|
|
Пишет dersay (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} dersay)@ 2006-04-09 21:02:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Святая эпидемия. Побег
– Смотри, смотри, вон и Ромка! – заметила Света.
Прятавшийся до этого где-то среди разбитых машин Ромка подбежал к другу, как только двор покинули солдаты и труповозы. Он быстро осмотрел наручники и поднял голову наверх, в сторону их окна. Заметив мать и сестру, он крикнул: Топор! На балконе в ящике с инструментом топор!
Светка быстро сообразила, в чем дело, выскочила на балкон, распахнула отцовский ящик и нашла топор. Оглядевшись по сторонам, чтобы никто не заметил, она бросила его вниз. Ромка подбежал к топору, взял его, вернулся к Илюхе и несколько раз ударил по цепочке наручников. Но она вминалась в асфальт, не желая разрубаться. Ромка с топором кинулся к машинам, у одной из них вскрыл багажник, порылся в нем и извлек небольшую кувалду. Потом вернулся к другу, уложил цепочку на кувалду, со второго удара освободил его, и они помчались в подъезд.
Через минуту запыхавшиеся мальчишки были уже дома. Первым делом Ирина Николаевна обняла размазывающего черные слезы по пыльному лицу Илюшку и опять заплакала. Ромка бегал по квартире и кричал:
– Быстро уходим! Где ваши сумки? Через пару минут тут будут санитары! Солдаты по рации их к Илюхе вызвали!
Сумки со всем необходимым на экстренный случай давно уже были приготовлены. Поэтому не пришлось долго собираться. Когда все были готовы, мама подошла к иконам и строго сказала: Все сюда!
Их семью нельзя было назвать сильно верующей. Иконы в доме имелись. Иногда заходили в церковь, в основном по праздникам и не надолго, но нательные крестики носили все. А Илюшка с матерью жили вдвоем без отца, как и многие. Жили трудно, в однокомнатной квартире, на одну мамину зарплату. Она все время работала, для того чтобы вырастить сына и о Боге ей думать было просто некогда. Но когда началась эпидемия, она попросила Ирину Николаевну поставить свечку за ее здоровье в церкви, потому что у нее появились какие-то нехорошие предчувствия. Да что тебе свечка-то? – возмутилась та, – Ты же не крещеная! Тебе креститься и причащаться нужно!
С тех пор стали разговаривать о Вере, но Илюшкина мать все как-то не решалась и не решалась креститься. Все стеснялась чего-то. А потом – карантин и в церквях строго ограничили количество присутствующих на службе, соответственно метражу помещения храма. Священники работали на износ, служа по нескольку литургий и вечерних в день. Спали прямо в храмах на скамьях. Патриарх благословил общую исповедь, когда священник бегло перечисляет все возможные грехи, а прихожане только успевают за ним повторять – грешен, грешен, грешен! Параллельно со службами – постоянные молебны, молебны, молебны о прекращении мора, о здравии, о упокоении, заочные отпевания. Батюшки падали в обмороки, зачитывая многотысячные списки имен болеющих и умерших людей. Ни о каких выездах на требы по адресам, личных беседах, наставлениях не могло быть и речи.
Так Илюшкина мать с сыном и не крестились. Поэтому он не пошел к иконам, а скромно остался стоять в коридоре. Ирина Николаевна заметила это и крикнула:
– Илья, а ты чего не идешь?
– Да я не крещеный, теть Ир…
– А что, для некрещеных Бога нет, что ли? А ну давай сюда быстрей!
– Илюха, хорош, ломаться, давай быстрей сюда, времени нет! – добавил Ромка.
Зареванный Илья, стесняясь, подошел и встал в сторонке. Ирина Николаевна властно взяла его за рукав, подтащила к себе и поставила впереди всех, перед самыми иконами.
– Крестится, хоть умеешь?
– Умею – буркнул он.
– Светка, читай…
В последнее время она привыкла часто молиться, поэтому быстро и уверенно прочитала Отче наш, Богородицу и 90-й псалом. Потом они присели на дорогу, перекрестились еще раз и пошли на выход.
