Юная Европа
Девочка с длинными, волнистыми, русыми волосами, большими синими глазами, по-волчьи иссиня-серыми. Глаза неба. Или глаза-тоннели, бросающие в бездну древнего, заснеженного, одинического леса. Время от времени этот сказочный образ всплывает из глубин нашего подсознания. С самого детства. Насколько себя помним.

Всегда знал, что моя жизнь будет принесена в жертву ей. Я должен буду ее спасти. Еще ничего не читал и ничего не знал. Знал только, что должен быть героем. Чтобы спасти ее. Моя идея, моя справедливость, моя революция.

Юная Европа.

Мир, окружающий нас сейчас, не наш мир. Да, гедонизм, постмодерн, турбокапитализм… Зерно не в этом. Этот мир впервые существует без Европы. Божественная Греция, Александр, золото и сталь ROMA, крест и меч, Renaissance, сумрачный германский гений, Франция любви и шпаги, ветреная. Закат Европы совпал с закатом Бога и героя в человеке. C закатом преступника и творца.

Европеец есть первый. В железном, черном веке, он первый в мировом деструктиве. В солнечном золотом реванше он также будет первым. Он первый, и все.

Исторические явления неЕвропы восхищали нас только потому, что мы смотрели на них глазами Европы. Они не были ценны сами по себе, из себя. Только относительно Европы. Когда мы думаем о мегаимпериях Атиллы, Чингисхана и Тимура мы восхищаемся ими так, как мог восхищаться европеец, оценивая степень угрозы для своего маленького изумрудного города. Эти мировые «мега» были для того, чтобы впечатлить художника, поэта, короля Европы.

Только неуловимое прикосновение европейца, от Геродота до Элиаде, делало для нас сказочно богатым что-то не европейское. Степень богатства зависела от степени внимания, эстетической оценки европейца.

В том давнем споре Гете и Шопенгауэра о первичности глаза, видящего мир или мира создавшего глаз, мы, таким образом, становимся на сторону Артура Шопенгауэра. Глаз европейца рождал, раскрывал для нас иные миры.

Европа — это парфенон. Там был Зевс. Он был велик. Но не настолько, чтобы не слышать говорящего Эллина. Каждый знал, что слышит, и не зря ожидал ответа. Уже скоро как сто лет мир во власти Египта. Пирамиды никого не слышали. Под ними пыль, песок, и где-то в этом всем есть ??люди??. Подобные пыли и песку.

Закат Европы — это конец роли личности в истории.

Девочка; ангельский архетип. Такая же приходила к Вирту. Не только к нему… Архетип высший, универсальный для всех. Для вселенной вообще. Для людей и не людей, для живых и для не живых. Его универсальность кристально ясна тем, кто всем своим существом, кровью и страстями жаждет обладать ею. Бросая в ход деньги или силу.

Его абсолютная чистота и достоинство кристально ясны нам, тем, кто умирает, защищая его. Во времена Кали это выступление фатально. Но оно должно быть выполнено. Миф мыслит категориями исполнения, во что бы-то ни стало. А не результата.

Европа, это мыслить героями. Её власть всегда была личной. Никогда безличной. «Замок» Кафки говорит не просто о признаках нашего времени, неслучайных, а закономерных, нет, он подсказывает о влиянии извне. Оно же могло возобладать вполне случайным образом. Поэтому всё обратимо. Только мыслить героями.

Дело здесь не в количестве меланина в радужной оболочке глаз. Не в группе крови. Речь идет о безусловном, вечном, универсальном архетипе.

Хотелось назвать её по-другому. Не именем проекта, закрытого Тириаром, но нет ничего лучше.

Юная Европа.

Закрыть проект под названием «Юная Европа» доступно только тому, кому возможно закрыть проект под названием «История, воля, и эстетика».

Детище Тириара было лишено глубинного измерения. Оно было чисто политическим. Он и закрыл его как директор, начальник, чиновник закрывает не приносящий доходов, не актуальный проект. Представьте себе, чтобы Кодряну закрыл «проект» под названием «Легион Архангела Михаила». Или Мисима своё «Общество Щита».

