Книги для читателей's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Sunday, July 6th, 2014
Time |
Event |
5:12a |
Дорога уходит в даль. (Четвёртая глава) ССЫЛКА на все главы:Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРОГлава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТГлава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИНГлава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯГлава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛГлава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬГлава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНАГлава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫГлава Десятая. ЗВЕРИНЕЦГлава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИКГлава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯГлава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕГлава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙГлава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМГлава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМГлава Двадцатая. СВАДЬБАГлава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН======================================== ======== Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ! Мы едем из Броварни в город. Неподвижна на козлах парусиновая спина кучера Яна. Неподвижен сумеречный воздух. На светлом еще небе висит серп месяца, беленький и чистенький, как только что срезанный ножницами детский ноготок. С болота налево от дороги доносится непрерывное гуденье, густое и жалобное как стон. Я знаю, что это вечерний хор лягушек, но мне всегда думается: не могут маленькие лягушки греметь таким трубным гласом! Нет, это стонет вся земля: «Лю-у-уди! Бегите-е-е! Беда-а-а!» …Пятьдесят лет спустя я поеду этой же дорогой в первый вечер войны — 22 июня 1941 года. Вагон уличного автобуса, набитый женщинами и детьми, повезет меня домой, в Москву. По обочинам дороги люди будут бежать — прочь, прочь от наступающих фашистов! — в воздухе будет стоять плач уносимых матерями детей, жалобное мычание и блеянье угоняемой от врагов скотины… И трубный хор лягушек, густой, и тягучий, и земля, содрогающаяся под тысячами ног, будут предостерегать: «Лю-у-уди! Беги-и-ите! Беда-а-а!..» Я не задаю папе никаких вопросов — я вижу, как он устал, сидит, призакрыв глаза и поклевывая носом. Ведь он не спал всю вчерашнюю ночь — оперировал тяжелую больную. Вернувшись домой, поспал часа полтора, потом уехал в госпиталь, потом в Броварню, где несколько часов ходил из хаты в хату. И даже не обедал в этот день: не успел. Но все-таки есть один неотложный вопрос! — Папа, почему Владимир Иванович сказал Серафиме Павловне «умалишотка»? Что это значит? Папа отвечает не очень охотно: — Это значит «ума лишенная»… Так называют сумасшедших. Я прислоняюсь головой к папиному плечу. От папы, как всегда, сильно пахнет карболкой и другими докторскими запахами. В минуты большой нежности я даже называю папу «карболочкой». Юзефа бранит за это — виданное ли дело, чтобы ребенок называл отца собачьей кличкой! — Карболочка! Знаешь, мне очень хочется есть… — Разве тебя в гостях не накормили? — удивляется папа. Я рассказываю папе, как Серафима Павловна привела Колю, Антося и Франку с Зосенькой… — Они были голодные, папа, просто ужас! Рита и Зоя отдали им весь ужин. И знаешь, папа, Зосенька — такая малютка! — умеет селедку есть! Тут происходит целый ряд удивительных, небывалых вещей! Бричка останавливается, неподвижная и молчаливая спина Яна делает полный поворот, и Ян, веселый, хохочущий Ян, даже перекидывает одну ногу к нам в бричку! — Все зъели? — спрашивает Ян, с восторгом мотая головой. — Ничего панам не оставили? От лайдаки (бездельники) дети, бодай их! — Их еще и на завтра позвали, — говорю я, — и на послезавтра. Ян мрачнеет: — А вот прознает барыня, что ейных детей нищие объели… Унюхает она, як бога кохам, унюхает! Она тем нищим таку баню затопит! Панским детям, известно, забавка, игрушка — голодных кормить! Ян перекидывает ногу обратно через грядку брички и снова трогает вожжи. По своему обыкновению, он бубнит, ни к кому не обращаясь: — Играются панские дети… Играл волк с кобылой, одни копыта от ней осталися!.. — Давай, папа, — предлагаю я, — когда въедем в город, купим чего-нибудь поесть! Но папа приходит в смятение: — То есть как это — купим! В магазине? У каждого человека есть свои слабости и странности. ( ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА ) | 11:52p |