Лифт давно уже не работал и они стали спускаться по лестнице. Она была сильно захламлена разным мусором и брошенными вещами. Многих уже вынесли по ней на носилках. Многих вывели под руки. Многие в спешке бежали. Под ногами хрустели сухие тушки насекомых и при каждом шаге в воздух поднималась пыль и сотни комариных крылышек. На площадке второго этажа Ромка скомандовал: стойте здесь, я посмотрю – что во дворе. Но сначала он залез на радиатор батареи, чтобы выглянуть в грязное окно, которое строители почему-то расположили очень высоко. Он приподнялся на цыпочки, но тут же спрыгнул – бригада!
Они бросились обратно, наверх. Успели пробежать несколько этажей и услышали внизу голоса санитаров, заходящих в подъезд. Беглецы замерли, сдерживая дыхание и слыша стук собственных сердец.
– Какие квартиры? – спросил первый голос.
– 7-я, 30-я, 42-я и 52-я. – ответил второй.
– Опять почти все наверху! И чего бы им на нижних этажах не заражаться!
– На нижних уж не осталось никого. Всех увезли.
– Ну что, с какой начнем?
– Да неохота что-то пока на тринадцатый этаж переться. Давай снизу начнем.
– Ну, давай снизу…
Седьмая квартира была на втором этаже. Там жили Петрухины – семья инвалидов колясочников. Ромка прошептал: нам повезло! У Петрухиных они долго провозятся!
Слышно было, как санитары звонили в дверь, потом стучали, потом стали ломать замок. Воспользовавшись грохотом, раздававшимся на весь подъезд, удалось осторожно подняться на свой одиннадцатый этаж. Потом все стихло. Это значило, что санитары проникли в седьмую квартиру. Оттуда послышался плачь. Значит, увозили кого-то из Петрухиных. Эту семью любил весь дом. Они были очень доброжелательными и общительными людьми. Несмотря на то, что были инвалидами, сумели создать семью. Жили – душа в душу. Радовались друг другу и радовали других. Правда, детей своих у них не было, но они удочерили круглую и румяную хохотушку Машку. Она была заводилой всей детворы во дворе, считала всех соседей своей родней, называла на «ты» и могла постучать в любую дверь просто так, по любому поводу. И в ответ на такую открытость, все ее тоже считали своей.
Она даже питалась у всего дома, да и ночевала часто в разных квартирах. Родители чуть не каждый день обзванивали соседей: «Машенька у вас?» «Да у нас, у нас!» – отвечал кто-нибудь – «Поужинала с нами и уснула с книжкой на диване. Пусть спит, я уж будить ее не буду, ладно?»
Машка заболела в самом начале. Слишком со многими общалась. Тогда еще все работало и ее эвакуировали куда-то в степь, где вдали от больших птичьих и людских скоплений были развернуты первые карантинные лагеря с мощным медицинским обеспечением. А Петрухины остались тосковать по ней в Москве. Но вот теперь и их самих приехали разлучать.
Ромка поднял руку, призывая к полной тишине. Он прислушался. В подъезд вошла еще одна группа санитаров и они тяжелой походкой, без разговоров стали подниматься по лестнице. Положение было критичным. Если броситься бежать от них – услышат. Если красться потихоньку – догонят. Зайти в свою квартиру нельзя, они туда и идут. Пустые квартиры, где нет людей, все или закрыты на замок, а если замок выбит бригадами – опечатаны. Оставались квартиры, где были люди. Но нужно звонить, чего-то говорить, просить зайти, двери будут открываться, замки щелкать и их все равно услышат!
Санитары были все ближе и ближе. Их было человека четыре или пять. Уже слышно было даже их дыхание. Больше от страха, чем сознательно они потихоньку поднялись еще на этаж. Теперь и в свою квартиру не вернуться! А санитары уже на одиннадцатом этаже!
Но вдруг один сказал с одышкой: «Ух, бляха-муха… Стоп! Давай передохнем. Набегался я уже сегодня!»
