ДИСКУССИЯ

</span>

«ЛГ» продолжает дискуссию об эпохе Л. Брежнева, начатую в № 39–40 статьёй Михаила Антонова «Образцовый советский руководитель» и продолженную в № 42 Д. Орешкиным – «Слова вместо фактов», а также другими авторами.

В жизни СССР период 1965–1980 гг. называют эпохой Брежнева, а на злобном языке перестройки – периодом застоя. В 1990–1991 гг., когда фиговый листок горбачёвской демагогии завял и отвалился и людям приоткрылась мерзость грядущего «переходного периода», опросы граждан разных национальностей СССР обнаружили замечательное явление. Из всех исторических эпох, как их представляли себе жители страны, больше всего положительных оценок получила эпоха Брежнева, а наихудшее время – перестройка.
Замечательно это тем, что именно после завершения эпохи Брежнева массы с жадностью, даже со страстью приветствовали Горбачёва с его «общечеловеческими ценностями». Как же произошёл такой облом? Сейчас обе эти эпохи стали историей, страсти слегка утихли, можем спокойно разобраться.
Массовое сознание, при его кажущейся шизофреничности, верно ухватило главное. Брежнев с его мудростью, интуицией и обтекаемостью создал идеальные условия для вызревания того нарыва, который прорвался катастрофой перестройки. Когда этот нарыв созрел, люди буквально жаждали прихода Горбачёва, чтобы вскрыть его. Да, фельдшер оказался негодный, с грязными руками и липовым дипломом. Занёс заразу, чуть не уморил – не повезло нам.
Какому кризису дал вызреть Брежнев и в каком виде он подготовил его к экспорту в наше настоящее? На какой исторический вызов ответило поколение периода застоя? Можно ли было разделить эти две сущности эпохи Брежнева и уже тогда разрушить структуру кризиса, не дав ему вызреть в бомбу перестройки?
Главной задачей с середины 50-х годов был выход из чрезвычайной программы «мобилизационного социализма» (сталинизма) и переключение энергии военного и восстановительного периодов на развитие и модернизацию всех сфер общественной жизни. За десятилетие хрущёвской «оттепели» ряд задач был выполнен, но в целом «демобилизация» была проведена очень плохо. Был нанесён тяжёлый удар по советской государственности, а развитие мировоззренческой основы советского строя и мирового коммунистического движения было загнано в коридор, который закончился «стенкой» еврокоммунизма и горбачёвщины.
Скольжение к этой пропасти было заторможено изгнанием Хрущёва, и кризис «подморожен» – подобно тому, как сегодня подморожен кризис, запущенный Ельциным.
Противоречие, которое должен был разрешить «режим Брежнева», заключалось в следующем. Развитие общества и государства требовало осуществления нового цикла модернизации, в том числе обновления той мировоззренческой основы, на которой были «собраны» советское общество и государство, был легитимирован советский проект и общественный строй.
Однако модернизация политической, хозяйственной и социальной систем усугубляла кризис мировоззренческой основы, ядром которой был крестьянский общинный коммунизм, слегка прикрытый адаптированным к нему («вульгаризированным») марксизмом. Модернизация требовала урбанизации, а урбанизация подрубала этот самый крестьянский общинный коммунизм – тот сук, на котором в действительности сидела советская идеология.
Идеальным было бы разрешение этого противоречия через синтез – переход на новый уровень социальной и политической философии, а также антропологии советского общества, обновление и укрепление культурной гегемонии советского строя, модернизация остальных сфер с опорой на прочные мировоззренческие тылы. Сегодня совершенно очевидно, что сил и средств для такого идеального решения в середине 60-х годов в наличии не было.
В 60-е годы мы и в малой степени не понимали природы накатывающего на нас кризиса. Мы даже и признаки его трактовали неверно. Более того, прозорливое предсказание Сталина о том, что именно на этапе развитого социализма у нас вспыхнет классовая борьба, воспринималось как старческое чудачество. Когда сейчас говорят, что Брежневу следовало бы провести демократизацию партии и начать творческий диалог о проблемах социализма, это выглядит наивным детским лепетом.
