ac fallacibus diis eo usque progressa sunt bella, ut etiam eis civilia adderentur; in quibus, manibus in sanquine parentum, parentesque filiorum, dura atque atroci strage tunc terra percussa est, sicut romana testatur historia. Nec tot illi dii proceres et selecti, nec tanta illa turba falsorum deorum, quibus tunc arae tura sacrificia exhibeantur, ab illis malis cultores suos liberare potuerunt; quin potius, quia fallaces sunt spiritus, ut talia bella gererent ipsi fecerunt, ipsi instigaverunt, ipsi cultores suos illis artibus deceperunt
[5] Salv. De Gub. Dei VIII, 2: Quis enim non eorum, qui Christiani apellabantur, Caelestem illam aut post Christum adoravit, aut, quod est pejus multo, ante quam Christum?
