| за стоптанный тапочек |
Sep. 3rd, 2013|01:02 pm |
Посмотрел "Прикосновение" 1992-го года.
Советские инженеры с глазами волхвов поглощают детектив за детективом -- там правда про нас. Они звали мёртвых в свою счастливую страну -- ничего не вышло, и теперь мёртвые зовут их к себе.
— Алексей Николаевич, — Турецкий говорил тихо, спокойно, уверенно. — Тут получилась, наверно, ошибка. Недоразумение. Давайте подумаем вместе. Настенька скоро умрет. Вслед за ней, без сомненья, уйдет и Марина. Но разговор не о них, обо мне. Каждый, как известно, умирает в одиночку. И вот, я хочу подчеркнуть, умри я — едва ли я стану являться сюда. Я не этот, который… — Турецкий осекся, боясь за произношение.
— «Форзи», — внезапно и громко сказала трансляция над железной дорогой.
— Именно, — подтвердил Турецкий и искоса скользнул взглядом по работягам. Те продолжали работать, то ли не услышав, то ли не обратив внимания.
— Я не сподвижник, — продолжал Турецкий, обращаясь к фотографии Грамова на памятнике. — Я нужен вам здесь. Я человек грешный. В детстве я мучил животных. Было дело. Один раз. В школе контрольные списывал по алгебре у Иры Коган, а потом за это же и ударил ее. Кулаком. Выбил зуб. В институте обещал жениться на одной своей однокурснице, зная прекрасно, что никогда на ней не женюсь. После меня она пошла по рукам, жизнь сломалась. Она у вас, там, где-то там, три года назад умерла, спилась, от туберкулеза. Надя Волкова звали ее, она подтвердит.
— По третьему — скорый, — сказала трансляция.
— Я неизменно в жизни своей проходил мимо несчастья людей, мимо больных собак, кошек, птиц с перебитыми крыльями… Всегда проходил, не оглядывался. По долгу службы я убил троих в перестрелке, одного — в рукопашном бою. Косвенно я содействовал смерти многих, не знаю и скольких: тут вы имеете возможность уточнить. Я нужен вам здесь, повторяю. Вот главное.
Трансляция над железной дорогой молчала, и Турецкий тяжело вздохнул, переводя дух.
— Я молодой, здоровый, жадный и жестокий. Я вовсе не Сергий Радонежский.
— Дальше, — сказала трансляция.
— Дальше, — согласился Турецкий. — Чтобы я спокойно работал на вас, мне нужно создать условия. Жена, дочь, Рагдай… Я приложу все усилия, я вам клянусь, мы всей семьей станем тупыми, безжалостными, самодовольными, сытыми. Готовыми утопить человека за стоптанный тапочек, продать и обрадоваться… Идти по костям, по головам, а главное— по трупам. Отдайте Настеньку и дайте нам покой — на месяц, ну хотя бы. Им надо отдохнуть, а мне — подумать. Я отработаю, вы будете довольны, обещаю.
— Хорошо.
— Я не благодарю вас, потому что вы поступили разумно, естественно. На благо себе, мне и нашим задачам.
— Запомни, — сказала трансляция. — Тебе дан запрет. — Да?
— Произносить эту дурацкую присказку: «жизнь прекрасна и удивительна»… Твоя судьба — в твоем языке.
|
|