В 50-е годы на философском факультете МГУ вместе учились Мамардашвили, Зиновьев, Грушин, Щедровицкий, Левада. Теперь об этой когорте пишут: «Общим для талантливых молодых философов была смелая цель – вернуться к подлинному Марксу». Что же могла обнаружить у «подлинного Маркса» эта талантливая верхушка наших философов? Жёсткий евроцентризм, крайнюю русофобию, блестящее доказательство «неправильности» всего советского жизнеустройства и отрицание «грубого уравнительного коммунизма» как реакционного выкидыша цивилизации, тупиковой ветви исторического развития.
Сталинское руководство, не имея возможности отцепиться от марксизма, спрятало от советского общества все эти идеи, сфабриковав для внутреннего пользования вульгарную, очищенную версию марксизма. Но уже к 60-м годам талантливые философы вернулись к Марксу, раскопали все эти антисоветские заряды и запустили их в умы трудовой советской интеллигенции. Ну как не быть кризису в идеократическом обществе, в основу официальной идеологии которого положено учение, это самое общество отрицающее!
Ни о какой «свободной дискуссии» тогда и речи не могло быть. Повязанные официальным марксизмом, наши большие и малые сусловы были бы тут же биты знатоками подлинного Маркса, и перестройка была бы приближена на 10 лет. Вот это была бы катастрофа безо всяких метафор.
Брежнев рассудил настолько разумно, что сегодня это просто поражает. Это не могло быть сделано по расчёту – тут или здравый крестьянский смысл помог, или был голос свыше. Спорить с талантами не стали, их рассовали в разные башенки из слоновой кости: Мамардашвили – в Прагу, Зиновьева – в Мюнхен, с другими тоже как-то договорились. «Подморозили» их. Решили все наличные средства бросить на то, что было тому поколению по силам – отстроить и укрепить страну, насколько возможно, до прихода Горбачёва.
В какой мере удалось выполнить эту программу? В очень большой. Можно спорить по мелочам, находить конкретные ошибки или упущения. Но в целом программу на три пятилетки надо считать удивительно компактной, системной и гармоничной. Вряд ли из нынешних умников кто-то смог бы сладить её лучше.
Это, кстати, видно из того, что «второе Я» Брежнева, исполнительный директор всей этой программы Косыгин, за всё время перестройки и реформы не получил от умников ни одного замечания. Хотели бы сказать про него гадость, но не нашли к чему прицепиться. Всё вокруг да около – «застойный период, застойный период…»
Команда Брежнева – Косыгина выжала всё, что могла, из стареющей плановой системы. Правильно сделали, что свернули «реформу Либермана» – если бы стали переделывать хозяйственный механизм, то потеряли бы темп и подошли к перестройке на спаде. А так, на «энергии выбега» системы, успели создать тот запас прочности, который позволил нам куролесить уже двадцать лет и, очень возможно, вылезти живыми из этой ямы.
Так что выбор, который был сделан при участии и, видимо, под влиянием личных установок Брежнева, сводился к тому, чтобы перевести кризис мировоззренческих оснований советского строя в режим хронического медленного течения, а все силы бросить на конструктивную работу, задачи которой были ясны и кадры имелись. Этот выбор был стратегически верным. Любой другой реально осуществимый вариант с большой вероятностью приблизил бы крах системы, но в любом случае резко ухудшил бы положение страны и народа в тот момент, когда этот крах наступил бы.
Вот поэтому наши разумные граждане так высоко оценивают «эпоху Брежнева». Тогда работалось легко, потому что делали заведомо нужные стране вещи. Более того, «казарму» нашего социализма расширили и прибрали так, что людям стало легче дышать, в буквальном смысле жить стало лучше, жить стало веселее. Милиция ходила без оружия, о дубинках и слезоточивых газах читали в газетах и считали это пропагандой. В Крым и на Кавказ можно было ехать на машине с детьми и жить в палатке. Посмотрите сегодня на карту страхов среднего советского человека в «период застоя» и сравните с нынешней. Это был золотой век, который уже не повторится.
