.

"Наша гипотеза состоит в том, что государство при нынешнем экономико-политическом устройстве достигло пика своей дееспособности.

[...]

Рассуждая очень «вообще», государство сегодня достигло уровня дееспособности позднего СССР — примерно 1980 года, примерно такой же. Уровень благосостояния страны в среднем 

тоже сравнялся с позднесоветским — больше автомобилей и компьютеров, зато менее доступны образование и медицина. Однако возможности двигаться дальше по вертикали нет. Повышать

 уровень богатства нации, усиливая степень принуждения, больше нельзя. Нельзя вообще развивать нацию. Чтобы добиться роста и богатства, и политической устойчивости, и диапазона

 возможностей, надо двигаться только по горизонтали, усиливая влиятельность капитала, демократии, а за ними и силу государства. Возможно, именно поэтому Запад, где государство исторически активно и на добровольных началах вовлекало в свое развитие капитал, смог построить более привлекательные для жизни и развития государства-нации. И наш выбор сегодня, исходя просто из исторических перспектив, будет сделан в эту сторону.

   Однако демократизация — это не свобода гулять по площадям. И даже не свобода требовать от федерального центра делиться налогами. Демократизация предполагает появление  субъектов, имеющих возможность самостоятельно, без прямой помощи государства, реализовывать стратегические цели. Именно тогда, когда появятся такие субъекты, начнется новый  цикл роста дееспособности государства.

[...]

В нашем интеллектуальном пространстве принято рассуждать о демократии как о прямом народовластии (видимо, сказывается советское прошлое). Однако для нас важнее другая социальная база демократии — сформированные элиты. Причем элиты, обладающие набором признаков: достаточно независимые от государственной бюрократии, то есть обладающие капиталом, достаточным для осуществления стратегических проектов; связывающие свою судьбу с судьбой страны, полагающие, что она является источником силы не только для них лично, но и для их потомков; конкурирующие друг с другом. Собственно, конкуренция элит за осуществление стратегий страны и вовлечение ими разных социальных слоев в свои стратегии, кажется, и есть то, что именуется эффективной демократией.

Россия, расставшись с коммунистическим прошлым, нашла себя без элит. Собственно, и рухнувшая царская Россия тоже нашла себя без элит. В нашей истории не было периода, когда могла бы сформироваться настоящая элита. По сути, последние двадцать лет после распада СССР, на фоне активной приватизации и развития института собственности, стали первым периодом в истории России, когда у нас появилась возможность обрести элиту.

Сегодня наступает важный момент. Французский историк Фернан Бродель на основании анализа большого числа стран утверждал, что любой страной мира правит примерно 200 семей. 

Мы не сможем назвать все 200 фамилий, но понимаем, что за четверть века у нас уже сформировалась группа семей примерно такого масштаба, контролирующих достаточно большие куски собственности. Иногда это частная собственность, иногда это участие в контроле за пока еще государственной собственностью. Важно и то обстоятельство, что сегодня уже наступает период наследования этой собственности — дети подросли. И именно в этот момент принципиально важен вопрос: эта собственность и семья, ее контролирующая, российские или нет? Собираются эти люди в дальнейшем развивать и преумножать свои активы, преумножая активы России, или они настроены на распыление активов по миру либо на тривиальную эксплуатацию скудеющего наследия СССР?

Кремль, в лице прежде всего Владимира Путина, в течение всего года последовательно усиливает тему возврата капиталов, активно навязывая две линии — запрет на владение имуществом и счетами за рубежом для высшего чиновничества и деофшоризацию экономики. Обе темы встречаются в штыки не только чиновничеством, но и аналитическим сообществом. 

[...]

Все эти аргументы фиксируют как раз то, что противники этой линии ни на йоту не связывают эти пока еще российские активы с будущим России, и единственная их цель — защитить свое и чужое право в любой момент пополнить богатство иных наций.

