иллюстрация к какому-то произведению кафки?

что гречневой?

я про это, например, атмосферой напоминает:

К. прибыл поздно вечером. Деревня тонула в глубоком снегу. Замковой
горы не было видно. Туман и тьма закрывали ее, и огромный Замок не давал о
себе знать ни малейшим проблеском света. Долго стоял К. на деревянном мосту,
который вел с проезжей дороги в Деревню, и смотрел в кажущуюся пустоту.
Потом он отправился искать ночлег. На постоялом дворе еще не спали, и
хотя комнат хозяин не сдавал, он так растерялся и смутился приходом позднего
гостя, что разрешил К. взять соломенный тюфяк и лечь в общей комнате. К.
охотно согласился. Несколько крестьян еще допивали пиво, но К. ни с кем не
захотел разговаривать, сам стащил тюфяк с чердака и улегся у печки. Было
очень тепло, крестьяне не шумели, и, окинув их еще раз усталым взглядом, К.
заснул.
Но вскоре его разбудили. Молодой человек с лицом актера -- узкие глаза,
густые брови -- стоял над ним рядом с хозяином. Крестьяне еще не разошлись,
некоторые из них повернули стулья так, чтобы лучше видеть и слышать. Молодой
человек очень вежливо попросил прощения за то, что разбудил К., представился
-- сын кастеляна Замка -- и затем сказал: "Эта Деревня принадлежит Замку, и
тот, кто здесь живет или ночует, фактически живет и ночует в Замке. А без
разрешения графа это никому не дозволяется. У вас такого разрешения нет, по
крайней мере вы его не предъявили".
К. привстал, пригладил волосы, взглянул на этих людей снизу вверх и
сказал: "В какую это Деревню я попал? Разве здесь есть Замок?"
"Разумеется, -- медленно проговорил молодой человек, а некоторые
окружающие поглядели на К. и покачали головами. -- Здесь находится Замок
графа Вествеста".
"Значит, надо получить разрешение на ночевку?" -- переспросил К.,
словно желая убедиться, что ему эти слова не приснились.
"Разрешение надо получить обязательно, -- ответил ему молодой человек и
с явной насмешкой над К., разведя руками, спросил хозяина и посетителей: --
Разве можно без разрешения?"
"Что же, придется мне достать разрешение", -- сказал К., зевнув и
откинув одеяло, словно собирался встать.
"У кого же?" -- спросил молодой человек.
"У господина графа, -- сказал К., -- что же еще остается делать?"
"Сейчас, в полночь, брать разрешение у господина графа?" -- воскликнул
молодой человек, отступая на шаг.
"А разве нельзя? -- равнодушно спросил К. -- Зачем же тогда вы меня
разбудили?"