И никакого с этим нет противоречия в том, что люди жаждали перестройки, – ведь кризис духовных оснований продолжал развиваться, хотя и в режиме хронической болезни. Его надо было преодолевать, и это была историческая задача нового поколения. Оно её не решило, а сорвалось в катастрофу. Это уже другая история, теперь надежда на новых молодых.
Посмотрим, что было сделано за эпоху Брежнева (округлим её до трёх пятилеток 1966–1980 гг.). Начнём с самых обыденных вещей. За это время был кардинально обновлён жилищный фонд страны. Построено 1,6 млрд. кв. метров жилья, то есть 44% от всего жилья, что имелось в СССР к 1980 г. Новое жильё получили 161 млн. человек – за три пятилетки. Если бы не эти колоссальные вложения, жилищный фонд РФ в 90-е годы просто рухнул бы, ветхие дома не пережили бы реформы, которая оставила жильё страны без капитального ремонта.
За эти три пятилетки было построено 2/3 инфраструктуры городов и посёлков – водопровода, теплоснабжения и канализации. Стоимость этих систем такова, что сейчас экономика РФ не может даже содержать их, не то чтобы строить. Инфраструктура быстро ветшает, и средств хватает только на аварийный ремонт.
В общем, именно в эпоху Брежнева быт подавляющего большинства граждан был поднят до стандартов самых развитых стран – при отсутствии в СССР массовой бездомности, присущей этим самым странам. Другое дело, что режим Брежнева не смог объяснить нашим гражданам, чего стоит эта ценность, и они её выплюнули – но это уже проблема мировоззрения.
Именно за эпоху Брежнева хозяйство и все другие сферы насытились кадрами высокой квалификации и энергетическими мощностями. Пашня страны стала получать удобрений почти достаточно, чтобы компенсировать вынос питательных веществ с урожаем. Почва стала улучшаться. Это был эпохальный рубеж в истории России. Мы его сдали и откатились назад, село осталось без удобрений, без тракторов и без электрической энергии. За эпоху Брежнева в стране было создано стадо породистого скота – сейчас оно вырезано более чем наполовину.
За эпоху Брежнева люди обустроились, стали хорошо питаться, расширились социальные возможности – в 3 раза выросло число выпускников полной средней школы, в 2 раза – число студентов вузов. Население стабильно прирастало – в РСФСР за те 20 лет оно выросло на 20 млн. человек. Почувствуйте разницу…
Именно в ту эпоху были созданы большие системы, благодаря которым мы сегодня держимся на плаву, хотя и пускаем пузыри. Были разведаны, обустроены и введены в строй основные мощности топливно-энергетического комплекса, построена основа Единой энергетической системы. Все большие системы страны, включая армию, были обеспечены научным сопровождением высшего класса. Трудно даже оценить, какие преимущества давал нам статус великой державы, в том числе научной. Сейчас мы этот статус проедаем, и будущее не кажется нам мрачным – пока есть что жевать. Потом придётся ускорить темпы сокращения ртов, на всех хватать не будет.
Принципом доктрины Брежнева стали массивные инвестиции в фундамент страны. Наконец-то были сделаны огромные металлоинвестиции – вложена масса металла в машины, мосты, трубопроводы. По величине металлического фонда мы подтянулись к США – что, кстати, вызвало ярость придворных экономистов перестройки. Была обновлена техническая база промышленности.
Так в нашем хозяйстве был накоплен очень толстый слой подкожного жира. Представьте себе, что рынок навалился на нас на 15 лет раньше! Не было бы сегодня ни света, ни топлива, ни канализации.
Надо к тому же учесть, что тогда был создан промышленный капитал, который в 90-е годы страна смогла бросить в пасть новым русским, чтобы утолить их волчий аппетит.
Ценность эпохи Брежнева в том, что она наглядно показала: если устроить жизнь в России, не разделяясь на волков и овец, то в материальном плане можно жить вполне прилично всем – с большим потенциалом улучшения.
Сам этот факт очень важен, он вселяет надежду. Ведь он означает, что непреодолимых, физических запретов на создание такого жизнеустройства для нас нет. А барьеры, построенные в сфере сознания, разумные люди могут преодолеть. Если захотят.