Дорога уходит в даль. (Пятая глава) ССЫЛКА на все главы:Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРОГлава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТГлава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИНГлава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯГлава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛГлава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬГлава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНАГлава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫГлава Десятая. ЗВЕРИНЕЦГлава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИКГлава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯГлава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕГлава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙГлава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМГлава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМГлава Двадцатая. СВАДЬБАГлава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН======================================== ======== Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ На следующее утро, в понедельник, я просыпаюсь позже обычного: не в восемь, а в девять часов утра. Ведь я вчера легла поздно — ездила с папой в Броварню, а потом мы с ним в Театральном сквере кутили: ели бублики и крем-брюле. Я тороплюсь одеваться, натягиваю один чулок наизнанку, путаюсь в тесемках и пуговицах. Мне очень хотелось бы не умываться — ведь поздно-то, поздно как! — но разве Юзефу переспоришь? Она стоит надо мной с полотенцем в руках и командует: — Переверни пончошку (чулок) на другу сторону! Правое ухо в мыле, смой! — Мы с Сонечкой Михальчук сговорились встретиться в Ботаническом саду! — взмаливаюсь я жалобно. — Не блоха твоя Сонечка, не ускакнет! В спешке я не сразу замечаю, что в доме что-то происходит, вернее — произошло утром, пока я спала. Но, когда я причесываю свои «кудлы», Юзефа успевает шепнуть мне с торжеством: — Папа с немкиней промовку имел! — Про что? — Уж ен знаеть, про что! И немкиня тоже знаеть… Видишь? В самом деле, фрейлейн Цецильхен, сидя у стола, что-то пишет. Глаза у нее покрасневшие, носик припух — она недавно плакала. Время от времени она задумывается, прижимая к губам платочек, — фестончики его вышиты гладью еще под руководством самой фрау директор «Высшей школы дочерей» в Кенигсберге! Когда я подхожу к Цецильхен, чтобы поздороваться, она смотрит на меня, глаза ее наполняются слезами, она грустно шепчет: — Ах, Зашинка… Ах, дорогая Зашинка… Это что-то новое. Фрейлейн Цецильхен не любит моего имени «Сашенька» (язык сломать можно!) и называет меня «Альхен». Затем Цецильхен обнимает меня и прижимает к себе мою кудлатую голову. Мне неудобно, лицо мое почти лежит на столе, и я невольно успеваю прочитать адрес на конверте — крупными буквами: МЕМЕЛЬ. Отпустив мою голову, Цецильхен указывает мне на конверт и говорит горько: — Вот. Пишу ему… Дяде жены моего двоюродного брата. У него в Мемеле собственное кафе… Под названием «В зеленом саду»… Когда у нас дома был семейный совет, ехать мне в Россию или не ехать, этот дядя говорил: «Не надо! Пусть сидит дома!» О, как он был прав! Теперь я пишу ему, пусть он мне что-нибудь посоветует… У двери в столовую я немного медлю — оттуда слышен голос папы: — Да перестань волноваться! Если ты сама не умеешь никому сказать «нет» или «вы этого не умеете», так предоставь это мне! — Но я боюсь, что ты не так сказал, — пытается возразить мама. — Я был вежлив, как учитель танцев… Но я сказал ей, что не надо браться за то, чего не умеешь делать, вот и все! А нам с тобой надо подумать о настоящем учителе: ребенок способный, любознательный… Но тут в столовую вхожу я, и разговор сразу иссякает, словно самоварная струя после того, как привернули кран. Весь день настроение у нас в доме напряженное. Цецильхен со скорбными глазами строчит письма. Гулять со мной в этот день некому. Мама занялась укладкой зимних вещей в нафталин, Юзефа на кухне рубит сечкой мясо, овощи и, по обыкновению, ворчит как нанятая: — Чи ж я им не говорила? Смотрите, говорила, кого берете! Нет, привезли дуру ребенка учить! Я взбираюсь на подоконник в передней — оттуда видны окна квартиры, где живет знакомая девочка, Любочка Зильберберг. Раскрываю окно настежь и зову сперва не очень громко: — Люба! Люба! Потом громче: — Любочка-а-а! Юбочка-а-а! Потом: — Любка-а! Юбка-а! И, совсем расшалившись, кричу во весь голос: — Любочка! Юбочка! Бочка! Очка! Чка! Ка! А! Наконец одно из окон Любочкиной квартиры чуть-чуть приоткрывается. В узенькую щель виден бледный носик Любочки Зильберберг и белокурая прядка ее волос. — Что ты кричишь? — сердито бросает она в оконную щель. — Мне скучно, — говорю я откровенно. — А тебе? — Тоже. — А что ты делаешь? — Ничего, — грустно признается Любочка. — Сидю себе. — Так приходи ко мне играть! — Нельзя, — вздыхает Любочка. — И не зови меня! Мне к окошку подходить не велено: я простудюсь…( ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА ) |
|