студиозная лирическая-3
У горизонта ночь бледнеет,
Мои чернильницы пусты,
И, не осознавая где я,
Сижу, от кофе сатанея,
Крошу об стол карандаши.
Шныряют под кроватью мыши,
Не плачьте, милая, по Грише.
Он бледен, но, увы, здоров,
И частокол его зубов
Не отражает настроенья
На свет невыпущенных слов.
В Калуге сухо. И сердито
Шуршит опавшая листва,
Как-будто даже не нужна,
Но отчего-то не забыта.
Ее боятся жечь, и воздух,
Без легкой горечи костров
Не по-осеннему суров.
Исполнен предвкушенья снега
И бутафорской синевы,
Опошлен запахом бананов
И их гниющей кожуры.
Quelle eqleqtique! - вздохнула б ты.
Quelle eqleqtique! - вздохнуть и мне бы.
Сто рук в зияющих карманах
Как по заказу кажут фиг,
В каких, скажите мне, коранах,
Октябрь, трогая кадык,
Нашаривал под рясой тело
И гладил, дабы не зудело.
Глаза слезятся на ветру
И я их тру, бог мой, так тру!
Но был ведь май и было лето,
Горячим трепетом жары,
Песчаным привкусом безветрий,
Перроном взмыленной толпы.
Зачем оно не перестало,
Перерядившись в желтый цвет
Бесстыдно требует минет
На увлажнившееся жало.
А, к черту, осень не придет,
Пока целы сухие листья,
Не мерзнут плечи в шубке лисьей,-
Так-тик. Часы наоборот...
Довольно, впрочем, это к слову,
А слово будет впереди,
Немного сплетен, шуток, лжи.
Ma chere, ведь ты бы не простила,
Когда бы я не сообщила
Пикантных новостей в письме,
Что Гриша ходит в бороде,
И что у Леши плащ в дерьме,
И оба плачут по тебе.
Что Хелен Хрусчик, вот сучонка,
Одним движением ручонки
Себя кому-то отдала,
И, злобно трахнута, ушла.
Руслан здоров, как сто русланов
И все ему по барабану.
Артурша ходит в неглиже,
Шумейкер скачет на метле,
В педюшнике бордель открыли,
Марысе лошадь подарили,
Она, в фуражке a-la Геринг
работает теперь в ГАИ,
И все окрестные менты
ее зовут к себе в постелю.
А ты уже так далека,
что страшно посмотреть на карту,
купила фирменные нарты
И укатила от меня.
Уйдя с блиц-кригом на восток,
Оставив в сердце коготок,
Пусть даже и на два с полтиной
В зеленых хрустиках родных,
О, Геродот, хромает стих,
Я не пойму и половины
Бессонниц, сна, Милен Фармер
И Бьорканувшихся химер.

Сие, наверное, не важно,
И голос мой, дрожащей птицей,
Скользит со спин многоэтажек
разбиться, повториться, сбыться,
Восстать из пепла, и опять
По пыльной штрассе ковылять,
Искать свидания с подушкой,
Замаливать случайный грех,-
не слушай, Господи, не слушай
Мой богохульный крико-смех...

Ок, пора сменить мотивчик,
как надоевший тесный лифчик! -

То грезы наяву, то просто глюки,
И сколько раз со шкафа прыгать в брюки
Возможно для прямого попаданья
И, вслед за этим, актом надеванья.
Какую дверь открыть, чтоб выйти в люди,
Которые за брюки не осудят,
Которые протерлись от сиденья
Которое с утра - до воскресенья.
Из куколки, из кокона, из спячки,
Не потревожив старую болячку,
Медведь - шатун, с прозрачными крылами
С рычаньем устремляется за вами.
Бежит, плюясь, до касс Аэрофлота,
Пилоты возвращаются с работы
На землю усадив стальные птицы.
Пиши - журавль. В уме - оставь синицу.
На топчане, на тюфяке, под шубой,
Гадая, дать или не надо дуба,
Гадая, дать или не надо в зубы
И если дать, то все-таки, кому,
Слюнявя зачерствевшую подушку,
Мечтая о царевне, ах, -лягушке,
и клацая зубами о край кружки -
Напьюсь и на пол-суток пропаду.
Из сердца - вон! Долой из поля зренья,
И в результате алко-опьяненья,
Замучена простудой и мигренью,
Под тяжким гнетом вечно-невезенья
И на плечах со старой доброй ленью,
Я помню это чудное мгновенье -
Жилет и круг, как средства для спасенья,
И, застегнув на талии ремень, я
Бросаюсь с мачты вниз без промедленья
И наблюдаю чудо воскресенья....

ОК, пожалуй, новостей не густо.
Все больше - бред, печальный старый бред.
Земля похожя на кочан капусты,
И не пойму - на кой же ей балет,
Театры, бары, стадионы, бани,-
Ее мы топчем грязными ногами
И не боимся страшного суда,
Потоп, а не случайная слеза
Разводы дряни вымоет за нами.
Пишите, леди. И - пардон за рашен,
Но я четвертый день питаюсь кашей
И обрусела с этого до слез.
Всему - не верьте. Половина - враки.
Рассортируйте сорняки и злаки
И не сердитесь на обилье грез .