У Леонида Андреева есть рассказ КУСАКА, а вот пародийный римейк на него в лесбийских тонах)



К У С А К А

Она жила сама по себе, уже давно. Наверное, всегда. Родители пьянствовали беспробудно, в доме ещё копошилось несколько ребятишек, счёту которым никто в посёлке и не знал. А эту в семье считали дурочкой, насмехались над ней, помыкали, унижали всячески. Что уж говорить о прочих. Поселковые и всю-то ораву детей этой пьяной избы в чести не держали, а самую старшую особенно ненавидели.
Девчонка с малолетства была на редкость непривлекательным ребёнком: косенькая, рябая, в вечных цыпках, исцарапанная, немытая, к тому же всегда сумрачно помалкивала и смотрела на мир исподлобья. Из человеческих слов выучила от непутёвых папаши с мамашей лишь самые бранные, которые и цедила иногда сквозь зубы, когда особо доставалось ей от людей.
Из дома она ушла в эту осень. Перебралась в дачу, принадлежавшую городским жителям, пустовавшую с сентября по май.
Теперь ей уже минуло четырнадцать, и она вполне могла существовать самостоятельно.
В школу она не ходила уже года два, а там о ней по извечной российской халатности и не вспоминали, учителям хватало и других неприкаянных детей из этой алкашиной семейки.
Пропитание доставала, где и как придётся. Лазила ночью по чужим огородам и садам, забиралась иногда в погреба, и почти каждый день ходила за пятнадцать километров на железнодорожную станцию, собирала там в кафешках со столов недоеденные куски, набивала их в мешок, и уносила к себе в усадьбу.
Из некрасивой девочки она превратилась в ещё более страшненькую девушку: малорослая, тщедушная, с лицом уродливым от природы, да ещё и мрачным, от такого любому хотелось поскорее отвести взгляд.
Но она никогда не ходила по улице явно, а пробиралась по задам как воришка, если же встречала человека, то вся сжималась и казалось сейчас укусит. Укусить она могла, однажды так и сделала. Ещё в детстве. У одной бабы украли с крыльца вяленую рыбу, развешенную на верёвке. Кто-то сказал, что видели тут старшенькую из алкашиного семейства, согрешили на девчонку. Разозлившаяся баба отыскала ребёнка, схватила за волосы, принялась таскать за них, да ещё и приколачивать обвиняемую. Та не издавала ни звука, но только вдруг извернулась и вцепилась бабе в руку, да так крепко, что прокусила до крови. Баба завопила благим матом, отпустила девчонку и понеслась в больницу, и требовала там, чтоб ей уколы назначили от бешенства, потому как девчонка эта точно ненормальная. С тех пор дикарку прозвали Кусакой.
Со временем в посёлке про неё стали слагать всякие страшные байки и пугали маленьких детишек, дескать, придёт ведьмака Кусака и заберёт непослушного детёныша в свое логово, а там закусает и съест.
Детвора поселковая ужасно робела Кусаку. Иногда ребятня собиралась в стайку, набиралась смелости, бежала к даче городских и издалека с приплясываниями дразнила дикую девушку. Самые отчаянные кидались камнями в заколоченные окна, а потом вся компания с визгливым смехом бежала прочь.
И взрослые постепенно стали верить, что старшая дочь из самой пьяной семьи посёлка чёртом мечена, побаивались её и, если где сталкивались вдруг на пути, то трижды плевались через левое плечо, крестились, а иные и грозили Кусаке кулаком, бросая грязные ругательства в её сторону.
Девушка быстро исчезала в сторону при встрече с людьми, юрк и нет её. Доносились до неё всяческие нехорошие разговоры, что, мол, поймать надо ведьмочку, да облить клейстером, вывалять в куриных перьях, провести с позором по поселковой улице, а потом сжечь, чтобы и духу колдуньего среди людей не осталось. Третье тысячелетие на дворе, телевизоры в каждой избе, интернет в клубе, а как был деревенский люд язычником мистическим, так таким и остался, и жестоким в сердце, и охочим до скорой расправы.
Кусака не доверяла людям и вполне справедливо.
Лишь однажды её душа едва не доверилась человеку. Как-то вечером мыла она натруженные босой ходьбой на станцию ноги с мостков в пруду, вдруг из кустов парень вышел. Поддатенький, лыбящийся, с сигаретой в уголке рта. Встал на краю мостика, преградив Кусаке путь к берегу, ноги широко расставлены, одна рука под брючный ремень вставлена.
