Книги для читателей's Journal
 
[Most Recent Entries] [Calendar View] [Friends View]

Sunday, July 6th, 2014

    Time Event
    5:12a
    Дорога уходит в даль. (Четвёртая глава)


    Обложка книги__ Дорога уходит в даль...(3).jpg


    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!


    Мы едем из Броварни в город.
    Неподвижна на козлах парусиновая спина кучера Яна. Неподвижен сумеречный воздух. На светлом еще небе висит серп месяца, беленький и чистенький, как только что срезанный ножницами
    детский ноготок.
    С болота налево от дороги доносится непрерывное гуденье, густое и жалобное как стон. Я знаю, что это вечерний хор лягушек, но мне всегда думается: не могут маленькие лягушки греметь
    таким трубным гласом! Нет, это стонет вся земля: «Лю-у-уди! Бегите-е-е! Беда-а-а!»
    …Пятьдесят лет спустя я поеду этой же дорогой в первый вечер войны — 22 июня 1941 года. Вагон уличного автобуса, набитый женщинами и детьми, повезет меня домой, в Москву.
    По обочинам дороги люди будут бежать — прочь, прочь от наступающих фашистов! — в воздухе будет стоять плач уносимых матерями детей, жалобное мычание и блеянье угоняемой от врагов
    скотины… И трубный хор лягушек, густой, и тягучий, и земля, содрогающаяся под тысячами ног, будут предостерегать: «Лю-у-уди! Беги-и-ите! Беда-а-а!..»

    Я не задаю папе никаких вопросов — я вижу, как он устал, сидит, призакрыв глаза и поклевывая носом. Ведь он не спал всю вчерашнюю ночь — оперировал тяжелую больную. Вернувшись
    домой, поспал часа полтора, потом уехал в госпиталь, потом в Броварню, где несколько часов ходил из хаты в хату. И даже не обедал в этот день: не успел.
    Но все-таки есть один неотложный вопрос!
    — Папа, почему Владимир Иванович сказал Серафиме Павловне «умалишотка»? Что это значит? Папа отвечает не очень охотно:
    — Это значит «ума лишенная»… Так называют сумасшедших.
    Я прислоняюсь головой к папиному плечу. От папы, как всегда, сильно пахнет карболкой и другими докторскими запахами. В минуты большой нежности я даже называю папу «карболочкой».
    Юзефа бранит за это — виданное ли дело, чтобы ребенок называл отца собачьей кличкой!
    — Карболочка! Знаешь, мне очень хочется есть…
    — Разве тебя в гостях не накормили? — удивляется папа. Я рассказываю папе, как Серафима Павловна привела Колю, Антося и Франку с Зосенькой…
    — Они были голодные, папа, просто ужас! Рита и Зоя отдали им весь ужин. И знаешь, папа, Зосенька — такая малютка! — умеет селедку есть!
    Тут происходит целый ряд удивительных, небывалых вещей! Бричка останавливается, неподвижная и молчаливая спина Яна делает полный поворот, и Ян, веселый, хохочущий Ян, даже перекидывает
    одну ногу к нам в бричку!
    — Все зъели? — спрашивает Ян, с восторгом мотая головой. — Ничего панам не оставили? От лайдаки (бездельники) дети, бодай их!
    — Их еще и на завтра позвали, — говорю я, — и на послезавтра.
    Ян мрачнеет:
    — А вот прознает барыня, что ейных детей нищие объели… Унюхает она, як бога кохам, унюхает! Она тем нищим таку баню затопит! Панским детям, известно, забавка, игрушка — голодных кормить!
    Ян перекидывает ногу обратно через грядку брички и снова трогает вожжи. По своему обыкновению, он бубнит, ни к кому не обращаясь:
    — Играются панские дети… Играл волк с кобылой, одни копыта от ней осталися!..
    — Давай, папа, — предлагаю я, — когда въедем в город, купим чего-нибудь поесть!
    Но папа приходит в смятение:
    — То есть как это — купим! В магазине?
    У каждого человека есть свои слабости и странности. ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    11:52p
    Дорога уходит в даль. (Пятая глава)


