.

.

I. Причинно-следственные связи

[…]

Гражданская  война,  если  понимать  под  ней  жесткое  противостояние групп  населения,  в  России,  вопреки  утвердившемуся  историографическому стереотипу,  не  была  окончательно  завершена  в 1920 г.  с  изгнанием  войск  П.Н. Врангеля из Крыма, или с освобождением в 1922 г. Дальнего Востока.  Это  было  завершением  самого  острого,  военного,  этапа.  В  дальнейшем  идеологическое  противостояние,  проецирующееся  на  вопрос  о  власти,  о реформах  то затухало, то вспыхивало с новой силой. Новая экономическая политика  являлась  в  этом  отношении  временным  социальным компромиссом.  Кровавые  события  коллективизации  и  массовых политических репрессий объяснялись именно логикой этого противостояния, начавшегося в  Гражданскую войну. Социальная среда в значительной своей части  сопротивлялась  реформам,  взрывающим  сами  основы  жизни  людей, привычные уклады, экономические основания, вероисповедание.  По форме, практически  как  масштабная  война  развертывался,  в  частности,  процесс «раскулачивания».  Кулаки  не  являлись  исключительной  жертвой происходившего  социального  конфликта.  Борьба  имела обоюдонаправленный характер. «Наших  председателей  волостных исполнительных комитетов и вообще сельских работников, свидетельствовал И.В. Сталин в октябре 1927 г., - не всегда признавали и нередко подвергали террору.  Селькоров встречали обрезами. Кое-где, особенно на окраинах, мы имели бандитские выступления. А в такой стране, как Грузия, мы имели даже восстание».

(…)

По  всей  стране  формируется  сеть  подпольных  организаций сопротивления  коллективизации.  Только  на  Северном  Кавказе  действовали  «Союз  хлеборобов», «Союз  за  освобождение  крестьян», «Добровольно-освободительная  армия»  и  др.  На  Украине  повстанческие  силы подготавливали восстание, которое должно был начаться одновременно в 32 селах.  Характерны  лозунги  подпольщиков – «Ни  одного  фунта  хлеба Советской Власти», «Все поезда хлеба - под  откос». Вооруженные восстания вспыхнули в Кабардино-Балкарии, Чечне, Ставрополье, Дагестане, Армении, Азербайджане. Боевые действия на Северном Кавказе после революции, по сути,  не  прекращались.  Крупный  вооруженный  мятеж  вспыхнул  в  декабре 1929 г. в Красноярском округе. Восставшие захватили несколько населенных пунктов.  Партийные  и  советские  активисты  на  захваченных  территориях были  расстреляны.  Депортация «кулаков»  стала  мерой,  определяемой условиями и логикой фактической войны.

[...]                            

Для сохранения советской власти в деревне туда была командирована армия  партийцев – «двадцатипятитысячников».  Сюжеты  романа

М. Шолохова «Поднятая целина» в этом плане исторически достоверны. Отдельные диверсионные группы забрасывались на территорию СССР

и из-за рубежа. Плацдармом таких забросок на Западе являлась Польша. В Средней  Азии  продолжали  действовать  басмаческие  формирования. Плацдармом  их  дислокации  выступала  территория  Афганистана.  Из Финляндии  в  районы  расселения  финно-угорского  населения  направлялись пропагандисты  панфинской  идеологии.  Диверсионные  акции  против советской  власти  составляли  тактику  Российского  общевоинского  союза (РОВС).  Условия  фактически  продолжающейся  войны  вызывали соответствующую военному времени реакцию.

[…]

Грянувший  мировой  экономический  кризис (Великая  депрессия) предоставлял  Советскому  Союзу  благоприятный  шанс  на  решение  задачи ликвидации  отставания  от  Запада.  Коллапс  западной  экономики  еще  более убеждал в правильности советской плановой модели хозяйствования.