Кусака напряглась, съёжилась вся, смотрела затравленно, сама вся как пружина, в любую секунду готова сорваться, в воду ли броситься и поплыть стремглав, на парня ли накинуться, отпихнуть и бежать сломя голову прочь. Только разве сковырнёшь такого, здоровенный, кулаки как кочаны капустные.
Парень этот впервые так близко видел дикую девушку. Присмотрелся с пьяных глаз и вроде как жалко ему её стало, никому-то не нужна, никем-то не ласкаема, а если хорошенько отмыть, да одеть в нормальные девичьи наряды, да волосы в причёску остричь, а то, видать, она их сама себе чем-то сечёт, потому такая и клокастая, то и получится вполне обыкновенная девица, ничем не хуже других.
Кусака цепко следила за каждым движением парня, за мимолётными изменениями в лице и вдруг почувствовала в нём сочувствие к себе, интерес даже, внимание, к которым отродясь не привыкла, и это ей было совершенно необычно. Что-то дрогнуло в её сердце, и она даже несколько расслабилась, замерла в ожидании.
Парень отплюнул сигарету в сторону и широко заулыбался. Кусака тоже натужно улыбнулась. Пожалуй, делала она это впервые с рождения, и это у неё почти не получалось, вышла какая-то болезненная гримаска, будто что-то кислое попало ей в рот.
А парень вдруг вспомнил свою девушку, которую любил до беспамятства, а та, пока он служил в армии, взяла да и вышла замуж за близкого друга его. Все они бабы сволочи и дуры, внезапно решил парень, а Кусака в этот миг выпрямилась и заулыбалась ему смелее. Неосознанно ей подумалось, что вот есть всё-таки в этом недружелюбном мире один единственный человек, кому она приятна, нужна, вот он наконец-то объявился её друг. И какой же он замечательный, большой, сильный, красивый, он непременно будет защищать Кусаку ото всех врагов, а уж как она-то будет ему предана!
Девушка робко шагнула навстречу парню, всего-то полшажка, а он вдруг разъярился, бранью её окатил: «И тебе ЭТОГО хочется, ишь ты какая! Щас!», и хватил её со всей дури кулачищем в грудную клетку. Опрокинулась она в воду, дыхание перехватило, на секунду сознание утратила, едва не захлебнулась, выбралась на берег едва живая, вся в тине, а обидчика уже и след простыл. И тут впервые слёзы потекли из её глаз. Никогда она раньше не плакала, и не знала даже, что это такое. А тут упала на землю и проревела всю ночь, а на утро очнулась, будто из забытья, встала спокойная и опустошённая. Больше не было для неё в этом мире никакой надежды на радость, окончательно утратила она веру в людей и собственное счастье.
Вот после этого-то и ушла от людей, скрывшись в пустующей даче горожан. С тех пор её никто и не встречал, и почти позабыли, только детвора-то и прибегала иногда дразнить, но саму дикарку не видели, надёжно она таилась от непрошенных домогателей.
Поселилась Кусака не в самом доме, там мебель стояла, зеркала на стенах висели, которых Кусака боялась, посуда чистая, кровати с бельём чистым постельным. Один только раз зашла она на порог настоящего человеческого жилья, ослепилась всей этой неведомой красотой, заметила себя уродливенькую в отражении, испугалась и больше наверх не поднималась. Приютилась в подвале, где хранился всякий хозяйственный хлам, а также консервы и крупы в банках, но съестное Кусака не трогала, не позволяло ей этого дерзновения внутреннее табу.
Началась дождливая осень, затем зима. Кусака осмелилась воспользоваться обувкой и одеждой хозяев дачи, чтобы выходить наружу. По-прежнему ходила она на железнодорожную станцию промышлять пропитанием, и однажды в особо морозный день чуть не околела по дороге обратно в посёлок. Заболела, валялась неделю в горячке, ничего не ела, чуть не умерла, но всё-таки выдюжила.
В одну из глухих ночей к даче пробрались незнакомцы. Кусака услышала грубые голоса и поняла, что это грабители, которые хотят обворовать дом. И она громко извергла из себя такой отборный набор ругательств, впитанных в память с малолетства от пьянчуг-родителей, что преступники оторопели. Причём сквернословила она хрипло, басила как мужик, ещё загремела ведром о ведро. Ворюги ретировались. С тех пор Кусака исправно охраняла дом, и ещё пару раз отваживала от него грабителей.
