| 2:54p |
сумбурный пост
Побывал вчера на выставке памяти Виктора Кривулина. Человек уже немолодой, опаздывая, я перескочил на Невском через несколько нерасторопных прохожих, и взлетев, спотыкаясь, на третий этаж по узкой лестнице, весьма запыхался. Честно скажу, лишь борода и одышка избавили меня там от звания самого юного. Пришли, в основном, люди, которые с Кривулиным общались, знались и т.п. И потому их послушать было весьма интересно. Познавательно-бытового, к сожалению, не случилось, а вот познавательно-литературного, или нет, вру, познавательно-эпохального, было предостаточно.
Хотя кое-кто и пытался войти в плоскость разговора про "время Виктора Кривулина", но, собственно, иллюзия поэтическо-художественного братства так и не была разрушена. Оговорочки об особом таланте покойного, конечно, проскакивали, но лишь данью традиции скорее. В целом же выступавшие, талантливые и не очень, так и не поняли, что этот человек, с кем они перезванивались, пили двойной и далее в "Сайгоне", рассуждали о Праге, дарили друг дружке стихи и картины, давно уже выпал из их круга. Не в силу смерти, черт-то с ней, многие из присутствующих мертвы и при жизни, не в силу каких-то там личных воззрений, он, думаю, весьма хорошо к большинству из них относился, а в силу обстоятельств иных, коим нет ни до симпатий самого поминаемого, ни до мнений присутствующих ровно никакого дела.
Семь лет прошедшие после смерти Кривулина, как было верно сказано, сильно смяли и пену искусства века двух иксов, и тот романтизм, с которым не только я, человек следующей эпохи, но и само это фрондирующее поколение глядело на себя. Вещица, собственно, не новая. Время безжалостно, а следующие по его стопам зондеркоманды искусствоведов да и просто дивизии любителей чтения вытопчут любые ростки одновременной культуры. Не в силу особой тупости искусствоведов, близорукости массового читателя или забывчивости народа, а в силу устройства самой природы жизни. Никто не вспомнит, обнимая и целуя дуб, ту траву, что давала ему перегной. Да это и не надо. Разве что излишне пристальному исследователю интересно представить ту мураву, которую топтал посадивший источник желудей.
Какой-нибудь Туманский, приятель Пушкина, вполне осознавал, что Саша талантливее его. Как, думается, и другая сторона разделяла эти взгляды. Лишь вокруг обсуждали, что «Птичка» это сияющая вершина, соотнося себя с обоими и надеясь, в итоге, все-таки на большее признание потомков. Толпы прошли, и кто помнит сегодня доброго Туманского, кроме литературоведов, дальних потомков да любителей праздника Благовещения. Представляется вечеринка года где-нибудь 1842-го в квартире на Мойке.
- Посмотрите скольких наше поколение дало: И Федя, и Вася, ну и Саша конечно… А помните как мы все…
Только присутствующим за столом кажется, что «они все». На самом деле вспомнят их немногие, да и то благодаря одному. Фон, почва, перегной, как ни назови, весьма нужны, именно благодаря ему растут те стебли, которые видны и через годы без особых оптических приборов. Но если та «Птичка» забыта, то сегодня ставят на одну доску и вешают на одну стену других «Птичек», по певучести соотносящихся с главной только черточкой между двумя датами. Но бог с ними, пускай поют на языке своем прощальном. Мне, типу с неприятной ухмылкой, это забавно. |