Приведем аргументы другой позиции. Самый функциональный из них — проблемы с денежной ликвидностью в стране, купирующие возможности длинных и серьезных инвестиций. Масштаб 

зарубежных счетов некоторых наших граждан столь заметен, что в некоторых странах Запада прессе запрещено в негативном свете отзываться об их владельцах. Думается, что возвращение этих капиталов вызовет резко негативную реакцию на Западе, но будет крайне полезно нашему денежному рынку. Продажа имущества за рубежом опустит западный рынок недвижимости, зато разогреет наш — он тоже стагнирует. То же самое можно сказать и по поводу офшоров. Естественно, компании должны иметь возможность удобного проведения международных операций, но, по нашим оценкам, среди крупных российских компаний 50% зарегистрированы в офшорах. Скорее всего, и значительные доли финансовых операций этих 

компаний проходят не в России, пополняя ликвидностью другие страны. Даже половинчатая деофшоризация экономики — до 25% — приведет к значимому притоку денег в страну.

Безотносительно степени развитости патриотических чувств приток капиталов в Россию никто не сможет назвать злом. 

[...]

На наш взгляд, масштабный возврат капиталов радикально изменит и политическую, и экономическую ситуацию в стране. Исчезнет ощущение временности всего происходящего. У капитала появится публичное право отстаивать свои интересы, что позволит не только крупному, но и среднему капиталу усилить политические позиции. В экономическом смысле это приведет к интенсивному инвестиционному подъему

[...]

Вторая линия формирования новых самостоятельных субъектов, как нам кажется, лежит в зоне отношений центра и регионов. Сложившаяся система распределения налогов, которая позволяла консолидировать ресурсы в центре, уже всем кажется неправильной, мешающей развитию регионов. Однако вряд ли стоит ожидать от центра, что он в ближайшее время примет какие-то кардинальные решения в пользу регионов.

[...]

Требуется некое радикальное решение, которое создаст субъекта изменений вне сложившейся системы распределения ресурсов.

Здесь важно вспомнить, что именно на местном уровне формируется значительная часть того, что определяет уровень жизни граждан: системы медицины, образования, ЖКХ — их цену и полезность граждане чувствуют каждый день на своей собственной шкуре. Надо дать им возможность в какой-то степени самим определять, какого качества будут эти услуги и в каком они нужны количестве. Сегодня, например, всерьез обсуждается возможность платности услуг дошкольных учебных заведений (см. «Налог без представительства»). Для бюджета средней семьи это большой удар. Но муниципалитеты, скорее всего, действительно не имеют денег для субсидирования арендных ставок, услуг ЖКХ и проч. Мы полагаем, что надо дать 

гражданам возможность решить, что они готовы скинуться и ввести специальный муниципальный налог, если хотят, чтобы эти услуги были бесплатными. В этом их решении будет и  желание видеть свой город молодым, и желание заплатить за это. И для целей демократии очень важно, что, когда люди сами решают платить за что-то из собственного кармана, они чувствуют себя куда более уверенно, требуя иного распределения более масштабных налоговых поступлений. Это будет не «школа» демократии, а реальная демократия. И, кстати говоря,

 уже есть прецеденты, когда так ведут себя частные компании: перемещая офис и налоги в определенные города, они договариваются с администрациями о конкретных направлениях трат этих налогов.

[...]

Революция 1917 года — это кульминация западничества в России. Поскольку большевистский советский проект — это, конечно, проект западнический, возможно, вершина социалистического проекта.

Любители исторических циклов обычно смакуют историю России в терминах прорыв—откат. Прорыв — открытие Европе, насильственное внедрение технических, военных и прочих достижений, откат — отказ от многих достижений, в первую очередь политических, консервация аборигенской отсталости. С таким пониманием исторических циклов России можно и поспорить. 

Поскольку статья не об этом, отложим спор на потом. Отметим лишь, что, по нашему мнению, циклы, скорее, заключаются в чередовании открытости (западнического прорыва) и традиции  (освоении результатов прорыва в рамках своей идентичности, своего исторического опыта). Если бы страна на протяжении своей истории переживала после прорывов равномощные, но с обратным знаком откаты, она не могла бы развиваться, она не освоила бы шестую часть суши, она не достигла бы огромной степени могущества в XX веке.

