| Лейбов о старших и младших богах, бревнах и многом другом |
[Feb. 18th, 2010|12:46 pm] |
из расшифровки лекции доктора филологии, доцента кафедры русской литературы Тартуского университета (Эстония), писателя, пионера Рунета, Романа Лейбова, прочитанной 3 февраля 2010 года в Киеве, в «Доме ученых» в рамках проекта «Публичные лекции «Політ.UA».
[...]
моя коллега из Нидерландов с нидерландской прямотой спросила меня, выступаю ли я в качестве субъекта или в качестве объекта. Действительно, выступать в качестве объекта – это безответственно и достаточно легко. Если говорить о пионерах, вспоминаются пионерские времена мои, которые прошли здесь, в Киеве. 40 лет назад начал я учиться. Очень много слушал здесь, прошел здесь много уроков и читаю здесь первую лекцию, между прочим, волнуюсь. Так вот, когда я был пионером, настоящим пионером, а не пионером Интернета, были такие специальные профессиональные люди, которые выступали в качестве людей-объектов, это были люди, которые знали Ленина. Я не знаю, может быть, они действительно знали Ленина, но, в общем, это была такая профессия, это были уже не самодеятельные дети лейтенанта Шмидта, а вполне устоявшийся слой людей, которые из одной детской библиотеки переходили в другую, из одной школы в другую, и всюду они рассказывали, как они знали Ленина. Они выступали в качестве такого объекта истории, они сами были история. Легко и безответственно о таких вещах рассказывать, как мы с Дмитрием Соломоновичем помогали Антону Носику носить бревна на субботнике, помните? Или с Артемием Лебедевым тоже бревна?
Дмитрий Ицкович: Нет, там сразу рисовали.
Роман Лейбов: Там сразу рисовали, да. Вот какие-то такие вещи рассказывать. Но все-таки какая-то профессиональная честность велит мне отнестись к этому делу с точки зрения истории. Поскольку я специалист по истории русской литературы, и поскольку меня интересуют процессы, которые происходят в культуре, динамическое развитие культуры, поскольку Интернет в этом отношении представляет собой довольно удобную вещь, я представляю собой уже не объект исследования, а более или менее расположенного к таким разговорам субъекта. Перед нами по сути дела такая колба, в которой происходит какая-то культурная эволюция, она не является колбой в настоящем смысле, поскольку культура вообще непрерывна, ее деление на любые отдельные емкости бессмысленно и условно, с одной стороны. Неважно, национальная, субкультурная и так далее. Конечно, она представляет собой какую-то одну единую машинку. С другой стороны, внутри этой машинки есть отдельные области, которые по-разному работают. Интернет в этом смысле удобен, потому что он на наших глазах развивался, и я тоже довольно удобен, потому что я смотрел, как он развивался, так получилось. Почему – я расскажу в первом своем отступлении. Я буду делать отступления - и буду пытаться вернуться назад. Если у меня не получится, то модераторы меня проконтролируют.
Лиза Сурначева: Сделаем гипертекстовую ссылку.
Роман Лейбов: Так получилось, что я не только наблюдал за этим, но и принимал в этом участие. Вот, пожалуй, тут и перейдем к первому отступлению. Почему, собственно говоря, так произошло? Почему двое из сидящих здесь, за этим столом людей – я и упомянутый всеми любимый Дмитрий Соломонович – имеем достаточно прямое отношение к каким-то давнишним вещам, которые нынешним людям, подключающимся к Интернету, кажутся неактуальными, неинтересными. Но с точки зрения историка они интересны, потому что вещи, которые наблюдают нынешние люди, начинались тогда. Довольно давно, когда именно, поговорим после отступления. Так вот, почему двое этих прекрасных людей имеют непосредственное отношение к одному учебному заведению? К Тартускому университету. В этой аудитории есть еще люди, которые имеют к нему некоторое отношение. Я думаю, что это принципиально неслучайно. Были разные причины для этого. Главная причина, о которой хотелось бы сказать, это очень сильное воздействие личности и концепции Юрия Михайловича Лотмана.
