Как выяснилось на днях на заседании "Философского клуба на Петровке", посвященном 85-летию выдающегося российского философа Александра Зиновьева (1922-2006), философии в России нет. Как таковой. Философы вот есть, а философии - увы. Среди российских философов издавна принято отрицать не то чтобы какую-то значимость, но и сам факт существования такого явления, как русская философия. Это стало чем-то вроде хорошего тона. В самом деле, что это за философия такая, которая всё увлекалась религиозными воззрениями и в эпоху французского просвещения смахивала в лучшем случае на стихийный протест, причем отчего-то совсем не тех социальных слоев, каких положено? А в период классических, стройных и ясных немецких систем данная, с позволения сказать, философия была увлечена всем чем угодно, кроме строительства тех же систем на свой манер. Вот и нынче в зияющих пустотах французского пост- и даже, по некоторым данным, постпостмодернизма, отечественная философия настырно придерживается плодотворной тактики "кто в лес, кто по дрова".



Философские автораритеты

Действительно, философские факультеты крупнейших университетов и Институт философии РАН так утвердились в своих академических стандартах не столько философствования, сколько истории философии, что их деятельность, достижения и открытия мало кого интересуют за пределами этих почтенных институций. Одна из причин происходящего была озвучена известным публицистом Виктором Милитарёвым - у философии и философских книг, сказал он, сегодня мало читателей. Их меньше, чем у художественной литературы или нон-фикшна, их меньше, чем поклонников давно уже не научной фантастики, меньше, чем тех, кто следит за политическим и политологическим дискурсом. Но почему? Может быть, сама философия становилась всё более герметична в процессе, так сказать, отделения наук от нее как от некоего общего корня, пока не превратилась в историю мало кому важных последовательно сменяющихся заблуждений? А возможно, способность воспринимать философский труд требует столь значительной подготовки, что "для собственного удовольствия" этим навыком овладеет редкая птица. В этих условиях по-особенному оказываются важны небольшие кружки читателей и практиков философии, которые понимают, каким мощным инструментом в действительности может стать философская система, воззрение, а иногда лишь единственный тезис. Какое неотразимое взаимовлияние философия и общество способны оказать (и оказывают) друг на друга в политической, социальной, экономической, культурной, религиозной сферах жизни общества. Ведь еще никто не опроверг положение Маркса и Энгельса: "Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание". В редуцированной форме принцип частенько цитируется следующим образом: "Бытие определяет сознание". И это гораздо лучше, чем знаменитый перевертыш "казнить нельзя помиловать", потому что смысл меняется на противоположный вообще без применения запятой, с помощью одной интонации.

Такие кружки философствующих читателей производят "нечто невозможное в философском сообществе", по выражению Милитарёва - "не только обмен криками токующих тетеревов", но и обмен репликами после, с позволения продолжить эту метафору, токования.

На круглом столе философы постарше - Виктор Милитарёв, Михаил Денисов, Сергей Роганов и молодые философы Михаил Бойко и Алексей Нилогов в целом сошлись в признании выдающихся заслуг Александра Зиновьева перед русской, а также и западной философией (последней, впрочем, он стал известен незаслуженно мало и вообще несвоевременно, позже, чем хотелось бы). К вкладам Зиновьева в развитие мировой философской мысли причислены "метод восхождения от абстрактного к конкретному у Маркса", "комплексная логика" и "логическая социология".

Стоит добавить: вероятно, всем известны такие мощные и, что немаловажно, интуитивно понятные зиновьевские метафоры, как "человейник", "теплая война", "пигмеизация", "западоиды", "западнизм", homo soveticus и многие другие, которые уже вошли в плоть и кровь социологии, лингвистики, герменевтики и многих других научных дисциплин. Одного этого уже достаточно, чтобы понять, мыслитель какого масштаба был нашим современником.

Однако после юбилейного признания заслуг выяснилось, что философы настроены в отношении Зиновьева короедски. В качестве недостатков системы философствования Зиновьева указывается пристрастность автора при провозглашении непредвзятости, обилие оценок при том, что Зиновьев настаивает на безоценочности своих суждений. И, наконец, порицается многочисленности его трудов при том, что Зиновьев ругал предшественников именно за огромные и нечитабельные книги. Критика сопровождается знаменательной оговоркой: "При жизни Зиновьева, памятуя о его тяжелой личной и творческой судьбе, об этом говорить не хотелось. Сейчас, когда после его смерти прошло уже достаточно много времени, можно позволить себе объективность оценок".



"Объективность оценок"

Если вынести за скобки парадоксальность самого словосочетания "объективность оценки", которое в качестве общеупотребимого редко подвергается деконструкции, а ведь содержит в себе серьезное противоречие - оценка подразумевает субъективность, - в остатке, вероятно, содержится следующее. Зиновьев и по объему, и по содержанию своих работ еще толком не прочтен даже отечественными философами, а потому подводить действительные итоги его деятельности рано. Времени для отстранения прошло вовсе не достаточно - об этом свидетельствует чересчур напряженная в эмоциональном смысле тональность разговора о Зиновьеве. Пожалуй, в той или иной мере верным представляется лишь суждение, что никто, кроме Зиновьева, сегодня не играет роль красной тряпки - универсального раздражителя для оголодавшего на чахлых информационных полях белого бычка современной философии.
подробнее


Блог автора в "Живом Журнале"