Они остановились, громко дыша, между десятым и одиннадцатым этажом. Кто-то сел на лестницу. Ромка судорожно думал – что делать? Нужно как-то заманить их в какую-нибудь квартиру, чтобы успеть скрыться. И тут у него возникла мысль: он достал из кармана мобильник и позвонил в свою квартиру. Была очень маленькая надежда, что именно в это момент сработает связь. В уме он попросил: Господи, ну помоги! Какое-то время мобильник искал абонента, санитары тем временем уже встали и затопали по лестнице. И в тот момент, когда первый из них проходил мимо сорок второй квартиры, хор духовной академии вдарил: «Боже, Царя храни!»
Санитары опешили и остановились. Кто-то сказал:
– Это в какой квартире монархисты завелись?
– В сорок второй, кажется.
– Оп-па! Нам как раз в нее тоже нужно…
И они стали звонить в дверь, которую, по понятным причинам, открыть было некому. Долго звонить они не привыкли, поэтому достали инструмент, высверлили замок и вошли в квартиру. И хорошо, что вошли все. Это позволило быстро убежать на самый верх, к выходу на крышу. Но он был закрыт! Пришлось забиться в угол на четырнадцатом этаже и надеяться, что санитары сюда не поднимутся. Больше вариантов не было.
Ромка хорошо запомнил, что последняя квартира, которую хотели они осмотреть, была 52-я. Это тринадцатый этаж. В принципе, могло пронести! Они затаились…
Довольно скоро дверь их квартиры открылась и оттуда стали выходить санитары.
– Сбежали гады – сказал один и грязно выругался.
– Ну почему гады? – ответил второй, – твоя-то семья где?
– Я своих сразу к бабке в деревню отправил.
– Ну а эти не смогли, видимо. Что ж теперь, как волков их отстреливать?
– А что, лучше, чтобы эти твари других заражали? Я бы вообще их как бройлеров в прошлом году сжигал без жалости. Глядишь, не было бы сейчас столько трупов!
– Озверел ты, Николаич, совсем. Смотри, как бы сам не заразился. А то и тебя кто-нибудь спалит как бройлера. Мои вот тоже сидят сейчас в Бирюлево. Может и их какой-нибудь озверевший санитар ловит…
– Озвереешь тут! Мы – кто? Менты что ли? Мы – санитары! А они от нас бегают, сволочи! Пока мы этих ловим, другие где-то умирают, заражают остальных! Может и твоих, в Бирюлево заражают! Где вот теперь их искать?
– Далеко не уйдут, не волнуйся. Оцепления кругом.
– Да хрен с ними! Какая следующая квартира?
– Пятьдесят вторая.
– Ладно, Петров, мы пойдем туда, а ты пока проверь весь подъезд с седьмого этажа. Ниже проверит первая бригада. Чую я – здесь они где-то, забились суки в какую-нибудь конуру. И чердак проверь!
Санитары поднялись на тринадцатый этаж, стали долбиться и звонить в 52-ю, а Петров пошел вниз, чтобы проверить по очереди все квартиры.
Светка прижалась к матери и дрожала. Она была в полуобморочном состоянии от страха, от близости грубых санитаров, которые, матерясь, ломали очередную дверь прямо под ними, в каких-то двух-трех метрах.
Тем временем Петров, видимо уже, проверил все квартиры и опять поднялся на тринадцатый этаж. Злобный санитар, скорее всего, был у них бригадиром, поэтому Петров крикнул в открытую дверь 52-й квартиры:
– Николаич, что там у вас?
– Да бабка тут, без сознания уже, температура за 40, досиделась, карга старая! А ты щеглов из 42-й нашел?
– Снизу нет их. Пойду на четырнадцатый.
– Чердак, чердак не забудь!
– Да что я, первый раз что ли?
