|

|

Из письма Брюсова Андрею Белому
И все-таки- хотите ответ? Вернее, не ответ, а грустное признание, мое признание, которое кажется мне тоже нашим общим. Вот оно . Нет в нас достаточно воли для подвига. То, чего мы все жаждем, есть подвиг, и никто из нас на него не отваживается. Отсюда все. Наш идеал- подвижничество, но мы робко отступаем перед ним, и сами сознаем свою измену, и это сознание в тысяче разных форм мстит нам . Измена евангельскому завету "Кто возлюбит мать отца больше меня...". Мы, вместе с Бальмонтом, ставим эпиграфом над своими произведениями слова старца Зосимы "Ищи восторга и исступления"- а ищем ли? То есть ищем ли всегда, открыто исповедуя свою веру, не боясь мученичества (о, не газетных рецензий, а истинного мученичества каждодневного осуждения!). Мы придумываем всякие оправдания своей неправедности... А мы, пришедшие для подвига, мы, ищущие восторга, покорно остаемся в четырех условиях светской жизни покорно надеваем сюртуки и покорно повторяем слова, утратившие и первичный и даже вторичный смысл. Мы привычно лжем и себе и другим. И вдруг удивляемся, что не дано нам чудотворить, что не дано нам просиять! Мы, у которых "сюртук застегнут", мы, которые научились молчать о том, о чем единственно подобает говорить- вдруг не понимаем, что все окружающее должно, обязано оскорблять нас всечасно, ежеминутно. Мы самовольно выбрали жизнь в том мире, где всякий пустяк причиняет боль. Нам было два пути- к распятию и под мелкие хлысты; мы предпочли второй. И ведь каждый еще миг есть возможность изменить выбор. Но мы не изменяем. Да, я знаю, наступит иная жизнь- ... жизнь, когда все будет "восторгом и исступлением", когда все будут как безумные , когда блаженство будет повергать наземь и отчаяние будет, как смерть. Нам не вместить в себя сейчас всей этой полноты. Но мы можем провидеть ее, можем принять ее в себя сейчас, насколько в силах- и не хотим. Те, кто когда-то уходили в пустыни Фиваиды, смели.Мы не смеем. Справедливо, чтобы мы несли и казнь. (август 1904)
|
|