"Так должна твориться филология" - Записки
Столетней давности разговоры
***
Чему я за всю жизнь научился, так это тому, что нужно писать "записки", в буквальном смысле этого слова. Каждая мысль, каждая заметка - отдельная записочка, а потом собрать эти заметки и группировать. Так должна твориться филология. Тетрадь же часто губит всё.

***
- Я должен Вам сказать, что я признаю, что всякая с женщиной связь глубоко ответственна, так что и после телесной Вашей смерти Вы телесно-материально связаны со всеми, с кем Вы вступили в половую связь. Поэтому всякое соединение с женщиной есть как бы примесь и замутнение Вашей собственной сущности, и горе тому, у кого таких соединений много: каждое из них балласт и груз. Эмпирическая связь становится метафизической со всеми отсюда вытекающими последствиями.
Вяч. Иванов (разговоры с М. Альтманом)
______________
Стиль беседы эрудита с идиотом имеет давнюю традицию. То, что умный человек иной раз и постесняется произнести при другом умном, при идиоте произносить можно - для него и это недоступный мир высших смыслов. Так глуповатые мысли умных людей становятся известны миру. Притом на пользу: короля играют придворные, умные мысли играются мыслями глупыми, которых в головах всегда больше. Глупые мысли есть у всех, и только умные люди умеют вымалчивать большинство подуманного, давая слово редким случаям, не пользующимся поддержкой мыслительного населения головы, осуществляя тем самым недемократический зажим голосов данного мыслительного населения. Так что знакомство с культурой молчаливого большинства, определяющей общий фон умной головы, оказывается весьма небесполезным - лучше представляется соседство умных мыслей, с кем они водят родство, кто именно включает перфоратор в субботу утром, когда они еще не проснулись, кто сидит за соседним столиком, когда умная мысль спускается выпить кофе, кто звонит в дверь и говорит умной мысли: у нас акция, мы из соседнего магазина и даром отдаем вам уникальный набор...
______________

***
- Мой тезис: Тургенев в Париже - натурален. Что у нас манерность, в Париже - манера. Тургенев был французом до мозга костей, он имел там таких друзей, которых не имел в России. И он всю жизнь был учеником тонкой французской культуры, всецело ею проникаясь и пропитываясь. И вовсе мы за границей не чувствуем себя чужими. Я сам в Париже чувствую себюя превосходно. хотя я и горячий патриот России.

***
- Ведь если меня спросят, кто я, то я, сколько б ни старался, не сумею дать ответа в положительной форме: я есмь то-то, а только всегда в отрицательной: я, Иванов, не Альтман, не ты, не он и т.д. И тем не менее все ж истина, что я есмь. и в любви, когда я утверждаю другую личность, когда я говорю "ты еси", я через это положительно утверждаю "я есмь". Вот тут-то, в любви, и начинается первая положительная форма личности и бытия его - "я есмь". Во всех же сотальных случаях, употребляя слово "я" (есмь), я совершаю узурпаторство у Того, кто воистину Есть. И каждый раз,, когда я говорю "я", я совершаю великий грех. "Я" - царская печать, Его перстень, которым я, не имея на то права. запечатыва свои письма. Его подписью я выдаю фальшивый вексель. Только в подобии Отцу я - я, во всех остальных случаях это подделка.

***
- Детерминизм полный совершенно вяжется с моим мировоззрением, я полагаю, что мы, будучи существами вообще свободными, здесь, в жизни, именно несвободны. Мы были до рождения вольны в своем выборе, но выбрали - пропало: назвался груздём - полезай в кузов.

***
Говорили о познании и любви. Хлебников сказал, что всякое человеческое слово, мысль, жест - все замечательно.
- Нужно было бы писать дневник с точностью до одной секунды.
- Безусловно, - сказал я, - особенно замечательны разговоры с великими людьми, и я так недоволен Эккерманом, что он сравниельно мало и так слабо передал нам "разговоры" с Гете. Нет, такие вещи не так пишутся. Впрочем, это объясняется, быть может, тем, что Эккерман так благоговел перед Гете и не был сам достаточно глубок. Нужно было быть глубже Гете, что бы писать "Разговоры с Гете",и нужно было по крайней мере ненавидеть: ибо "ненависть глядит проницательно".
- Это хорошо, что Вы сказали "по крайней мере", - сказал В., - ибо есть нечто, что глядит глубже и видит проницательнее. чем ненависть, это - любовь. Всякое познание - эротично.

***
Затем я рассказал свой последний сон. Мне снилось, что я жаловался Вл. Соловьеву, что жизнь моя несозвучна, не должный у нее унисон, и он направил меня сказать об этом В.И.

---------------------------------
Надо заметить, что несчастный Вл. Соловьев и поныне служит предметом сновидений, и о нем передают сведения самого странного характера:
http://krylov.livejournal.com/2089558.html
"Приснился некий ангел, который сообщил мне, что Владимир Соловьёв (который философ, а не это современное) на самом деле был вовсе не Соловьёв, а СолОвьев (с ударением на «о»), то есть с позорной фамилией, происходящей вовсе не от соловья-нахтигаля, а от «соловости», то есть от конской масти. Тот же ангел мне сообщил, что Соловьев знал эту постыдную тайну, и всю жизнь, скрываючи её, безумно страдал, пока не предался Сатане, который обещал покрыть его срам в обмен на служение ему и англичанам. (что одно и то же)."