Слышно было, как шаркают огромные резиновые бахилы на ногах Петрова по ступеням предпоследнего лестничного пролета. Как шуршит прорезиненная ткань огромного защитного костюма, делающего человека, одетого в него, похожим на робота или инопланетянина. Ему осталось подняться всего на несколько ступеней, чтобы заметить беглецов. Ирина Николаевна оторвала дрожащую Светку и шепнула: на колени! Молись!
Они буквально пали ниц на грязный кафель, засыпанный насекомыми, Илюшка как-то растерянно стал ощупывать стену, у которой они сидели, как будто хотел просочиться сквозь нее, а Ромка широко раскрыл глаза и рот, не зная – что будет через секунду, но готовый на все! Он не думал – что делает, у него не было ни какого плана, ни каких соображений. Это был – полный тупик! И когда огромная фигура Петрова встала прямо перед ними, он кинулся на него с кулаками, готовый сорвать с головы бесформенный капюшон, марлевую повязку и прорваться к его лицу!
Но Петров успел перехватить его руку за запястье и крепко ее сжать. Мама со Светкой инстинктивно вцепились в Ромку, чтобы не отдать его санитару. Их огромные от страха и слез глаза в слепом ужасе уставились мужчину, и они побелевшими пальцами стали отрывать Ромку с такой силой, что затрещала одежда. Петров стоял молча и, казалось, не знал – что делать. Он с какой-то задумчивостью вглядывался по очереди в лица своих жертв и остановился на Илюхе, который трепетал у стены. Его худое чумазое лицо с разводами от слез чем-то привлекло Петрова больше других. Он оставил Ромкину руку и направился к вжимающемуся в стену мальчику.
Но Петров не стал его хватать, а неожиданно присел перед ним на корточки и взял обрубок цепочки от наручников.
– Так это ты выл во дворе?
Илюха молчал. Он не знал – что отвечать. Он окаменел. Ему было страшно: мертвая мать, солдаты, наручники, пустой колодец двора, страшный санитар перед его лицом, все это было сплошным непрекращающимся кошмаром, способным сорвать, исковеркать, превратить в кровавые клочья любую детскую психику. Но санитар почему-то покрутил в руках цепочку, прижал Илюшку к себе и как-то глухо застонал…
– Что ж мы делаем-то, Господи…
Снизу раздался крик Николаича:
– Петров, ты там жив?
– Жив, жив! – ответил он, вставая и почему-то крестясь.
– Ну что там?
– Пусто…
Когда внизу за уходящей бригадой хлопнула входная дверь, в подъезде воцарилась полная тишина. Было слышно, как заводится и уезжает их машина. Как за дверью какой-то квартиры часы пробили пять часов. Еще не пришедший в себя от пережитых потрясений Илюшка встал первым и сказал:
– Ну, я пойду, наверное…
– И куда ж ты собрался? – удивилась Ирина Николаевна.
– Пойду квартиру свою вскрою. Возьму кое-что…
– А потом?
– Потом к Валдаю буду пробираться. У меня кроме него никого не осталось.
– Как это никого, а мы? – потрепала жесткие Илюшкины волосы Ирина Николаевна, – Нет уж, братец, теперь мы вместе.
– А Валдай?
– И Валдай! – вставил Ромка. – Сейчас начнется ливень. Самое время уходить. До сирены успеем выйти из города. А там проще.
– А что есть будем? – присоединилась к разговору Светка.
И действительно о еде почему-то никто не подумал. С едой в Москве были большие проблемы. Магазины не работали, к тому же все они давно были повреждены и разграблены. Особенно маленькие павильоны. Продукты развозили все те же санитарные службы. К домам просто подъезжала машина, с которой по паспорту с пропиской выдавали крупы, макароны, консервы и главное – чеснок. Одно время рубленный чеснок даже разбрасывали с вертолетов, потому что он очень эффективно останавливал эпидемию.
Дома оставался какой-то запас продуктов, которого могло хватить на пару дней. А дальше – что?
– А ничего! – решительно провозгласила Светка. – Пропитаемся как-нибудь!