Наступила весна, стало полегче перебиваться с пищей, полезли всякие съедобные ростки из земли, таящие в себе жизненно полезные соки, и Кусака окончательно выздоровела.
Неожиданно в один из дней к даче подъехал автомобиль, привезший людей, незнакомых, неместных, одетых не так как одеваются на селе. Первой выбежала премиленькая белокурая девушка в белом сарафане, закружилась по двору, засмеялась переливчато.
- Как же здесь хорошо! Какой воздух! Солнце! Ура!
Кусака затаилась под крыльцом и, замерев от восхищения, наблюдала за прелестным созданием. Она и не представляла, что такое волшебство может существовать на этом унылом свете.
Из машины выходили ещё люди: толстая тётка, дородный мужчина и мальчуган в матроске, но Кусака на них даже и не обратила внимания. Вся её душа устремлена была лишь к этой необыкновенной женской красоте.
А белокурая вдруг воскликнула:
- Ой, наконец-то я покручу свой обруч! Кажется, я его спрятала под крыльцо!
И она порывисто метнулась туда, где ни жива, ни мертва сидела в темноте Кусака. И дикарка вдруг так испугалась, что накинулась на пригнувшуюся к её убежищу девушку, зарычала по-звериному, пихнула и опрометью умчалась в сад.
Белокурая от неожиданности закричала, бросилась к родным, запричитала:
- Там бомжонок, какой-то мелкий пацанчик прятался! Я боюсь! Мама, папа!
Мужчина скривился и отмахнулся, а тётка сказала, что теперь чужак больше не появится, раз понял, что приехали хозяева дачи. И всполошившаяся девушка успокоилась.
Отдыхающие осмотрели дом и поразились, что за зиму ничего не украдено, всё на месте и даже добрым словом отозвались о неизвестном мальчишке-бомжике, прятавшимся утром под крыльцом.
Кусака слышала разговоры приехавших, и ей было приятно, что её похвалили. Весь день проторчала она в бурьяне и только на ночь опять пробралась в подвал дома, потому что не знала, куда ей ещё податься, привыкла жить здесь, считала это место своим кровным и единственным.
К тому же теперь её влекло сюда и ещё что-то особенное. Кусака не совсем понимала что, но в мыслях её, воображении постоянно маячил образ белокурой девушки в белом сарафанчике. Куска любовалась ей мысленно и мечтала, что вот это чудесное создание снизойдёт до неё, погладит по голове и, может быть, даже поцелует в щёку. Кусаке были необычны свои собственные мечтания, никогда она не желала, чтобы какой-либо человек любил её и тем более прикасался.
В непривычных, но таких сладких мечтаниях забитое, бесприютное создание заснуло, свернувшись по обыкновению плотным калачиком. И всю ночь ей снилось это белоснежное чудо, они вместе бегали по полю, собирали васильки, а потом валялись в траве, и было так невероятно хорошо, легко и счастливо жить!
А утром пробудилась Кусака от вскрика. Вздрогнула, раскрыла глаза и подскочила. В лучиках солнца, пробивающихся сквозь небольшое окошко подвала, прямо возле неё стояла та самая сновиденческая мечта. Она смотрела на Кусаку с некоторым страхом, но и с любопытством, и в голубых глазах её не было зла.
- Ты кто? – ласково произнесла белокурая. У Кусаки бешено заколотилось сердце, она шарахнулась к оконцу и выкарабкалась вон, умчавшись в заросший бурьяном дальний угол сада.
А дочка хозяев рассказывала за завтраком родителям и братцу, что обнаружила мальчонку-бомжика спящим в подвале, какой он встрёпанный, смешной и пугливый. Городские прониклись к бедолаге сочувствием, погадали, чем же бездомный мальчишка питается, раз не прикасается к их запасам продуктов, и решили, что его нужно бы прикармливать. И белокурая отнесла в подвал судки с остатками трапезы.
Кусака ночью пробралась обратно в подвал, обнаружила еду и долго не могла к ней прикоснуться, а потом осмелилась и поела.
Хозяева стали приносить ей питание ежедневно, и постепенно Кусака привыкла к этому.
Однажды она вновь столкнулась с белокурой хозяйской дочкой, о которой теперь думала беспрерывно. Они повстречались всё на тех же мостках у пруда. Кусака сидела на досках и мечтательно болтала ногами в воде. Вдруг увидела спускающуюся к берегу свою возлюбленную, которую, конечно, так не называла, поскольку не ведала таких понятий, но это было именно так. И Кусака не убежала. Только втянула голову в плечи и уставилась в воду.