ну или вот:
https://www.youtube.com/watch?v=zbOLSY3sX9g
Я был в крайнем затруднении; надо было срочно выезжать; в деревне за
десять миль ждал меня тяжелобольной; на всем пространстве между ним и мною
мела непроглядная вьюга; у меня имелась повозка, легкая, на высоких колесах,
как раз то, что нужно для наших сельских дорог; запахнувшись в шубу, с
саквояжиком в руке, я стоял среди двора, готовый ехать; но лошади, лошади у
меня не было! Моя собственная лошадка, не выдержав тягот и лишений этой
суровой зимы, околела прошлой ночью; служанка бросилась в деревню поискать,
не даст ли мне кто коня; безнадежная попытка, как я и предвидел,- и все гуще
заносимый снегом и все больше цепенея в неподвижности, я бесцельно стоял и
ждал. Но вот и служанка, одна; она еще в воротах помахала мне фонарем; ну
еще бы, сейчас да в такую дорогу разве кто одолжит мне лошадь! Я еще раз
прошелся по двору, но так ничего и не придумал; озабоченный, я по
рассеянности толкнул ногой шаткую дверцу, ведущую в заброшенный свиной хлев.
Она открылась и захлопала на петлях. Из хлева понесло теплом и словно бы
лошадиным духом. Тусклый фонарь качался на веревке, подвешенной к потолку. В
низеньком чуланчике, согнувшись в три погибели, сидел какой-то дюжий малый,
он повернулся и уставил на меня свои голубые глаза. - Прикажете запрягать?-
спросил он, выползая на четвереньках.
Я не знал, что ответить, и только нагнулся поглядеть, нет ли там еще
чего. Служанка стояла рядом.
- Богачу и невдомек, что у него припасено в хозяйстве,- сказала она, и
оба мы засмеялись.
- Э-гей, Братец, э-гей, Сестричка!- крикнул конюх, и два могучих коня,
прижав ноги к брюху и клоня точеные головы, как это делают верблюды, играя
крутыми боками, едва-едва друг за дружкой протиснулись в дверной проем. И
сразу же выпрямились на. высоких ногах;
от их лоснящейся шерсти валил густой пар.
- Помоги ему,- сказал я, и услужливая девушка поспешила подать конюху
сбрую.
Но едва она подошла, как он обхватил ее и прижался лицом к ее лицу.
Девушка вскрикнула и бросилась ко мне; на щеке ее красными рубцами
отпечатались два ряда зубов.
- Ах, скотина!- крикнул я в ярости.- Кнута захотел?
И тут же спохватился, что этот человек мне совсем незнаком, что я не
знаю, откуда он взялся, и что он сам вызвался мне помочь, когда все другие
отказались. Словно угадав мои мысли, конюх пропустил угрозу мимо ушей и, все
еще занятый лошадьми, на мгновение обернулся ко мне.
- Садитесь,- сказал он; и в самом деле, все готово. На такой отличной
упряжке, как я замечаю, мне еще не приходилось выезжать, и я охотно сажусь.
- Править буду я сам, ты не знаешь дороги,- заявляю я.
- А как же, я и не поеду с вами,- говорит он,- останусь с Розой.
- Нет!- вскричала Роза и в страшном предчувствии своей неотвратимой
участи кинулась в дом; я слышу, как бренчит цепочка, которой она закладывает
дверь, слышу, как щелкает замок; вижу, как, скрываясь от погони, она тушит
огонь в прихожей, а затем и в других комнатах.
- Ты едешь со мной,- говорю я конюху,- или я откажусь от поездки, как
она ни нужна. Уж не вообразил ли ты, что я отдам девушку в уплату за услугу?
- Эй, залетные!- крикнул он, хлопнул в ладоши и повозку помчало, как
несет щепку быстрым течением; я еще слышу, как дверь дома трещит и
рассыпается под ударами конюха, и тут равномерный пронзительный свист
оглушает все мои чувства, наполняя глаза и уши. Но это длится лишь
мгновение; не успеваю оглянуться, как я уже у цели, словно ворота моей
усадьбы открываются прямо во двор больного; лошади стоят смирно; вьюга
утихла; светит луна; отец и мать больного выходят мне навстречу; за ними
бежит его сестра, меня чуть ли не на руках выносят из повозки; я не понимаю
их сбивчивых объяснений; в комнате больного нечем дышать; щелястая печь
дымит; я решаю открыть окно, но сперва хочу осмотреть больного. Это
худенький мальчик, без рубашки, температура нормальная, не высокая и не
низкая, глаза пустые, он высовывается из-под пуховой перинки, обнимает меня
за шею и шепчет на ухо:
- Доктор, позволь мне умереть.
Я оглядываюсь; никто этого не слышал; родители стоят молча, понурясь и
ждут моего приговора; сестра принесла стул для саквояжика. Я открываю его и