Собственно, это чередование мы наблюдали в прошлом веке. Сталин выступил, несомненно, как почвенник. Он отказался от идеи мировой революции, восстановил империю, сконцентрировался на внутренних проблемах. Чтобы сделать это, он уничтожил, политически и физически, западников, осуществивших революцию 1917 года. Но он же организовал беспрецедентно быструю индустриализацию, в ходе которой, например, американскими и европейскими специалистами было построено за несколько лет более 500 заводов.

Следующая наша революция, 1991 года, — опять западнический проект. Западники непосредственно находятся у власти или идеологически контролируют власть в России последние 25 лет,  начиная с горбачевской перестройки.

Однако они истощились. Достаточно сравнить масштабность реализуемых проектов в начале эпохи их доминирования, например приватизацию 1990-х, с проектами нынешними, слабыми,  иногда даже имитационными, вроде реформы среднего образования. Однако в их руках по-прежнему инструменты формирования общественного мнения, «экспертные» институты, значительная часть ключевых позиций в исполнительной власти по управлению хозяйством. Они истощились, но продолжают контролировать власть. В этом и кроется причина того, что страна  забуксовала.

Как сегодня можно охарактеризовать западническую и почвенническую позиции в российской политике?

Западники обращены наружу, их политический вектор — внешний. Экспансия — их главный экономический инструмент. Они стремятся встроиться в мировые экономические сети. В принципе, это неплохо и важно. Нынешняя слабость России — экономическая, технологическая, идейная — требует компенсирующих факторов, их предлагается искать на Западе. Однако есть опасность: мировые сети могут высосать оставшиеся у России силы, вместо того чтобы придать ей новых сил. Вступать в большую игру со слабыми картами на руках чрезвычайно опасно. 

Впрочем, возможно, некоторые западники и не считают безусловно необходимым сохранение России как самостоятельного мирового субъекта.

Вектор почвенников направлен внутрь страны. Развитие собственной территории с опорой на собственные силы. Развитие национального капитала, а не ставка на иностранный. Большая часть российского бизнеса, особенно производственного, — почвенники. Это видно, например, по той дискуссии, которая идет вокруг денежно-кредитной политики. Денежные власти, а также большинство финансистов, банкиров (западники) устраивает нынешнее положение дел в кредитной сфере; промышленники (почвенники) крайне недовольны запредельным уровнем процентных ставок по кредитам. В социальной сфере западники хотят предельно либерализовать образование и здравоохранение (фактически сделать преимущественно платными), 

почвенники выступают за сохранение того уровня социальных гарантий, который был достигнут в советское время.

Поскольку западничество и почвенничество — это исторический, а значит, органический, естественный фронт политической борьбы в России, его и надо институциализировать, вокруг него и надо строить политические партии. Тогда партии смогут обрести естественно присущую разным общественным и политическим группам идейную основу.

Западники будут улучшать институты и демонстрировать демократическую борьбу, тем самым делая нас похожими на Запад, а значит, как косвенный результат, увеличивать поток  инвестиций оттуда. Почвенники будут содействовать развитию национального капитала, снижать процентные ставки, строить дороги и электростанции. Западники будут внедрять айпады и препятствовать избыточному закрытию рынков или созданию барьеров на пути движения капиталов. Почвенники будут тормозить западников в их стремлении слиться с сильными западного мира и быть поглощенными ими. Западники захотят по-прежнему концентрировать финансовые ресурсы в центре, желая минимизировать последствия возможных 

кризисов. Почвенники будут добиваться передачи денег на территории с целью их развития. Ряд можно продолжать долго.

Здесь и возникает настоящее столкновение мировоззрений, интересов, разного понимания того, как должна развиваться страна. Здесь и пишется настоящая политическая драма.

Чтобы начать переформатирование партийной системы, должна заявить о себе новая партия почвенников. Западники будут вынуждены оформиться сами, увидев серьезную опасность. 

Опорой этой партии почвенников должен стать национальный капитал, а также чиновничество, приближенное к земле, — на региональном и муниципальном уровне. Для оформления такой партии уже есть даже подходящий институт — Общенародный фронт. Должно же это оружие когда-нибудь по-настоящему громко выстрелить."        

( Домой!

Татьяна Гурова.

Валерий Фадеев.

http://expert.ru/expert/2013/02/domoji/ ;)

.