Сейчас отсутствует компромисс между политикой и бытиём. Когда-то она была санкционирована им. После корректировала себя с ним. Сейчас же это не прибыльно. Признак глупости и дремучести — каким-то образом связывать себя с грузом под названием бытиё.

Проекты, которые оно санкционирует, незакрываемы. Просто иногда они видимы, иногда нет. Незакрываемы и бессмертны.

Такова наша юная Европа. Подземная река сейчас. Должная, вырваться морем изобилия. Синим пламенем.

Официальная политика не отражает вечные ценности. Она улетела в свои виртуальные миры цифр и тенденций. Уже появляются силы, претендующие на эти вечные ценности. Их голос слышен всё громче. Прежде всего, конечно, на Ближнем Востоке. Его особенные, аутентичные условия подчёркивают характер искусственных прозападных режимов.

Настало время прихода таких сил в Европе. Я имею в виду не эту кричащую печатную продукцию, своим криком должную компенсировать отсутствие силы и способности пойти на поступок. Настало время достаточно малословных, мужественных, римского типа структур, идентифицирующих себя действием.

Там, где речь идёт о неутилитарных ценностях, невозможна победа на выборах. Так же там невозможно восстание. Только заговор. Те, кто уже так не может, кто хочет успеть сказать всё и сразу, должны выступить в своём поле. Это будет означать для остальных, что если есть такие, значит, есть Юная Европа. Она жива. Твёрдые, мудрые, поступательные должны идти путём заговора.

Пусть будут и те, и другие. Детская открытость и чистота. Моя Европа, вечная весна. Их успех будет не в силах противостоять нашей трагедии. Как та большеглазая девочка, Европа всегда впечатлялась и шла. В неведомое. Часто в пропасть и смерть.

Тириар как-то сказал, что эволаистами, как правило, были психопаты. Я спрашивал себя: почему такие безупречные и объективные, как Юнгер и Тириар, не решились на восстание? В то время, как казалось бы ограниченные и излишне субъективные решались, даже несмотря на слишком фатальные перспективы. Один из нюансов полного ответа был таким: они были слишком уж здоровы и сбалансированы, чтобы восстать. Просто пораженчески, предательски, здоровы и спокойны. Такие не восстают. Тем более в наших условиях.

Мы попадаем в категорию, подмеченную Тириаром.

Восстание всегда излишне субъективно. Часто кажется, что обречено, и поэтому вразрез с рассудком. В этом суть восстания. Не просто против власти. Против арифметического большинства. Нет. Против разума. Восстание есть чудо. Случай, врывающийся в кажущийся незыблемым детерминизм, и устанавливающий свой закон. Мы ставим на чудо. На случай.

Вооружённое, физическое восстание, есть компенсация невозможности смертельного удара по непобедимому врагу внутри себя. В этом случае для того, чтобы создать противоядие, нужно самому переболеть.

Абсолютная синхронность мира и человека дарит нам героев. Выступает только тот, кто пережил.

Высшая степень космической дифференциации. Если и есть цветущая сложность, то это — Европа. Иногда дерзкая сложность. Единство формы и содержания. Непременный блеск. Созерцание в действии. Одномерности и количеству нет места на этом алхимическом материке. Нет типов, есть характеры. Есть профили.

Солнечная родина волюнтаризма. Европа — это понятие не моральное и не политическое. Прежде всего, она есть эстетика. Катастрофическая доблесть. Трагедия. Фаустовская душа.

Как и наши великие предки, мы будем руководствоваться законами жеста, но никак не политического конструктива.

Я пока не уверен, какой именно театр боевых действий меня ждет. Очень вероятно, что рядом со мною будут перманентные революционеры — латиноамериканцы. Очень может быть, что это будут арабы, иранцы или пуштуны. Наши земляки — где-то в конце списка. Практически исключены. Знаю одно: где, и с кем бы это ни было, но я всегда буду помнить о тебе, моя Европа.

Девочка…

Игорь Гаркавенко