Жить в этих стенах, бродить по комнатам, переходить из Соуновской
библиотеки в китайскую гостиную, где голова шла кругом от золоченых пагод и
кивающих мандаринов, живописных свитков и чиппендейльской резьбы, из
помпейского салона в большой, увешанный гобеленами зал, который простоял
таким, каким был создан, вот уже два с половиной столетия, просиживать
долгие часы на затененной террасе -- все это служило само по себе бесценным
эстетическим уроком.
Эта терраса была венцом, завершением всего здания, она выходила на
пруды и покоилась на мощных каменных опорах, так что с порога казалось,
будто она нависла прямо над водой и можно, стоя у балюстрады, ронять камешки
в пруд у себя под ногами. Справа и слева ее охватывали два крыла колоннады,
завершающиеся павильонами, от которых липовые рощи уводили к лесистым
склонам. Пол террасы местами был замощен плитами, в других местах были
разбиты клумбы и причудливо расставлены ящики с карликовым буксом; букс
повыше рос в виде живой изгороди широким овалом с углублениями, в которых
стояли статуи, а посредине, главенствуя над всем, высился фонтан -- фонтан,
который должен был бы стоять где-нибудь на пьяцце южноитальянского города,
фонтан, который и был столетие назад замечен в каком-то южноитальянском
городе одним из предков Себастьяна, замечен, куплен, привезен и вновь
установлен в чужом, но гостеприимном краю.