| Альбин, или Торжество романтических идеалов |
[Jan. 5th, 2007|01:02 pm] |
Часть вторая
Признаться, я совсем не понял его. Он часто говорит вещи, которые я не вполне понимаю, но слово "законсервированы" в данном случае мне ничего не сказало. Значит ли это, что мы не можем умереть? Действительно, я знаю, что значит смерть, но никогда не сталкивался с ней. Я всегда думал о смерти, как о чем-то бесконечно отдаленном - вплоть до того самого странного вечера, когда впервые ощутил неоспоримую реальность этого события. И вдруг он говорит "законсервированы". Конечно, в своем узком кругу я многого могу не знать. Можно спросить у девушек, но они, мне кажется, неохотно будут об этом говорить, если вообще захотят поддерживать такие беседы.
Впрочем, возможность узнать это предоставилась мне значительно раньше, чем я думал. В один столь же прекрасный вечер - а под Аполлониумом каждый вечер по-своему прекрасен, уникален и неповторим - я спас человеческую жизнь. Никогда еще о таком не слышал. Я спас жизнь девушки.
Не скрою, после того происшествия у "Солнечной Реки" и разговора с Фальком меня заинтриговала сама возможность смерти в нашем мире и ее соотношение с другими проявлениями нашего существования. Кроме того, меня до глубины души поразило отношение девушек к близости смерти и к покушению на столь резкое физическое воздействие, которое могло бы привести к ней. Слова Фалька странным образом укрепили меня, так что постепенно я стал воспринимать происходящее как некую тайную игру, неизвестный мне ранее ритуал знакомства, ухаживания, любовной интриги. Надо ли говорить, что я стал часто бывать в "Солнечной Реке" и в близлежащем парке, надеясь снова встретить душительницу и пройти этим запутанным путем до конца.
И однажды я, наконец, увидел ее. На этот раз она была одна, тихо гуляла по парку, не проявляя никаких признаков агрессивности. Конечно, спрятаться для меня было почти невозможно - других мужчин в парке не было, так что меня все равно заметили бы. Я присел на одной из скамеечек в тени густых ветвей. На скамейке уже сидели несколько девушек, болтали и пили фруктовые коктейли. Я заговорил с ними, не помню сейчас, о чем, меня угостили коктейлем, я откинулся на спинку скамейки и тела девушек закрыли меня от взглядов с аллеи. Ничем не выдавая свое безразличие к непринужденным красавицам, я старался не потерять из виду белолицую убийцу. На мое несчастье, она скоро перестала бесцельно ходить по аллее и направилась в нашу сторону. Мне показалось, что наступил подходящий момент, чтобы что-нибудь узнать о ней.
Я махнул рукой в сторону белолицей и спросил, кто это. Запрещенная, ответили мне шепотом, чуть скривив блестящие губки. Я спросил, что ей надо. Она сама не знает, что ей надо, прошептали мне в другое ухо. Тебе лучше уйти, сказали мне. Я повернулся к говорившей. Пепельные волосы, густые брови, округлая грудь, властно сжатые губы, невысокая, чуть полноватая. Красивая. Я спросил, почему мне лучше уйти. Она не успела ответить - заметив что-то за моей спиной, вздрогнула и резко встала со скамейки. Я рванулся вслед, поворачивая голову к запрещенной. Но душительница не обратила на меня никакого внимания - ей нужна была моя спутница. Она медленно подходила к нам, хищно улыбаясь, ее бездонные зрачки полыхали. Моя спутница закрыла лицо руками. Внезапно я понял, что нужно делать. Я встал рядом с девушкой, загораживая ее, обнял за плечи одной рукой и прошептал ей в ухо ее имя - Лиза. Потом, повернув голову, посмотрел на запрещенную. Та улыбалась, но теперь я понимал, что она больше не опасна. Она подошла к Лизе, которая теперь была моей. Наклонилась к ее уху и что-то прошептала. Бросила на меня последний взгляд и ушла.