Девушка подсела рядом с ней, скинула босоножки и тоже опустила ноги в воду. А потом она ласково произнесла, что зовут её Лена, спросила имя Кусаки, но Кусака промолчала, она давно позабыла своё имя. Потом девушка сказала, что от Кусаки дурно пахнет, и пообещала подарить ей кусок ароматного мыла, и попросила, чтобы Кусака помылась. И пообещала, что аккуратно подстрижёт её. При этом она называла Кусаку мальчиком. Кусака не возражала, ей было всё равно кто она.
Девушка сдержала слово, и вечером Кусака обнаружила в подвале мыло, шампунь, полотенца. А ночью она долго и тщательно отмывалась в пруду. На утро же опять прибежала к пруду и ждала возлюбленную как часовой. И Лена пришла. Она очень обрадовалась, что беспризорник отмылся, и пообещала подарить ему новую одежду. И выполнила обещание на другой день.
Теперь они стали часто встречаться на мостках у пруда. Лена болтала обо всём на свете, а Кусака молчала и трепетала вся внутренне. А как-то раз Лена приобняла её и чмокнула в ушко. Кусака обмерла, горячая волна прокатилась по всему её хилому тельцу, а душа, кажется, вознеслась высоко-высоко в ясное солнечное небо.
В один из дней Кусака долго ожидала Лену на мостках, но та всё не шла. Кусака разделась до гола и стала плавать. Когда она выходила из воды, то неожиданно появилась Лена. И та поразилась, увидев, что юный беспризорник вовсе не мальчик, а девочка.
- Ты девочка! Надо же! Девочка!
Кусака испугалась, что теперь Лена не будет с ней дружить, но Лена даже обрадовалась тому, что Кусака не мальчишка. Теперь ей напротив стало с беспризорной подружкой общаться легче, и она стала выведывать Кусаке свои совсем уж самые сокровенные девичьи тайны.
Однажды Лена зашла к Кусаке в подвал поздним вечером и позвала погулять под луной, полюбоваться на звёзды. Они бродили по саду. Лена опять болтала всяческую милую чушь. Кусака неожиданно, неожиданно даже для себя самой, взяла вдруг и порывисто обняла подругу, прижалась к ней плотно и поцеловала в шею. Лена дернулась, попятилась оторопело, но, немного постояв в стороне, шагнула вновь к Кусаке, сама обняла её, начала гладит по спине, плечам, и прильнула к губам.
Ничего более счастливого никогда ещё не было в сиротливой и убогой жизни Кусаки.
А на другой день, спящую в своём подвале Кусаку, разбудил шум и непривычная суета. Она выглянула в окошко и увидела во дворе машину. Хозяева грузили в неё скарб. По разговорам Кусака поняла, что они собираются уезжать. Уже приближался сентябрь, и речь вели о предстоящей учёбе детей.
Кусака не поверила, что Лена может уехать без неё, этого просто не могло быть! И услышала, как Лена и впрямь заговорила с матерью о ней.
- Мама, давай возьмём эту девочку с собой!
- Леночка, не выдумывай! Мы расскажем о бедняжке, куда следует, и о ней позаботятся соответствующие органы опеки.
- Но мы подружились! Она такая славная!
- Леночка! Ты же едешь учиться в колледж заграницу! Не возьмёшь же ты с собой бродяжку в Лондон !
И Лена согласно закивала. В глазах её была грусть, но суровая жизненная правда диктовала свои непререкаемые условия.
Лена забежала в подвал и кликнула Кусаку, но та спряталась за нагромождением ненужных вещей и не подавала ни звука.
Лена постояла, повздыхала, а потом побежала к пруду, но не обнаружила летнюю подружку на мостках.
И вскоре машина с людьми уехала. И вместе со всеми Лена, так и не попрощавшаяся с летней любовью.
Кусака вышла в опустелый двор, побродила бесприютно вокруг дома, позаглядывала в окна, ей всё ещё не верилось, что ставшие родными люди вот так вдруг исчезли, и она опять одна, и никому не нужна.
Пусто.
Кусака просидела до позднего вечера на пруду, потом вернулась в подвал. Тишина, одиночество. Слезы навернулись на глаза Кусаки, но внезапно она окрылилась: «Я поеду в город, я найду её там!» И она заулыбалась, и всё-таки заплакала, но это уже были совсем другие слёзы, обновленные, просветлённые: «Я буду человеком! И всё будет! Всё ещё будет! Будет!»