Ромка все это время думал не о продуктах, а о том – как покинуть город таким составом. Вдвоем с Илюхой они не раз пробирались куда им нужно было. Но то вдвоем. А как с мамой и Светкой? Как они будут сигать через заборы, проползать по канавам в нескольких метрах от солдат, бежать со скоростью ветра в кромешной темноте, перепрыгивая наугад неожиданные препятствия и кувыркаться в падении. Все это было невозможно. Тем более, сейчас они шли с большими баулами. Да еще и продукты нужно тащить.
Пока женщины запихивали в сумки консервы и крупы, а Илюха пошел собирать свои вещи к себе домой, Ромка усиленно изучал двор, глядя в окно и присматривал более-менее живую бесхозную машину. Он давно уже положил глаз на одну помятую ракушку, в которой должен стоять старый «Гольф». Его хозяина, одинокого престарелого соседа Васильевых по площадке, унесли еще на прошлой неделе. Судя по повреждениям ракушки, машина внутри нее не должна была сильно пострадать. Но была большая опасность попасться на мародерстве, за которое расстреливали на месте. Хорошо хоть, что ракушка стояла не на самом виду, не из многих окон она была видна. Но если кто-то заметит мародеров и вызовет патруль – несдобровать!
Ромке было уже пятнадцать лет. Он был на год старше Илюхи. Водить машину он умел уж давно и с нетерпением ждал шестнадцатилетия, чтобы получить права. Конечно, лучше было воспользоваться своей, то есть папиной машиной, но она была безнадежно заблокирована в центре стоянки. Поэтому он решился на риск. Все равно хозяина «Гольфа» уже нет в живых.
Открыть дверь соседа не составляло труда. Ромка прошел в пустую квартиру, где ничего не изменилось с того дня, когда они сами вызвали труповозов за соседом. Ирина Николаевна ухаживала за ним какое-то время, но он запрещал, потому что боялся заразить ее. Но Ирина Николаевна хитростью забрала у него ключ, продолжала навещать и кормить. Когда он высказал мысль, что сам вызовет санитаров, пришлось забрать у него телефон. Но на следующий день он умер.
Ромка походил по квартире, посмотрел фотографии на стенах, на которых смеялись счастливые мужчины, женщины и дети. У соседа раньше была семья. Но его единственный сын был офицером и погиб в Чечне, жена после этого прожила совсем не долго, и он много лет уже был одинок. Странно, но он не боялся умирать и говорил о смерти как-то весело. И действительно, чего ему было жалеть на этом свете, если вся его жизнь осталась на этих фотографиях.
Порывшись в выдвижном ящичке старого серванта, Ромка нашел документы на машину и ключи, сунул их в карман и вернулся к себе. Светка с мамой спорили – что из продуктов лучше взять, чтобы было не так тяжело. Ромка сказал:
– Забирайте все.
– Это как так? – удивилась Мама.
– Это моя проблема – отрезал сын и вышел из квартиры под недоуменными взглядами женщин.
– Все, так все…– пожала плечами Светка.
За окном грохнуло и потемнело. Собиралась гроза. Говорили, что это самолеты распыляют что-то в стратосфере, чтобы вызвать дождь над Москвой. Поэтому грозы были такими неестественно страшными и проходили в одно и тоже время. Саранча вышла из пожаров, поэтому сушь стимулировала ее к агрессивному поиску влаги и плоти. Но во влажной среде она вела себя спокойнее. Поэтому приходилось вызывать эти грозы, несмотря на страшный ущерб, которые они приносят городу.
Ромка вошел в квартиру Ильи и застал того плачущим на постели матери, с семейным альбомом в руках. Сквозь слезы он смотрел на самые дорогие в его маленькой и бедной жизни фотографии. Вот они в прошлом году с мамой на пляже в Турции. На эту поездку она копила деньги целый год, отказывая себе в самом необходимом. Еще в ноябре полопались подошвы единственных старых сапог, но она так и проходила в них до весны, каждый день приходя домой с мокрыми ногами. Всю зиму они придумывали разные непромокающие стельки для нее. Зато сколько счастья было у Илюшки, когда он с гордостью рассказывал друзьям об этой поездке и показывал фотографии.