Ты спас мне жизнь, сказала Лиза. Ты спас ей жизнь, подтвердили девушки.
Все правильно, сказал Фальк на следующее утро. Такой героизм и движет нашим миром. Обрати внимание, в прошлый раз спасли тебя, в этот раз спас ты. Понимаешь, у меня такое чувство, что они играют с нами, говорил Фальк, хотя я и не могу понять, в чем заключается эта игра. Я не знаю даже, все ли принимают в ней участие, ведь на самом деле запрещенных много, а мужчин мало, очень мало. Возможно, девушки так же спасают и друг друга от запрещенных, это необходимо для смены подруг, а иначе их ожидает неминуемая депрессия. А возможно, все намного сложнее, чем мы себе представляем.
Фальк, спросил я, а как общаются девушки со своими подругами, ведь у нас для эмоциональной жизни есть девушки, но ведь если мужчин так мало, то у девушек должны быть другие... другие подруги? - усмехнулся Фальк... другие проявления эмоционального существования, ведь мы не являемся необходимым условием для их повседневной жизни... Так я думал и не видел никаких причин тому, чтобы считать это неправдой. Лиза ничего не рассказывала мне об этом, а когда я пытался задать вопрос прямо, она смеялась, легонько била меня пальцами по губам, а потом мы снова начинали касаться друг друга, и никаких преград между нами не было, ведь она была моей, и ни разу ее легкость и доверительность не оставляли у меня желания продолжать попытки допроса - до следующего раза, когда все повторялось сначала, и заканчивалось так же. В конце концов, я не видел ничего предосудительного в том, чтобы у девушки были другие подруги, до тех пор, пока мы не вместе. Фальк выслушивал эти соображения, улыбаясь своим мыслям, а мне никак не приходило в голову замолчать и послушать, что он скажет, и напрасно, как я теперь понимаю.
Так мы жили довольно долго. Дни мои проходили, разделенные между Лизой и Фальком, причем с Фальком мы, естественно, виделись все меньше и меньше. Мы встречались с Лизой днем, гуляли до вечера, иногда пили коктейли в "Солнечной Реке", до глубокой ночи любовались Аполлониумом в парке, иногда шли к ней, иногда ко мне и подолгу играли друг другом, каждый раз как будто подглядывая в щелочку за собственными капризами, движениями, телами, немедленно раскрывая друг другу все увиденное, вместе посмеиваясь за спинами у самих себя, а то вдруг ради шутки предавали друг друга и тайно сговаривались о чем-то - я с ее кожей, бельем, волосами, она с моими снами о ней, с моими страхами, и даже, иногда, очень редко, с моими неотступными мыслями о ее других подругах, которые были у нее, которые, может, и сейчас есть у нее, и с которыми она изменяет мне утром, когда мы прощаемся на несколько часов и я иду к Фальку, а она уходит куда-то, куда мне дороги нет и никогда не будет.
Я начинал ненавидеть солнце. И в один из таких дней я увидел ее опять. Она шла по площади, твердым уверенным шагом, стройная, на высоких шпильках, бледные губы и пудра на висках. Меня начала бить дрожь. Это было ощущение близости тайны. Почему-то мне казалось, что она ответит, если я заговорю. Она была прекраснейшей из всех, когда я догнал ее, коснулся ее локтя и пошел рядом. Это длилось несколько секунд. Она остановилась, повернулась ко мне и приблизила свое лицо к моему. Положила руку мне на плечо. Коснулась своим лбом моего. Глаза у нее были сине-зеленого цвета, как море, которого я тоже никогда не видел. Тихо, еле слышно, она произнесла два слова. Только выдохнула, позволив мне ощутить резкий мятный запах ее рта.
Альбин.
Спрячься.
А потом она дала мне пощечину, так, что у меня зазвенело в ушах и я чуть было не упал. Когда я очнулся, ее уже не было рядом. Она бежала далеко-далеко впереди меня, а передо мной на плитах площади лежали ее черные туфельки.
Больше я ее никогда не видел. |
|
|
