Тёма и Жучка
В утреннем парке от мороза туманность. Шляясь с чау-чау под заснеженными елями я вдруг подумала, что многие классические сюжеты литературы проецируются на жизнь.
Однажды с цирком мы работали в Пензе. Как раз в тот год отмечалось 100-летие первого русского цирка. Первый шатёр был раскинут как раз в Пензе на льду реки Суры зимой. Но мы были летом, тем не менее Генсек Андропов решил отметить широкомасштабно это событие именно летом. Наверное, в связи с тем, что в городе гастролировал народный артист СССР Николай Ольховиков с выдающимся конно-акробатическим аттракционом «Русская тройка», где я, кстати, працювала берейтором.
Должно было состояться торжественное собрание в стенах цирка, ожидался приезд высокопоставленных гостей из «самой Москвы» (с), а также должны были происходить съёмки для телепрограммы «Время». По этому поводу Ольховиков приказал всем одеться не как всегда, а нарядно, желательно в новое и белое.
Я как раз приобрела белоснежные джинсы, и решила их презентовать.
Мы жили в номере с девочкой-акробаткой, так называемой «верхней», то есть, её постоянно подкидывали в воздух здоровые крепкие мужики. Она пошла в цирк несколько ранее, предварительно одобрив мой внешний вид, но на всякий случай напомнила, чтобы я ни в коем случае не заправляла футболку в джинсы, как это с настырной постоянностью делаю обычно.
Я вышла из цирковой гостиницы спустя час. Собственное отражение в витринах весьма радовало меня. Потом я решила скосить путь и пошла дворами. Пересекая задворки местного культпросвет училища, расположенного неподалёку от здания цирка, услышала приглушённый скулеж, переходящий в вой. Я приостановилась и огляделась. Двор был абсолютно пустынен. Солнце радостно освещало чирикающих воробьёв на горах отходов, возвышающихся из помоек. Тихо. Я пошла дальше, но опять раздался стон и вой, но такие далёкие, словно из-под земли. И тут же я подумала, что это именно и есть откуда-то из-под земли. Заметила колодезный круглый люк, присела. Снизу послышалось отчаянное скуление.
Крышка канализации была ржавая и мокроватая. Я дотронулась брезгливо до неё пальцами и они сделались отвратительно маслянисто-коричневыми. Стенания усилились. С превеликим трудом я отковыряла чугунный круг, очень стараясь не испачкать праздничных одеяний. Заглянула внутрь и в глубине кирпичного колодца в жиже дна увидела горящие собачьи глаза. Это был донельзя отощавший боксёр: буквально ребра и позвоночник обтянутые шкуркой. Он взирал на меня шало, я испугалась, что он свихнулся.
Тем не менее нужно было спасать его. Но я уже чудовищно опаздывала, без меня не могли заряжать тройку лошадей, к тому же и белоснежнейшие новые джинсы! И так страшно было видеть эти обезумевшие тоскливые собачьи глаза…
Нет, надо лезть, хотя бы попробовать, решила я, если будет агрессивен, то ретируюсь. Я стала спускаться по железным скобам, вбитым в кирпичную кладку, и каждый шаг вниз являлся похоронным маршем моим прекрасным белым джинсам. Невероятно смердело дерьмом и мочой. Пёс по пояс стоял в экскрементах. Последняя скоба заканчивалась за полметра от кромки жидких фекалий. Я не дотягивалась до собаки. Пришлось спрыгнуть.
Пёс отдался в мои руки очень спокойно. Как-то сразу поверил, что пришёл друг. Обнимая его одной рукой, другой цепляясь за скобы, уже не думая о джинсах, я поднялась из тёмного вонючего каземата на солнце.
Опустила собаку на землю. Вид спасённого был ужасен – узник Освенцима. Мой вид был тоже ужасен, но иначе. Вся в говнище и смердящая. Но надо было идти в цирк, даже бежать. Я помчалась, а пёс вдруг за мной. Куда ты, пыталась убедить я его, но он не отставал. Я решила, что возьму его себе, хотя у меня уже была одна собака, но на проходной с ним не пустили, понятно день особенный. Я сказала в псячие влюблённые глаза, дескать, подожди, я быстро, и побежала к форгангу. Тройку уже заряжали. Ольховиков обалдел, увидев меня, начал материть нещадно. Моя подруга-акробатка, оставившая меня чуть более часа назад, искренне изумлялась, да когда ты успела так изгваздаться и где! Я уныло поведала, что извлекала собаку из канализации. В общем, никто ничего не понял, но попросили пойти переодеться.
У проходной пса уже не было, я очень расстроилась. И никогда не могла простить себе, что убежала от него. Какие у него были любящие глаза! Наверное, он подумал, что не нужен мне, что я предала его. Наверное, всё же это так и было, я не должна была оставлять его, нужно было идти вместе с ним в гостиницу, но я слишком зациклилась на торжественности мероприятия в цирке, и прослушала голос совести.