: Прямая речь
«Да не надо мне рассказывать, его так просто не сдуешь. У него на ногах присоски».
«Спи, Мурзичка, намерзся, золотко мое, засранечка».
«Да был, был у нее ребенок, девочка. Понесла ее по улице, лето стояло жаркое, головку ей не накрыла. Вот так. По глупости. И она тут же – за одну ночь. Вскипятила ее, и все. Сварилась. И детей уже потом не было».
«Это еще что, у меня такое давление было, что сами врачи испугались – идите, говорят, там уже все готово, вам укол сделают. Ну я вышла, да на часы смотрю – на велосипед и корову доить. Подоила, отправила в тое стадо, полежала…»
«Чего ты и где помоешь. Отойди, намоешься еще».
«Мышка, мышка, поиграй, да отдай».
«Нина Павловна хорошая была у нас, математичка. Хоть и математичка, а уважала я ее».
«Шо це за жинка не бита – як коса не клепана. Косы клепают, прежде чем косить. У нас на селе своя терминология».
«Мурзик как взглянет, так мне иной раз неприятно от него – что, думаю, я тебе сделала?»
«И все же толстые журналы доныне остаются местом нашего наивысшего успокоения».
«Этот Нострадамул – у него есть четверостишие про Днепр, Тернополь, что ударила такая беда, радиация. Но правду кажут: что пока не ударила трагедия, никто об этом знать не подозревает».
«Однажды чуть не убил меня. В общаге Лита. Я лежу – и вдруг в подушку врезается железный прут. Пух, перья. А на письменных столах у нас сидели девушки. И смеялись. Штук пять».
«Одной ногой в нирване, другой на диване. Просветленный, е-мое. «Майя опутывает сетями, сахасрара, кундалини, мой ум расставляет ловушки…», с работы уволился, жену бросил, детей забыл. Взяла бы за шкирку да тряхнула – слышь, мужик, да нет у тебя никакого ума!..»
«Да не надо мне рассказывать, его так просто не сдуешь. У него на ногах присоски».
«Спи, Мурзичка, намерзся, золотко мое, засранечка».
«Да был, был у нее ребенок, девочка. Понесла ее по улице, лето стояло жаркое, головку ей не накрыла. Вот так. По глупости. И она тут же – за одну ночь. Вскипятила ее, и все. Сварилась. И детей уже потом не было».
«Это еще что, у меня такое давление было, что сами врачи испугались – идите, говорят, там уже все готово, вам укол сделают. Ну я вышла, да на часы смотрю – на велосипед и корову доить. Подоила, отправила в тое стадо, полежала…»
«Чего ты и где помоешь. Отойди, намоешься еще».
«Мышка, мышка, поиграй, да отдай».
«Нина Павловна хорошая была у нас, математичка. Хоть и математичка, а уважала я ее».
«Шо це за жинка не бита – як коса не клепана. Косы клепают, прежде чем косить. У нас на селе своя терминология».
«Мурзик как взглянет, так мне иной раз неприятно от него – что, думаю, я тебе сделала?»
«И все же толстые журналы доныне остаются местом нашего наивысшего успокоения».
«Этот Нострадамул – у него есть четверостишие про Днепр, Тернополь, что ударила такая беда, радиация. Но правду кажут: что пока не ударила трагедия, никто об этом знать не подозревает».
«Однажды чуть не убил меня. В общаге Лита. Я лежу – и вдруг в подушку врезается железный прут. Пух, перья. А на письменных столах у нас сидели девушки. И смеялись. Штук пять».
«Одной ногой в нирване, другой на диване. Просветленный, е-мое. «Майя опутывает сетями, сахасрара, кундалини, мой ум расставляет ловушки…», с работы уволился, жену бросил, детей забыл. Взяла бы за шкирку да тряхнула – слышь, мужик, да нет у тебя никакого ума!..»