Очень надеюсь, что какой-нибудь герой придет и освободит Вл. Соловьева. Со своей стороны могу заверить, что Вл. Соловьев мне ни разу не снился и никаких сообщений о нем во сне никто мне не передавал. Пусть покоится с миром, добрый человек.
________________

***
- Ибо чему, собственно, учил Заратустра?
- Ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду, - сказал я.
- Да, - сказал В., - Вы говорите по Ксенофонту; конечно, Ницше и этому учил, особенно стрелять из лука. Но главная сущность учения в том, что он чил быть чистым, - это самое основное. И все учение Ницше можно свести к двум тезисам: я не хочу быть грязным, я хочу быть чистым. И - я не хочу быть больным, я хочу быть здоровым.

***
- Вам бы не следовало, по-моему, говорить о Льве Толстом. Я читал сегодня Ваши "Борозды и межи", и везде, где Вы говорите о Толстом, мне кажется, что это - общие места, - сказал я и указал при этом на место, где Толстой уподобляется зеркалу, на мир направленному.
- С этим я никак не могу согласитья, - сказал В., - это никем сказано не было еще.

***
- Не удовлетворяет меня Аристотель, - сказал В., - конечно, это ум огромный, но не безграничный, и Платон куда глубже его.

-----------------------------------
//Две цитаты разнесены немногими станицами, сначала говорит, ясное дело, Иванов, а потом - Альтман.//
- Поняли Вы это стихотворение?
- Да, сказал я и стал разъяснять.
- Нет, это не то, сказал В. - оно посвящается моей третьей жене Вере Константиновне. И в нем повествуется о том, что я в ней вижу лик и отсвет моей любимой, ее матери, моей второй жены Лидии Дмитриевны Зиновьевой-Аннибал, и что я боюсь потерять ее так же внезапно, как потерял ее мать.
- Так Вы были трижды женаты, В.И.?
- Да, первый раз я женился в Москве, когда мне было 20 лет и 3 месяца, на Дмитриевской. Я души не чаял тогда в ее брате и, не будь этого, не женился бы на сестре его. Девять лет жил я с моей первой супругой и имел дочь. Потом начинается моя любовь к Лидии Дмитриевне. Мы думали с ней, что это у нас темное, демоническое влечение, а оказалось, что это истинная была любовь. Уже потом, после мы это узнали. Я развелся с Дмитриевской. Очень сурово и жестоко это было, но я тогда был ницшеанцем, и это мне помогло. Теперь я это воспринимаю как убийство, ибо жизнь Дмитриевской оказалась совершенно разбитой, а дочь наша сошла с ума...


//другой голос//
Я рассказал случай с одной женщиной, болезненно меланхолической, которая, из-за ничтожного повода уйдя от меня, кончила самоубийством. Я был совершенно не виноват, однако явился как бы последней каплей, переполнившей и вылившей чашу жизни ее.

***
- Ко всем имеющимся заповедям, думаю я, должно прибавить еще одну: "Не идите мимо!"

***
- Я антисионист, сказал я, - и считаю унизительным для еврейского национального достоинства получить бутафорскую независимость под протекторатом какого-нибудь крупного европейского хищника. Мне вовсе не улыбается амплуа какой-нибудь Сербии; не для того мы 20 веков блуждали и страдали, чтобы так кончить. Нет, я предпочитаю диаспору.
- А я, - сказал В., - с вами не согласен. Как христианин я много думал о судьбах еврейства и полагаю, что нужно было, чтоб евреи были по всему миру рассеяны, но нужно также, чтобы вновь к концу времен осели в Палестине. Только сионизм должен стать течением религиозным. И язык ваш должен быть древнееврейским.

***
- Это - дух брезгливости. Толстой смотрит на всё брезгливо, с каким-то отвращением. Ссорясь, например, с Тургеневым, он говорит, что ненавидит его за то, что у Тургенева такие-то ляжки. оценивать человека с точки зрения ляжек - это характерно для Толстого. Толстой, так же как вот те брезгливо купавшиеся, высокомерно воплотился. И в противоположность Гомеру, всем вещам говорящему "Да", Толстой всему говорит некое "Нет", отбрасывая на все явления мира тень.

***
- А чем объясняете Вы симпатии к коммунизму Ромена Роллана и Анатоля Франса?
- О, Роллана я вижу насквозь. ...
- Ну, а Анатоль Франс?
- О, того я тоже вижу насквозь. ...

***
- Нет, - сказал В., - крест на меня действует тяжело, здесь у меня общее с Гете, и я слишком эллин, чтоб мне было по душе это скрещение, хотя я знаю, что этот символ страшно глубок, значителен и победоносен ("сим победиши"), ибо кто его может вынести, тому, конечно, уже ничто не страшно. Также мне не по душе и индийский знак (свастика) - жизнь.
***