    Дорога уходит в даль... 2012


    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ


    На следующее утро, в понедельник, я просыпаюсь позже обычного: не в восемь, а в девять часов утра. Ведь я вчера легла поздно — ездила с папой
    в Броварню, а потом мы с ним в Театральном сквере кутили: ели бублики и крем-брюле.
    Я тороплюсь одеваться, натягиваю один чулок наизнанку, путаюсь в тесемках и пуговицах. Мне очень хотелось бы не умываться — ведь поздно-то, поздно как! — но разве Юзефу переспоришь?
    Она стоит надо мной с полотенцем в руках и командует:
    — Переверни пончошку (чулок) на другу сторону! Правое ухо в мыле, смой!
    — Мы с Сонечкой Михальчук сговорились встретиться в Ботаническом саду! — взмаливаюсь я жалобно.
    — Не блоха твоя Сонечка, не ускакнет!
    В спешке я не сразу замечаю, что в доме что-то происходит, вернее — произошло утром, пока я спала. Но, когда я причесываю свои «кудлы», Юзефа успевает шепнуть мне с торжеством:
    — Папа с немкиней промовку имел!
    — Про что?
    — Уж ен знаеть, про что! И немкиня тоже знаеть… Видишь?
    В самом деле, фрейлейн Цецильхен, сидя у стола, что-то пишет. Глаза у нее покрасневшие, носик припух — она недавно плакала. Время от времени она задумывается, прижимая к губам
    платочек, — фестончики его вышиты гладью еще под руководством самой фрау директор «Высшей школы дочерей» в Кенигсберге!
    Когда я подхожу к Цецильхен, чтобы поздороваться, она смотрит на меня, глаза ее наполняются слезами, она грустно шепчет:
    — Ах, Зашинка… Ах, дорогая Зашинка…
    Это что-то новое. Фрейлейн Цецильхен не любит моего имени «Сашенька» (язык сломать можно!) и называет меня «Альхен».
    Затем Цецильхен обнимает меня и прижимает к себе мою кудлатую голову. Мне неудобно, лицо мое почти лежит на столе, и я невольно успеваю прочитать адрес на конверте — крупными
    буквами: МЕМЕЛЬ.
    Отпустив мою голову, Цецильхен указывает мне на конверт и говорит горько:
    — Вот. Пишу ему… Дяде жены моего двоюродного брата. У него в Мемеле собственное кафе… Под названием «В зеленом саду»… Когда у нас дома был семейный совет, ехать мне в Россию
    или не ехать, этот дядя говорил: «Не надо! Пусть сидит дома!» О, как он был прав! Теперь я пишу ему, пусть он мне что-нибудь посоветует…
    У двери в столовую я немного медлю — оттуда слышен голос папы:
    — Да перестань волноваться! Если ты сама не умеешь никому сказать «нет» или «вы этого не умеете», так предоставь это мне!
    — Но я боюсь, что ты не так сказал, — пытается возразить мама.
    — Я был вежлив, как учитель танцев… Но я сказал ей, что не надо браться за то, чего не умеешь делать, вот и все! А нам с тобой надо подумать о настоящем учителе: ребенок способный,
    любознательный…
    Но тут в столовую вхожу я, и разговор сразу иссякает, словно самоварная струя после того, как привернули кран.
    Весь день настроение у нас в доме напряженное. Цецильхен со скорбными глазами строчит письма. Гулять со мной в этот день некому. Мама занялась укладкой зимних вещей в нафталин,
    Юзефа на кухне рубит сечкой мясо, овощи и, по обыкновению, ворчит как нанятая:
    — Чи ж я им не говорила? Смотрите, говорила, кого берете! Нет, привезли дуру ребенка учить!
    Я взбираюсь на подоконник в передней — оттуда видны окна квартиры, где живет знакомая девочка, Любочка Зильберберг. Раскрываю окно настежь и зову сперва не очень громко:
    — Люба! Люба! Потом громче:
    — Любочка-а-а! Юбочка-а-а! Потом:
    — Любка-а! Юбка-а!
    И, совсем расшалившись, кричу во весь голос:
    — Любочка! Юбочка! Бочка! Очка! Чка! Ка! А!
    Наконец одно из окон Любочкиной квартиры чуть-чуть приоткрывается. В узенькую щель виден бледный носик Любочки Зильберберг и белокурая прядка ее волос.
    — Что ты кричишь? — сердито бросает она в оконную щель.
    — Мне скучно, — говорю я откровенно. — А тебе?
    — Тоже.
    — А что ты делаешь?
    — Ничего, — грустно признается Любочка. — Сидю себе.
    — Так приходи ко мне играть!
    — Нельзя, — вздыхает Любочка. — И не зови меня! Мне к окошку подходить не велено: я простудюсь…ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )

    << Previous Day 2014/07/06
    [Calendar]
    Next Day >>

About LJ.Rossia.org