[Recent Entries][Archive][Friends][User Info]
| August 12th, 2012 | |
|---|---|
| 01:47 pm [Link] |     "Особую и, нужно сказать, совсем не передовую роль играет при этом «революция секса», нередко простая порнография в соединении с антиклерикализмом, полемикой против церкви и, во всяком случае, как обязательная черта современного стиля в искусстве. Перед судами Западной Германии прошло много дел по обвинению в нарушении благопристойности и оскорблении религии. Такие дела обычно оканчивались оправданием, но это как раз и служит пищей для реакционных газетных рептилий в борьбе за душу массового читателя. Несколько лет назад в Западном Берлине пользовалась невиданным успехом выставка художника Георга Базелица, привлеченного к суду за свои картины «Обнаженный мужчина» и «Ночь в ведре», описание которых здесь невозможно привести. Процесс против Базелица был прекращен после того, как видные эксперты установили, что в его чудовищных изображениях ничего неприличного нет, а их сексуальность связана с передачей «потустороннего», что неизбежно в современном искусстве. Такой же шум вызвал бронзовый рельеф скульптора Юргена Вебера на здании ратуши в Геттингене. Этим немедленно воспользовалась националистическая «Зольдатенцайтунг» для своей черносотенной агитации. ... Известный критик-модернист Вернер Хафтман, привлеченный в качестве эксперта, защищал перед мюнхенским судом группу «Шпур», обвиненную в оскорблении богоматери и Христа. Хафтман приводит в защиту обвиняемых «отвратительное до непристойности» у Лотреамона, ссылается на немецких экспрессионистов и футуриста Маринетти, на Лоуренса, Генри Миллера, Жана Жене, вспоминает оргиастические и фаллические культы древности — словом, всячески подчеркивает, что новейшее искусство не может обойтись без крайностей секса. Защищая художника Према, превратившего обыкновенный «автостоп» в фаллический символ, Хафтман пишет: «Но так как эта ситуация под пером пишущего приобрела явно всеобщие и символические масштабы как известный аспект нашего современного человеческого положения, то он заостряет эту ситуацию полемически и агрессивно, чтобы путем нарушения границ условной морали вызвать реакцию ужаса у читателя. Непристойность есть художественно узаконенное средство, для вызывания подобного шока» (текст экспертизы Хафтмана напечатан в ежегоднике известного объединения антиклерикалов «Клуб Вольтера»)[5]. ... Перед нами, таким образом, в высшей степени сложное положение. При всем отвращении к реакционному обывателю и его глашатаям в желтой прессе нельзя не видеть, что погоня за «агрессивностью» и «шоком», столь свойственная модернистскому искусству, играет здесь опасную роль. Нельзя также не пожалеть о том, что некоторые художники, придерживающиеся передовых взглядов и активные в общественном отношении, часто уходят далеко от реальных форм, отрицая изобразительность или подчиняя ее ложной программе модернизма. По своей общественной позиции эти люди достойны высокого уважения, но выбранный ими способ действия часто противоречит их собственной цели. Так, Никель Грюнштейн в статье «Искусство возможного», напечатанной в журнале демократических художников Западной Германии «Tendenzen» (март—июнь 1968), бросает классическому искусству странное обвинение в том, что оно молчит, когда умирают дети Вьетнама, сожженные напалмом. Трудно сомневаться в искренности этого протеста против империализма Понятно и то, что демократические художники Запада хотят разбудить людей от их темного сна Они боятся, что старые формы искусства останутся незаметны, будут усвоены, куплены, адаптированы господствующей системой жизни. Пусть же этому искусству, пишет Грюнштейн, придет на смену что-то другое. «Искусство возможного должно начать с того, что кажется невозможным: изображать запретные и табуизированные мотивы при помощи форм и носителей формы, которые считаются духовными отбросами. Это придаст такому искусству среди покоящегося в своих мнимых свободах общества действительно революционный характер». Странное заблуждение! Разве современный капитализм не показал себя способным проглотить любой скандал в искусстве, и разве он не сделал самый дикий модернистский бунт частью своей системы, одной из «мнимых свобод»? Приведенные примеры дают достаточное представление о сложившейся ситуации. Для многих, слишком многих демократических художников западных стран протест против господствующего капитализма связан с отказом от классической традиции, размазыванием «запретных тем» и собиранием «духовных отбросов», «нарушением границ условной морали» и прочими средствами «вызывания реакции ужаса» у обывателя. Однако опыт прошлого уже достаточно показал, что этой «реакцией ужаса» могут воспользоваться самые темные силы, против которых борется демократическое искусство. Совершенно ясно, что нельзя отталкивать политически передовых художников на том основании, что их вкусы не отвечают или не вполне отвечают принципам социалистического реализма, как нельзя отталкивать верующих, если они способны быть нашими союзниками в борьбе против реакции и войны. Но отсюда вовсе не следует, что противоречие между демократической активностью художника и его модернистской доктриной безразлично с точки зрения научного коммунизма. Такое противоречие не может остаться бесследным для самой демократической активности, оно всегда бывает связано с элементами детской болезни «левизны» в политике и другими шатаниями. .... С этой точки зрения, непростительно всякое оправдание модернистской «агрессивности» или попытка выдать ее за что-то другое, за реализм под тем предлогом, что смешение противоречивых тенденций является фактом в творчестве многих художников Запада, чья политическая честность и передовые намерения для нас вне сомнения. Нельзя подделывать реализм, объявляя его тождественным с позициями, глубоко враждебными всякому реалистическому творчеству, во имя мнимой широты, гибкой тактики и борьбы против «догматического сна» (как пишет Роже Гароди). Никакого догматизма в защите реалистической основы искусства нет. Было бы гибельным для нашего дела позволить изощренной в создании запутанных положений буржуазной пропаганде отождествить знамя коммунистической революции с негативным настроением модернистского бунта и тем помочь буржуазным политикам правого направления в их стремлении привлечь на свою сторону массы простых людей, презираемых утонченным меньшинством. Мещанский вкус мы защищать не станем, но, как уже сказано выше, нельзя забывать о здоровом реализме зрителя, заключающем в себе верное начало, несмотря на все, сделанное современным буржуазным обществом для отупления масс и развращения их дурным вкусом. Даже в капиталистических странах, где за модернистскими течениями стоит громадная финансовая и организационная машина давления, существует оппозиция против подобных течений и против всей системы негативных, обратных ценностей современной буржуазной культуры. Слишком легко и просто было бы отделаться от этого настроения масс фразой о реакционном обывателе. Конечно, социальная демагогия правых буржуазных партий может превратить этих людей в реакционных обывателей, она может найти себе приверженцев даже среди рабочих. Мы хорошо знаем это на основании исторического опыта и потому — именно потому не имеем права позволить этой темной силе воспользоваться детской «левизной» многих демократически настроенных людей против самой демократии". Михаил Лифшиц, Модернизм как явление современной буржуазной идеологии Вспоминается сегодня эта статья, когда читаю многих леваков, мнящих себя коммунистами. |