- Мне не тяжело и так,- сказал ему я.
В лесу не было тихо. Постоянно скрипели стволы деревьев, хлопали крыльями крупные птицы, падали сухие ветки, где-то журчал ручей. Я лежал на толстом слое жухлых иголок и размякших прошлогодних шишек, вспоминая запахи своего детства. Это была пора моего пребывания в деревне, и запахи возвращали мне давнюю дань по первому же требованию памяти. Они струились на зов: запах беленной печи, где за занавеской - запах сушеной "Примы" и запах стопы журналов "Перец". Откуда-то - запах сушки, обычно хранившейся в цветастом мешке, сшитом из старого платья. Запахи дома: комнат, шкафов, кухонной клеенки, рассветного мрака, предрассветного радио, шагов, света из окон, высокого потолка, чистого безбоязненного сознания, становящейся сексуальности, дров с шашлем, вечернего курятника, где, ослепнув, кастрированные птицы позволяют брать себя за горло. Запах молока, мака и яблок. Запах сухой земли с солнцепека. Смерть славянофилии, зарождение гнозиса. Впервые увиденное еще нетронутое влагалище, знак смерти, возрастом пять лет, и через тринадцать лет, где-то вдали, не здесь, уже сама смерть, унесшая тихо, неизвестно, в воде, в доме, в мнимом одиночестве. Запах сырого погреба, воды из колодца, крапивы за хлевом. Запах дождя, полумрака, грязи по пояс. Запах явного одиночества. Запах навоза. Аромат сеновала, сухих орехов, старой паутины, размокшей лестницы. Запах на почте, в продуктовом магазине, запах женских волос и травы в саду. Запах поездов, шпал, ночи.