| |
[Oct. 23rd, 2019|09:14 pm] |
Сегодня я познакомилась с автором песни "Все могут
короли", которую исполняла Алла Борисовна Пугачева.
Это произошло так.
Во-первых, на работе у нас сегодня ждали Комиссию.
Был аншлаг, стены заговорили -- оказываются, у нас
работают много людей, и они могут быстро перемещаться
по коридорам. Иногда даже цокая каблучками. Проверка
пришла в шестом часу вечера, дамы высыпали на лестничную
площадку поближе к перилам... ну ок, вышли. Вышло две
дамы и еще мы с чайником. Комиссию мы видели сверху:
она была почти поголовно лысая, в пиджаках и при
галстуках, совершенно такая, как надо. Но к нам она даже
не заглянула. Ей было страшно (мне потом сказали),
потому что у нас в коридоре не горит свет. А другие
Комиссии ничего, поднимались. Мы не плевали сверху
никому на лысину, потому что дамы не плюются, если,
конечно, они хорошо воспитаны. А в чайнике у меня
кипятка уже не было, я же не знала, что там Комиссия.
Потом я сказала -- вот, мы их ждали, а они к нам
даже не зашли. Одна дама, очень приятная, посмотрела
на меня и сказала:
-- Да кому вы нужны?
Между прочим, это обидно слышать. Ладно бы от
какой-нибудь -- как, хуемрази? -- ладно бы от какой-нибудь
хуемрази. А тут такая _очень_ приятная дама, как оценила
бы Скобеева, с харизмой шестого размера, и интеллигентная,
и вообще. Наверное, у меня вытянулось лицо, потому что
она тут же поправилась, оглядев меня:
-- Несмотря на то, что лично вы очень даже заслуживаете
интереса -- все-таки им интересны не вы, а помещения.
-- Вот, -- говорю, -- мерзавцы.
-- А вы-то, а вы-то никому не нужны! -- потешалась надо
мной ехидная табельщица, которая замышляет поставить
мне на подоконник четвертый горшок с цветущим растением,
так что ей-то я как раз еще как нужна. Точнее, мое
помещение.
-- Опять я никому не нужна, -- я огорчилась.
-- Вот и идите домой, -- распорядилась табельщица. Я и
пошла. (А она тем временем возьмет ключ у моего
начальства и займет своей флорой все мое помещение.)
Так вот, когда я выходила из здания через черный ход,
придержала дверь седому человеку, чисто автоматически.
Он раздраженно сказал:
-- Не волнуйтесь, я сам прекрасно могу открыть дверь.
Я ее открываю уже шестьдесят восемь лет. Ну, правда,
я еще в армии служил.
-- Вот это да, -- говорю.
-- В Венгрии, -- продолжал он. -- В пятьдесят шестом
году, нас забрали. Фестиваль там был. Фестиваль -- это
пятьдесят седьмой год.
-- Фестиваль, значит, -- говорю.
-- Моему другу, -- продолжает, -- он десантник был, руку
отстрелили целиком. Он чертежник.
-- На Фестивале? -- спрашиваю.
-- Да. В Венгрии. Ну... вы-то всего этого не застали, --
тут он посмотрел на меня.
-- Нет, этого я не застала, -- я сказала, и он сразу
перешел на "ты". Рассказал, в частности:
-- А я был здесь самым главным инженером в семьдесят
первом году. Ничего этого (обводит рукой здания) еще не
было. Не было замкнутого контура. Вода радиоактивная
лилась вокруг нас по земле и в ней лебеди плавали. Я еще
женат тогда не был, думаю, нафига мне все это надо.
-- Здорово, -- говорю.
-- Мне вот сейчас восемьдесят три года, -- говорит, --
а дочке двадцать один. Она -- моложе тебя! Я в
шестьдесят один год только в первый раз женился.
Тут мы дошли до проходной, и я замешкалась, потому что
искала идиотский пропуск -- а он постоянно у меня как-то
в сумке теряется. Главный инженер из 71 года меня обогнал.
Но по ту сторону проходной, снаружи, на лестнице, он
ждал меня. И продолжил так:
-- Еще хочу тебе сказать -- вот песня "Все могут короли",
Алла поет, это я ее сочинил. В пятьдесят девятом --
шестьдесят первом году с Кобзоном работал. Верхом ездил
и стрелял хорошо.
(А картинка -- это я сфотографировала, наконец, аппарат
с газированной водой, который стоит у нас в темном
коридоре, думаю, все шестьдесят восемь лет. Это не
уличный газированный автомат советского образца! См.
на кнопки.)
 |
|
|