– Ты готов?
– Да, сейчас иду.
Он сунул альбом в ту самую сумку на колесиках, которую они с мамой купили специально для Турции, застегнул молнию, вытер рукавом глаза и сказал:
– Все. Идем…
– Смотри, смотри, вон и Ромка! – заметила Света.
Прятавшийся до этого где-то среди разбитых машин Ромка подбежал к другу, как только двор покинули солдаты и труповозы. Он быстро осмотрел наручники и поднял голову наверх, в сторону их окна. Заметив мать и сестру, он крикнул: Топор! На балконе в ящике с инструментом топор!
Светка быстро сообразила, в чем дело, выскочила на балкон, распахнула отцовский ящик и нашла топор. Оглядевшись по сторонам, чтобы никто не заметил, она бросила его вниз. Ромка подбежал к топору, взял его, вернулся к Илюхе и несколько раз ударил по цепочке наручников. Но она вминалась в асфальт, не желая разрубаться. Ромка с топором кинулся к машинам, у одной из них вскрыл багажник, порылся в нем и извлек небольшую кувалду. Потом вернулся к другу, уложил цепочку на кувалду, со второго удара освободил его, и они помчались в подъезд.
Через минуту запыхавшиеся мальчишки были уже дома. Первым делом Ирина Николаевна обняла размазывающего черные слезы по пыльному лицу Илюшку и опять заплакала. Ромка бегал по квартире и кричал:
– Быстро уходим! Где ваши сумки? Через пару минут тут будут санитары! Солдаты по рации их к Илюхе вызвали!
Сумки со всем необходимым на экстренный случай давно уже были приготовлены. Поэтому не пришлось долго собираться. Когда все были готовы, мама подошла к иконам и строго сказала: Все сюда!
Их семью нельзя было назвать сильно верующей. Иконы в доме имелись. Иногда заходили в церковь, в основном по праздникам и не надолго, но нательные крестики носили все. А Илюшка с матерью жили вдвоем без отца, как и многие. Жили трудно, в однокомнатной квартире, на одну мамину зарплату. Она все время работала, для того чтобы вырастить сына и о Боге ей думать было просто некогда. Но когда началась эпидемия, она попросила Ирину Николаевну поставить свечку за ее здоровье в церкви, потому что у нее появились какие-то нехорошие предчувствия. Да что тебе свечка-то? – возмутилась та, – Ты же не крещеная! Тебе креститься и причащаться нужно!
С тех пор стали разговаривать о Вере, но Илюшкина мать все как-то не решалась и не решалась креститься. Все стеснялась чего-то. А потом – карантин и в церквях строго ограничили количество присутствующих на службе, соответственно метражу помещения храма. Священники работали на износ, служа по нескольку литургий и вечерних в день. Спали прямо в храмах на скамьях. Патриарх благословил общую исповедь, когда священник бегло перечисляет все возможные грехи, а прихожане только успевают за ним повторять – грешен, грешен, грешен! Параллельно со службами – постоянные молебны, молебны, молебны о прекращении мора, о здравии, о упокоении, заочные отпевания. Батюшки падали в обмороки, зачитывая многотысячные списки имен болеющих и умерших людей. Ни о каких выездах на требы по адресам, личных беседах, наставлениях не могло быть и речи.
Так Илюшкина мать с сыном и не крестились. Поэтому он не пошел к иконам, а скромно остался стоять в коридоре. Ирина Николаевна заметила это и крикнула:
– Илья, а ты чего не идешь?
– Да я не крещеный, теть Ир…
– А что, для некрещеных Бога нет, что ли? А ну давай сюда быстрей!
– Илюха, хорош, ломаться, давай быстрей сюда, времени нет! – добавил Ромка.
Зареванный Илья, стесняясь, подошел и встал в сторонке. Ирина Николаевна властно взяла его за рукав, подтащила к себе и поставила впереди всех, перед самыми иконами.