Сергей КАРА-МУРЗА

Стояние в зените

Американский экономист Дж. Гэлбрайт, в 70-е годы посетив СССР, обмолвился, что в Советском Союзе создан прообраз общества будущего, к которому человечество ещё не готово.
Не вдаваясь в детали, в целом можно сказать, что в чём-то центральном он оказался вполне прав. Что-то в этом периоде – периоде брежневского правления – было глубинно величественное. И при этом настолько противоречивое, что исходом его стало не новое движение вперёд, не новый эпохальный прорыв, а резкое обрушение в катастрофу. Кто-то считает, что это обрушение было неизбежным, кто-то видит в нём историческую случайность, вызванную действием в основном субъективного фактора.
Хотя это время и получило позже характеристику «застоя», реально оно характеризовалось не остановкой развития, а снижением темпов его роста. Сами по себе рост и развитие экономики продолжались и, если действительно по темпам уступали предыдущим периодам, то на фоне и современной России, и современных благополучных стран Запада выглядели вполне прилично.
Это притом, что максимальный уровень цен на нефть в 70-е годы составлял около 40 долларов за баррель, то есть в полтора-два раза ниже нынешних. Так что застаиваться застаивались, но больше не на фоне остального мира, а на фоне самих себя в прошлом.
Бесспорно, конечно, что к середине 80-х практически всё общество хотело чего-то нового и ждало изменений. Точно так же, как бесспорно и то, что сегодня большая часть общества предпочла бы вернуться в 70–80-е годы. По данным весенних опросов, около 60% населения хотели бы вернуться к «советской социалистической системе», олицетворяемой им именно с 70-ми годами. В этом – концентрация противоречия брежневской эпохи. Та жизнь людям действительно надоела – при всём своём благополучии, достатке, стабильности и общество хотело чего-то другого. Но явно находящегося в полярно противоположном направлении по сравнению с тем, что получилось в результате.
Тогда достигнутый уровень развития характеризовали как «развитой социализм». Позже это определение высмеяли и от него отказались. Собственно, что оно означает, внятно поздняя советская теория так и не смогла объяснить. Однако в нём, может быть непроизвольно, была ухвачена некоторая суть проблемы.
Что такое развитое состояние явления? Такое состояние, когда в нём созревают все внутренние источники дальнейшего развития. А что такое «источники развития»? Внутренние противоречия данного явления.
С этой точки зрения, что есть «развитой социализм»? Социализм, в котором созрели его внутренние противоречия, «социализм развитых противоречий».
При опоре на созревшие противоречия общество может резко двинуться вперёд. При авантюрном отношении к ним общество доводится до катастрофы, до взрыва. В 80-е годы советское общество могло совершить новый прорыв (и именно его, не вполне осознавая свои собственные устремления, оно и ждало), но могло быть разрушено.
Брежневский период – это некий «золотой век» советского социалистического строя, его «викторианство». Период его наивысшего расцвета, наивысшей мощи. С США не только достигнут военно-стратегический паритет, в какой-то момент судьба американских президентов решается в зависимости от того, обещают ли они своей стране наладить отношения с СССР или стремятся к конфронтации. Их визиты в Москву становятся непременным атрибутом внутреннего пиара. Локальное и одновременно глобальное противостояние во Вьетнаме оборачивается триумфом советской политики и советской военной мощи.
Один за другим расширяются плацдармы советского влияния на других континентах. Одна за другой союзные СССР политические силы побеждают в «спорных странах».

Грохот парадов на Красной площади гипнотизирует военных атташе стран мира и их правительства. Советские космические корабли взлетают так часто, что люди не успевают запоминать их номера и фамилии членов экипажа. Почти любой правитель третьего мира, придя к власти, считает хорошим тоном пообещать «строить социализм» и просится на приём в Кремль.
В котором «верный ленинец» Леонид Брежнев, не успевая принимать высокопоставленных визитёров из других стран и выслушивать их заверения в дружбе, добрососедстве и лояльности, одновременно получая вручаемые ими ордена, подобно Екатерине Великой с чистой совестью может заявлять: «Сегодня ни одна пушка в мире не может выстрелить без нашего на то соизволения».
В стране – покой и стабильность. Золото, меха, хрусталь и ковры исчезают из магазинов мгновенно. Страна вкушает достаток и благополучие, хотя и не на уровне западного «общества потребления», но на фоне прежних трудных десятилетий выглядящих более чем сытым изобилием.
Средняя зарплата тяготеет к 150 «тяжёлым брежневским рублям» при чисто символической плате за коммунальные услуги и возможности тратить на питание 1–1,5 рубля в день.
Немногочисленные диссиденты, которых основная масса искренне рассматривает как умалишённых, сами не верят в то, что могут составить хоть какую-то опасность для власти.
И в этом величии, мощи и относительном по отечественным меркам изобилии страна начинает забывать, зачем всё это. Всё дальше и дальше уходит от смутно всплывающего вопроса: «Что дальше?»
В одном из культовых советских фильмов начала 80-х скромная продавщица магазина после проигрыша советской сборной швыряет выигравшему у неё спор мяснику перстень с бриллиантом со словами: «Да я и последний камушек отдам, лишь бы наши буржуев наказали!» В другом – выселяемый местной хозяйкой из дому курортник бросает реплику: «Исторически – всё ясно. Частная собственность себя изжила. Но что делать дальше – непонятно!»
Весь блеск и могущество советской страны и советского общества в этот период оказались не его. Заёмными. Они строились не на том, что было создано в этот период (хотя ещё раз надо отметить, что «застойная советская» экономика была во много раз сильнее, чем «отреформированная российская»), а на том, что было создано в предыдущие десятилетия.
Правившее в стране поколение, поколение родившихся в начале века, прошло индустриализацию, Великую войну, восстановление экономики. Оно обоснованно воспринимало себя как победителей, оно вынесло на себе все тяготы предыдущих периодов – и имело основания воспринимать все победы как свою заслугу. Оно умело работать – но хотело расслабиться и теперь вкусить заслуженное благоденствие.
При этом оно выросло в условиях, когда творцами целей и создателями стратегии были другие, те, кто им предшествовал. Оно умело выполнять задания и достигать цели, но не умело их ставить.
Брежневский период (в чём-то напоминающий Июльскую монархию в послереволюционной Франции 1830–1848 гг.) был периодом, когда установилось коллективное правление высших менеджеров, сформированных в прошлую эпоху. Правлением высшей бюрократии.
В той массовой бюрократии, которая вырастала под ними, они видели примерно то же, чем были сами, – исполнителей, и даже эту, наиболее родственную им социально-профессиональную группу не допускали на равных к выработке решений.
Если они сами привыкли, что стратегические решения принимают над ними, и научились их исполнять, то новые нарастающие группы управленцев они не могли приучить быть такими же неуклонными исполнителями, какими были сами. Но не могли и ставить перед ними глобальные цели, в своём целеполагании лишь продолжая воспроизводить задачи, которые когда-то приучились исполнять.
Но задачи, которые эпоха ставила перед страной и обществом, были в ранний «героический период» советского общества и в его поздний «золотой век» объективно разными. В рамках первого стояла задача создания промышленной мощи, мощи индустриальной экономки.
Но в XX веке это уже не могло быть стратегической целью. Вставала задача создания постиндустриальной экономики. Задача нового прорыва, по масштабам сопоставимого с прорывом 20–40-х гг.