Увлечение Интернетом, с моей точки зрения, было для нас напрямую связано с лотмановской концепцией, которая базировалась на почти религиозном отношении к информации. Инна Семеновна Булкина, которая вместе со мною слушала замечательный курс Юрия Михайловича «Введение в специальность». Нам повезло, так получилось, что преподаватель, который обычно его читал, в наш год находился в докторантуре, кажется, и нам его читал Юрий Михайлович. Курс был не очень программный, не очень понятно было, что там можно рассказывать. Там должны были рассказывать об основах филологического труда. Лотман нам, собственно, показывал на ряде примеров этот филологический труд и излагал свою концепцию настолько, насколько она доступно могла быть изложена для нас – людей, которые только что окончили советскую среднюю школу. Концепцию, которая потом отразилась в поздних лотмановских работах в концепции семиосферы. Тогда еще такого слова не было, концепция, которая целиком базировалась вокруг действительно... Ну, религиозного, это, пожалуй, я хватил, это метафора – но конечно, очень сильный этический и моральный аспект, лично этический аспект в понимании информации у Лотмана всегда присутствовал.
«Информация – это то, что противостоит энтропии, и то, что отличает живое от неживого», – рассказывал нам Юрий Михайлович. Информация – всегда хорошо, энтропия - всегда плохо. Нужно уметь разглядеть информацию даже там, где, кажется, мы имеем дело с энтропией. Лотман доставал свой портфель и говорил: «Как вы думаете, это хороший портфель? Это хорошо, что он старый или нет?» «Плохо», - говорили мы. На самом деле мы ничего не говорили. Те, кто побойчей, они что-то думали, но и они боялись говорить. А которые не побойчей иногда не очень понимали, чего от них хотят, и были не очень довольны этим курсом. Такие тоже были в Тарту. Так или иначе, кто-то, наконец, что-то такое говорил. Что, наверное, плохо. Тогда он вытаскивал из аудитории человека и спрашивал: «Как Ваше имя и отчество?». «Инна Семеновна? Как вы думаете?» – «Плохо, наверное». Тогда он объяснял, почему старый портфель, хранящий информацию о предыдущих использованиях, удобнее для хозяина, чем новый. Да, никакого Интернета, напоминаю, не было. Это совершенное совпадение.
И дальше для меня начинаются совершенно индивидуальные биографические вещи. Тут я перехожу в разряд того профессионального пионера. Этих индивидуальных вещей было много, если говорить о том, почему мне это пришлось по душе. Во-первых, Эстония была подключена к Интернету достаточно рано, и он был достаточно доступен. Во-вторых, в начале 1990-ых годов, как раз после смерти Лотмана, мы оказались в значительной степени оторваны от привычных коммуникаций, а тут вдруг открылись непривычные коммуникации, и они были совершенно волшебные. Никто, кроме людей, подключавшихся к Интернету в начале 1990-ых годов, этого культурного шока не испытывал. Из поколений, о которых идет речь, я не говорю о людях, которые видели паровоз или при которых вдруг телеграммы стали ходить. Но вот в наше время, пожалуй, такого культурного шока ни мобильный телефон, ничего такого не принесло. Да, когда ты нажимаешь на кнопку и посылаешь письмо в Америку и.. Я сейчас как дурак выступаю, я описываю то, что мы все время делаем, я каждый день делаю это, но… Да, вот почта не работает, письма теряются, а тут ты нажимаешь - и через три минуты на черненьком экране выскакивает зеленое извещение о том, что тебе пришел ответ. Это действительно было очень важно и интересно.
