| |
[Oct. 15th, 2020|12:01 am] |
Кто-то чужой во сне -- то ли дверью ошибся, то ли
Зашел передать: добра не прощают,
Но у нас не любят незваных гостей,
Отношения с Внутренней Монголией
Мы прервали, с Белой Индией связи уже не те,
Какие были тогда, вначале.
Пограничник заносит лезвие пустоты,
Взрыв пробуждения, ветхозаветная на стене,
Выбранная отцом, ровно висит чеканка,
Он у меня из простых пролетариев мысли, солдат мечты,
Бил пятьсот, прошел на роль Тарзана на кастинге,
С дедом-доктором мерились почерками,
У кого неразборчивей, но я разбираю оба,
Каллиграфия моего сердца сохнет в деревянном шкафу,
Всех бумаг на два мужских деревянных гроба,
Хорошее дерево держит нас на плаву,
Я пройду по Руднёвке-реке, выйду к Кожухову,
И не нужно мне предлагать коробок.
Но в такие дни идешь посуху, как по морю,
Невозможные пестрые листья волнует ветер,
А кормушка для рыб крысами взята с бою,
Хоть тепло, но все же не так, как летом,
И сырой сквозняк, как партия для гобоя,
Вдруг сжимает сердце, как будто чужое горе.
Не отвертишься, эта музыка будет: в любом оркестре
Есть сквозная тема, слепое пятно для взгляда,
И когда инструменты начинают работать вместе,
Абсолютный холод топчется рядом,
Мы-то дома здесь, на рельсах зимнего поезда,
А незваному гостю боязно. |
|
|
| |
[Oct. 15th, 2020|10:01 am] |
Вчера я пошла гулять в лес, заблудилась немного
и повстречала веселых пьяных парней. Это была
довольно людная тропа, там через каждые наверное
десять минут кто-нибудь попадался. В моем возрасте
уже предпочитаешь, чтобы никто никогда не попадался,
тогда можно без помех предаться созерцанию
окружающей красоты и собственной мудрости.
Ну, а на этой тропе было не так. Издалека еще
я услышала:
-- А давайте пойдем и куда-нибудь сядем!
-- Да, блядь! Так, блядь! А то я блядь иду и иду.
-- Идешь, блядь. Идешь и конца не видишь!
-- Конец у тебя в штанах, блядь!
Но парни никуда не шли, они стояли возле дерева
и глядели по сторонам. Вероятно, они искали, где
им сесть, обсуждая скамейку, на которой какой-то
пидор "хуй" написал, и теперь на ней сидеть нельзя.
(Я этого не знала, что есть такое табу; а может, им
просто спьяну казалось так.) Увидев меня, один
из них, тот, что был в полосатой тельняшке,
совершенно развеселился и сказал:
-- Иду, блядь!
-- Тише, -- сказал ему другой. -- Давай просто иди.
-- Тпхи-хи, -- сказал тот, кто развеселился. -- А можно
девочкам хуек показать?
-- Молчи! -- сказали ему и взяли его за плечи с двух
сторон. -- Давай иди молча.
Я подумала -- а правда, какой же там у него хуек?
Может быть, какой-нибудь особенный. Я читала,
что у матросов был обычай вставлять себе
Шары или Китовый Ус -- а может быть, я путаю
с северными народами. Совершенно точно была
сказка о мальчике из северного народа, который
поймал на китовый ус белого медведя, и его племя
не умерло с голоду. Дело в том, что внутри у медведя
китовый ус распрямляется и прокалывает ему внутренности
насквозь, так что он уже не может сопротивляться.
Но это все-таки какое-то зверство.
Друзья аккуратно провели мимо меня человека в тельняшке,
заставляя его все время делать серьезный вид. А я через
несколько шагов свернула на совсем уже безлюдные
тропы, и там уж могла без помех наслаждаться
окружающей красотой и собственной мудростью.
Но похоже, что крысы все-таки выжили белок:
раньше их было здесь очень много, а теперь вообще
нет. Крысы же набиваются в птичьи кормушки целыми
семьями, и возмущенные матери семейств их там
снимают на телефон. Это происходит, впрочем,
в цивилизованной части парка, а в сравнительно
безлюдных местах таких кормушек нет. |
|
|
| |
[Oct. 15th, 2020|03:30 pm] |
Пишет Кузьма Сергеевич П.-В.:
"Школа Верроккьо помогла Леонардо развернуться в великого
мастера, и Леонардо с какого-то момента даже еще
пребывания у Верроккьо уже расходится с ним в
направлениях, продолжает линию собственного творчества и
становится несоизмерим со своим учителем.
Но у Леонардо мы не встречаем учеников,
перешагнувших учителя и создавших свои
школы. Действительно, все так называемые
"леонардески" представляют собою не больше, как
пародию на оригиналы.
В том-то и дело, что великие мастера в своем
творчестве достигают такой законченности, что
продолжение их линии становится невозможным. Они
обрывают собой целый исторический период, а каждое
их произведение является резко отличным этапом их
роста. Средний мастер ровен, гладок и не знает
ошибок, великий - взрывчат, подъемы и спады - это
его нормальный путь; одна ошибка Леонардо полезнее
для потомства, чем целый ворох благополучия хотя бы
у того же Рубенса.
Учиться у великого мастера технически можно только
на отдельных этапах его работ, все же его
творчество учит нас лишь процессу его роста и
становления, - этого в учебу не включить.
Есть учителя, бросающие ученикам остатки от своих
излишеств, каковы, например, Тициан, Веронезе,
Тьеполо, а есть и другие, которые заводят ученика в
бездорожные места и предоставляют ему самому
отыскивать дорогу на примере учителя. Научить
каноническим правилам изображения и научить учиться
- это две области, по которым разделяются учителя
по искусству. "
Есть исключения. Они есть, наверное, потому, что великий
мастер (а) не всегда закрывает тему, иногда открывает
как раз огромное непаханое поле; (б) даже если закрывает,
не всегда настолько полон собой, чтобы не интересоваться
прочим и прочими.
Но если полон, тады ой. Кто начинал под таким мастером,
если уйдет от него, сам уже ни крутых штук, ни карьеры
не сделает. От очень хороших учителей часто слышишь:
"Научить можно только того, кто уже без тебя все умеет,"
-- но на самом деле именно они таких всему и учат.
Тип "Великий Леонардо" выживает самоходных, потому
что он не умеет радоваться, если "ученик превзошел
мастера" (физиология или просто не пробовал никогда?). |
|
|