Переход от парадигмы мировой революции к парадигме строительства социализма в одной стране предполагал соответствующую идеологическую инверсию.  Необходимо  было  выработать  новую  модель  идеологии, синтезирующую  идею  коммунизма  с  идеей  русской  державности. Идеологический  выбор  в  то  время  не  был  однороден  и  однозначен. Предстоящие  гигантские  преобразования  могли  существенно видоизмениться в своих планах и программах в зависимости от выбора тех или  иных  идеологических  решений.  Это,  в  победившей  в  итоге  версии, предполагало  относительный  разрыв  с  прежней  русофобской  и атеистической риторикой. Созданная И.В. Сталиным система была с подачи Н.В. Устрялова определена как национал-большевистская. Но путь мог быть и иным. Закончиться он мог также иным образом в последующей борьбе как внутри страны, так и в плане ее международного положения.

Сталинская  партийная  чистка 1937 г. – классический  образец масштабной  цезарианской  трансформации.  На  первый  взгляд,  этот  опыт неудачен. Сталинские репрессии стали одной из наиболее мрачных страниц  российской  истории.  Но,  прежде  чем  присоединиться  к  этому  выводу, следует определить характер решаемых И.В. Сталиным в 1937 г. задач.

В  ходе  межпартийной  борьбы  в  среде  левой  оппозиции  был сформулирован  концепт  сталинского  термидора.  Он  стал  основой

выдвинутой  Л.Д.  Троцким  теории «преданной  революции».  В  качестве доказательств  сталинской  контрреволюции  Лев  Давидович  ссылался  на следующие  метаморфозы 1930-х  гг.:  отмена  ограничений,  связанных  с социальным  происхождением,  установление  неравенства  в  оплате  труда, реабилитация  института  семьи,  приостановка  антицерковной  пропаганды,

восстановление офицерского корпуса,  казачества и т.п.

[…]

почти  половину  жертв  сталинской  партийной чистки  составляли «герои  коллективизации»,  победители  в  войне  с крестьянством.  Признание  этого  факта  позволяет  в  исторических координатах трактовать тридцать седьмой год как «контрудар крестьянской страны». Сталин не был одиночкой тираном, он олицетворял и претворял в  жизнь  масштабные  социальные  силы  и  их  движения.  К 1939 г.  из причастных  к  коллективизационным  процессам  кандидатов  в  члены  ЦК партии уцелел лишь один человек (Юркин).

Концептуально,  как  контрколлективизация,  сталинские  репрессии рассматриваются  и  Р.  Такером.  Согласно  его  оценке,  директивы  вождя  с 1935  г.  приобретают «прокрестьянскую  окраску».  Проект «октябрьской революции  на  селе»  провалился.  Осознав  его  неудачу,  Сталин  занял позицию,  противоположную  той,  на  которой  сам  находился  в 1929 г. Вопреки прежней классовой нетерпимости, он заявлял, что «не все бывшие кулаки,  белогвардейцы  или  попы  враждебны  Советской  власти».  В то  же самое  время,  когда  прозвучали  призывы  к  толерантному  отношению  к прежним  записным  врагам  социализма,  шло  активное  истребление  бывшей партэлиты.  «Большой террор», колоссальные жертвы и трагедии были объективно предопределены выбранной руководством страны логикой государственного строительства. Революционные кадры стали лишними в постреволюционную эпоху. По мере укрепления государственности все более обнаруживался их антагонизм  по  отношению  к  формируемой  государственной  системе. Победив  в 1917 году,  они,  по-прежнему,  отождествляли  себя  с  революционной  властью  и  отказывались  признавать  новые  реалии.  Имел  место  реальный  социальный  и  политический  конфликт.  Сам  переход  от революционной  эпохи  к  этапу  государственного  строительства  предопределил, таким образом, их истребление.

Перспектива  мировой  революции  стала  в  глазах  прагматически мыслящей части большевиков призрачной. Идея строительства социализма в одной  стране  противоречила  марксистскому  пониманию  природы всемирного  коммунистического  строительства.  Удержаться  у  власти представлялось  возможным,  лишь  вернувшись  к  дореволюционным цивилизационным  формам  существования  России.