роюсь в инструментах; мальчик поминутно тянется ко мне рукой с кровати,
напоминая о своей просьбе; я беру пинцет, проверяю его при свете свечи и
кладу обратно. "Да,- думаю я в кощунственном исступлении,именно в таких
случаях приходят на помощь боги, они посылают нужную тебе лошадь, а заодно
впопыхах вторую, и уже без всякой нужды разоряются на конюха..." И только
тут вспоминаю Розу; что делать, как спасти ее, как вытащить из-под этого
конюха- в десяти милях от дома, с лошадьми, в которых сам черт вселился? С
лошадьми, которые каким-то образом ослабили постромки, а теперь неведомо как
распахнули снаружи окна; обе просунули головы в комнату и, невзирая на
переполох во всем семействе, разглядывают больного. "Сейчас же еду домой",-
решаю я, словно лошади меня зовут, но позволяю сестре больного, которой
кажется, что я оглушен духотой, снять с меня шубу. Передо мной ставят
стаканчик рому, старик треплет меня по плечу- столь великая жертва дает ему
право на фамильярность. Я качаю головой; от предстоящего разговора с этим
утлым старичком меня заранее мутит; только поэтому предпочитаю я не пить.
Мать стоит у постели и манит меня; я послушно прикладываю голову к груди
больного,- между тем как одна из лошадей звонко ржет, задрав морду к
потолку,- и мальчик вздрагивает от прикосновения моей мокрой бороды. Все
так, как я и предвидел: мальчик здоров, разве что слегка малокровен,
заботливая мамаша чересчур усердно накачивает его кофе; тем не менее он
здоров, следовало бы тумаком гнать его из постели. Но я не берусь никого
воспитывать, пусть валяется! Я назначен сюда районными властями и честно
тружусь, можно даже сказать- через край. Хоть мне платят гроши, я охотно, не
щадя себя, помогаю бедным. А тут еще забота о Розе, мальчик, пожалуй, прав,
да и мне впору умереть. Что мне делать здесь этой нескончаемой зимой?!
Лошадь моя пала, и никто в деревне не одолжит мне свою. Приходится в
свинарнике добывать себе упряжку; не подвернись мне эти лошади, я поскакал
бы на свиньях. Вот как обстоит дело! Я киваю семейству. Они не знают о моих
горестях, а расскажи им- не поверят. Рецепты выписывать нетрудно, трудно
сговориться с людьми. Что ж, пора кончать визит, снова меня зря потревожили,
ну да мне не привыкать стать, при помощи моего ночного колокольчика меня
терзает вся округа, а на этот раз пришлось поступиться даже Розой, этой
милой девушкой,- сколько лет она у меня в доме, а я ее едва замечал- нет,
эта жертва чересчур велика, и я пускаю в ход самые изощренные доводы, чтобы
как-то себя урезонить и не наброситься на людей, которые при всем желании не
могут вернуть мне Розу. Но когда я захлопываю саквояжик и кивком прошу
подать мне шубу, между тем как семейство стоит и ждет- отец обнюхивает,
стаканчик рома, он все еще держит его в руке, мать, по-видимому глубоко
разочарованнаяно чего, собственно, хотят эти люди?- со слезами на глазах
кусает губы, а сестра помахивает полотенцем, насквозь пропитанным кровью,- у
меня возникает сомнение, а не болен ли в самом деле мальчик? Я подхожу, он
улыбается мне навстречу, словно я несу ему крепчайшего бульону,- ах, а
теперь заржали обе лошади, возможно, они призваны свыше наставить меня при
осмотре больного- и тут я вижу: мальчик действительно болен. На правом боку,
в области бедра, у него открытая рана в ладонь величиной. Отливая всеми
оттенками розового, темная в глубине и постепенно светлея к краям, с
мелко-пупырчатой тканью и неравномерными сгустками крови, она зияет, как
рудничный карьер. Но это лишь на расстоянии. Вблизи я вижу, что у больного
осложнение. Тут такое творится, что только руками разведешь. Черви длиной и
толщиной в мизинец, розовые, да еще и вымазанные в крови, копошатся в
глубине раны, извиваясь на своих многочисленных ножках и поднимая к свету
белые головки. Бедный мальчик, тебе нельзя помочь! Я обнаружил у тебя
большую рану; этот пагубный цветок на бедре станет твоей гибелью. Все
семейство счастливо, оно видит, что я не бездействую; сестра докладывает это
матери, мать- отцу, отец- соседям, видно, как в лучах луны они на цыпочках,
балансируя распростертыми руками, тянутся в открытые двери.

холодно муэдзину зимой