Я думаю, что на самом деле это не так важно, как те предпосылки, заложенные действительно в Тарту в школе Лотмана в широком смысле, которые позволили очень многим моим однокорытникам стать важными людьми в становлении русского Интернета. Ицковича я больше называть не буду, но назову все-таки некоторые имена. Это Евгений Алексеевич Горный, о котором еще пойдет речь, это Игорь Пильщиков (по гуманитарной части) – один из важнейших проектов, связанных с русской филологией, фундаментальная электронная библиотека, его тянет на себе Пильщиков - не технически, а концептуально. И какие-то другие люди, которые так или иначе имеют прямое отношение не просто к Интернету, сейчас все мы имеем отношение к Интернету, кроме некоторых счастливцев, которые не имеют, а именно к становлению Интернета, то есть, к тому самому раннему периоду, о котором у нас сейчас и пойдет речь. Для того, чтобы поговорить о русской литературе в Интернете совсем быстро и обзорно, нужно понять, как Интернет формировался в России как культурная среда и какие процессы там происходили, немножко подумать об этих процессах.
О каком времени пойдет речь? Это 1990-е годы. Мне кажется, что не только касательно Интернета, а касательно самых разных фрагментов нашей реальности, наступило время о 1990-х годах начинать пытаться серьезно думать и говорить. Отбросив те дурацкие и часто поверхностные эпитеты, которые лепят к описанию этого времени. Отбросив мифологизацию этого времени, которую мы наблюдаем постоянно. Посмотреть на то, на какие такты делилось это десятилетие. Что там происходило в разных областях, опять же повторяю, это касается и русской литературы 1990-х годов. Напомню, что Андрей Семенович Немзер, литературный критик, не отличающийся, вообще говоря, склонностью к чрезмерному оптимизму, назвал свою статью о 1990-х годах, процитировав одно известное сочинение - «Замечательное десятилетие». Это действительно замечательное, очень интересное десятилетие в том деле, о котором мы говорим. В становлении русского литературного Интернета и в становлении русского Интернета вообще оно было исключительно важным, просто потому, что это было инициальное десятилетие. Так часто бывает, что какие-то вполне технические вещи, накладываясь на вещи совершенно не технические, дают эффект взаимного резонанса, усиления. Вот мой любимый пример – телеграф, который был изобретен довольно давно, но в России телеграфные сети стали распространяться только после смерти Николая I. И вот наличие самой возможности телеграфировать стало восприниматься как признак нового времени. С Интернетом ведь то же самое произошло. Советский Союз, как многие из нас еще помнят, прекратил свое существование в 1991 году. Интернет в Россию пришел в 90-м году. Тут тоже следует сделать отступление. Еще одно.
Я самозваный пионер, я не настоящий пионер. Не так давно Антон Борисович Носик, которому мы с Дмитрием Соломоновичем постоянно помогали носить бревна…
Дмитрий Ицкович: Или он нам.
Роман Лейбов: Или он нам, или мешали. В каком-то интервью (я не видел, собственно, этого интервью) рассказал о тех важных для русского Интернета людях, которые, по его мнению, определили импульсы его развития. Он назвал какие-то фамилии. Тут же пришли другие люди… Да, об этом написал совершенно замечательный человек, чья фамилия была в списке. Это Дмитрий Вернер, астрофизик по специальности, один из энтузиастов раннего русского Интернета. Он написал об этом в своем дневнике – если позволите, я буду употреблять этот термин, и попросил читателей высказаться о списке Носика. Читатели тут же объяснили, что все те люди, кто в этом списке есть, – это не настоящие люди. Этих людей совершенно «не стояло» там, где начинался русский Интернет. И назвали разные другие имена. Это немножко напоминает языческие пантеоны, есть те боги, которые имеют отношение к космогонии, старшие боги, а есть какие-то такие младшие божества, которые что-то там шустрят, друг у друга жен отбирают, рождают героев и, в общем, заполняют и устраивают какой-то настоящий сюжет
[...]
полностью:
http://www.polit.ru/lectures/2010/02/18/leibov.html |
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}