Чтобы её поставить, мало было быть эффективным исполнителем. Надо было уметь видеть проблемы за горизонтом сегодняшнего дня, понимать и осознавать общий вектор развития цивилизации.
Для этого надо было либо обладать уровнем мышления концептуальных стратегов начала советского периода, либо напрямую столкнуться с угрозой отставания страны, столкнуться с превосходством остального мира и потребность перехода к новой производственной эпохе осознать как потребность исторического выживания, что, собственно, и сделало в своём социально-экономическом векторе капиталистическое общество. Первых не осталось, как по историческим, так и по физиологическим причинам. Второе ещё не проявилось в осязаемом состоянии.
Всё было хорошо. Экономика работала. Космос осваивался. Благосостояние росло. Мировые враги проигрывали и шли на уступки. «Золотой век» достигнут.
И правящее поколение, высший менеджмент, а за ним – остальное общество утрачивали качества «мира фронтира», каким оно было ещё недавно.
Главным пороком брежневского общества и брежневского периода оказался достигнутый им блеск, его мощь, его благосостояние.
Как когда-то могущественную Испанию погубило золото, тоннами вывозимое из Нового Света и сделавшее неактуальным развитие собственной промышленности и экономики, так советское общество на грань катастрофы привели его сила и его успехи, достигнутые в иную производственную эпоху.
Властвовавшая в нём генерация была генерацией оруженосцев, которым достались доспехи героев. Но они хотя бы умели носить эти доспехи. На смену им шли другие. Их оруженосцы. Оруженосцы оруженосцев. Не ковавшие эти доспехи. Не знавшие, как их носить. Не видевшие битв, в которых эти доспехи дарили победы. Эти, последние, из всех применений доспехов знали одно – как их продавать. И, более того, не понимавшие, как делать новые.
Основная беда и основной порок этого блистательного периода был не в тех, заметных, но и относительных проблемах, о которых любят вспоминать его критики: дефиците и бюрократизации, – а в том, что общество забыло, что не это главное.
Общество, уставшее от собственных свершений и сменившее френч на смокинг, утонувшее в благополучном расслаблении, постепенно утратило из вида, что главное – это не благополучие и изобилие на товарных полках, не комфорт и потребление, а развитие, напряжение, стремление «сегодня» построить мир «завтра».
А утратив тот внутренний настрой, ту внутреннюю целеустремлённость в будущее и привычку к напряжению, которые обеспечили его прежние победы, оно лишилось как способности к прорыву завтра, так и не обрело благополучия сегодня.

Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