Столетье, лучшее для историка

О Толстом и не только
Петр Толстой: Толстой и "толстовцы" - это вообще разные вещи. То, о чем думал Толстой как личность, как великий писатель и выдающийся философ, "толстовцы" превратили в секту. К сожалению, следы этого сектантства мы еще наблюдаем до сих пор. Я к этому отношусь крайне отрицательно, считаю балаганом. К сожалению, балаганом с достаточно трагической историей, потому что именно все эти "толстовцы" во главе с Владимиром Чертковым (близкий друг Толстого, редактор и издатель его произведений. - "Известия") спровоцировали уход Толстого из Ясной Поляны и способствовали глубокому разрыву между его семьей и его последователями, которые были людьми в значительной степени поверхностными, менее культурными и воспринявшими все, о чем говорил Толстой, буквально, как руководство к действию.

Владимир Толстой: Дело в том, что среди людей, которые профессионально занимаются Толстым, есть два направления. Первые - те, кто относится к Толстому с позиций Черткова. Вторые - те, кто придерживается взглядов, близких семье Толстого. Эта конфронтация возникла в последние годы жизни Льва Николаевича и в какой-то степени существует и по сей день. "Чертковцы" всячески унижали и оскорбляли Софью Андреевну, пытались принизить ее роль в жизни Льва Николаевича, в создании Яснополянского музея, качества и достоинства детей Льва Николаевича. А была позиция семьи, которая пыталась защитить свои честь и достоинство. Но это был не только личностный конфликт между Чертковым как ближайшим другом и последователем Толстого и Софьей Андреевной. Это еще был идеологический конфликт. "Чертковцы" больше любят мертвого великого Льва, а для нас важнее живой Толстой, молодой, разный. На этой основе и происходили размолвки между членами семьи и теми людьми, которые официально возглавляли Яснополянский музей.

     Андрей Балдин: Меня всегда раздражала сумма композиционных нелепостей, связанных главным образом с судьбой князя Андрея Болконского. В "Войне и мире" масса временных и сюжетных сбоев, "ошибок" - жена Болконского носит ребенка невероятное количество времени, Болконский говорит Наташе, что едет за благословением к отцу и вернется через год, но возвращается через два, и так далее. Я, будучи тогда студентом-архитектором и профессионально занимаясь композицией, решил сначала, что все это хаос и небрежности. Стал в них разбираться. И обнаружил, что роман написан как будто не от лица Толстого, а от лица Пьера Безухова. Мне, как архитектору, стало ясно, что мы имеем дело с принципом обратной перспективы. "Война и мир" - это роман-воспоминание, "написанный" очень неравнодушным человеком, Пьером. И далее, продолжая разбираться в том, как Толстой построил свою обратную перспективу, я понял наконец, что это не просто воспоминания Пьера Безухова, а его мгновенное озарение, произошедшее с боем часов в последние секунды романа. То есть, очень коротко, роман "Война и мир" - это описание одной секунды Пьера Безухова. Таков его главный "секрет".
     И он же о Москве: Мы отжили нулевые годы - довольно бессмысленные, пустые. Это была какая-то мелкая сволочная торговля, и Москва, к сожалению, лидировала в ней. Она будет расплачиваться. Я воспринимаю снятие градоначальника, причем с наихудшей формулировкой, как заслуженное наказание Москве. Друг мой, Рустам Рахматуллин, очень точно диагностировал: раньше Москва называлось александровской, николаевской, по царям, определение "лужковская", по губернатору, означало ее страшную провинциализацию. Москва превратилась в губернский город с нелепой второсортной архитектурой. Даже День города не удался. Лужков, наверное, постеснялся устраивать его в свой день рождения, но день Москвы - это именно 21 сентября. Это Рождество Богородицы, это Куликовская битва. И теперь пошло наказание. И оно только начинается.
     и: Страшные вещи говорите.
     балдин: Не страшные, а трезвые. Думаю, что Москва будет подвигаться к тому, что ее лишат статуса столичности. Настолько бездарно она распорядилась свободой, данной ей на рубеже тысячелетий. Москва не выдумала новой страны. Она не справилась со своей столичной ролью. Мы получили невероятную возможность создать новый проект на рубеже тысячелетий. Пришла свобода, но мы распорядились ею самым банальным и подлым образом - проворовали ее. Наши дети и внуки будут со стыдом оглядываться на то, что мы творили в 2000 году. Мы не выдумали свою следующую жизнь. Москва обязана была это сделать.