– Крестится, хоть умеешь?
– Умею – буркнул он.
– Светка, читай…
В последнее время она привыкла часто молиться, поэтому быстро и уверенно прочитала Отче наш, Богородицу и 90-й псалом. Потом они присели на дорогу, перекрестились еще раз и пошли на выход.
Лифт давно уже не работал и они стали спускаться по лестнице. Она была сильно захламлена разным мусором и брошенными вещами. Многих уже вынесли по ней на носилках. Многих вывели под руки. Многие в спешке бежали. Под ногами хрустели сухие тушки насекомых и при каждом шаге в воздух поднималась пыль и сотни комариных крылышек. На площадке второго этажа Ромка скомандовал: стойте здесь, я посмотрю – что во дворе. Но сначала он залез на радиатор батареи, чтобы выглянуть в грязное окно, которое строители почему-то расположили очень высоко. Он приподнялся на цыпочки, но тут же спрыгнул – бригада!
Они бросились обратно, наверх. Успели пробежать несколько этажей и услышали внизу голоса санитаров, заходящих в подъезд. Беглецы замерли, сдерживая дыхание и слыша стук собственных сердец.
– Какие квартиры? – спросил первый голос.
– 7-я, 30-я, 42-я и 52-я. – ответил второй.
– Опять почти все наверху! И чего бы им на нижних этажах не заражаться!
– На нижних уж не осталось никого. Всех увезли.
– Ну что, с какой начнем?
– Да неохота что-то пока на тринадцатый этаж переться. Давай снизу начнем.
– Ну, давай снизу…
Седьмая квартира была на втором этаже. Там жили Петрухины – семья инвалидов колясочников. Ромка прошептал: нам повезло! У Петрухиных они долго провозятся!
Слышно было, как санитары звонили в дверь, потом стучали, потом стали ломать замок. Воспользовавшись грохотом, раздававшимся на весь подъезд, удалось осторожно подняться на свой одиннадцатый этаж. Потом все стихло. Это значило, что санитары проникли в седьмую квартиру. Оттуда послышался плачь. Значит, увозили кого-то из Петрухиных. Эту семью любил весь дом. Они были очень доброжелательными и общительными людьми. Несмотря на то, что были инвалидами, сумели создать семью. Жили – душа в душу. Радовались друг другу и радовали других. Правда, детей своих у них не было, но они удочерили круглую и румяную хохотушку Машку. Она была заводилой всей детворы во дворе, считала всех соседей своей родней, называла на «ты» и могла постучать в любую дверь просто так, по любому поводу. И в ответ на такую открытость, все ее тоже считали своей.
Она даже питалась у всего дома, да и ночевала часто в разных квартирах. Родители чуть не каждый день обзванивали соседей: «Машенька у вас?» «Да у нас, у нас!» – отвечал кто-нибудь – «Поужинала с нами и уснула с книжкой на диване. Пусть спит, я уж будить ее не буду, ладно?»
Машка заболела в самом начале. Слишком со многими общалась. Тогда еще все работало и ее эвакуировали куда-то в степь, где вдали от больших птичьих и людских скоплений были развернуты первые карантинные лагеря с мощным медицинским обеспечением. А Петрухины остались тосковать по ней в Москве. Но вот теперь и их самих приехали разлучать.
Ромка поднял руку, призывая к полной тишине. Он прислушался. В подъезд вошла еще одна группа санитаров и они тяжелой походкой, без разговоров стали подниматься по лестнице. Положение было критичным. Если броситься бежать от них – услышат. Если красться потихоньку – догонят. Зайти в свою квартиру нельзя, они туда и идут. Пустые квартиры, где нет людей, все или закрыты на замок, а если замок выбит бригадами – опечатаны. Оставались квартиры, где были люди. Но нужно звонить, чего-то говорить, просить зайти, двери будут открываться, замки щелкать и их все равно услышат!
Санитары были все ближе и ближе. Их было человека четыре или пять. Уже слышно было даже их дыхание. Больше от страха, чем сознательно они потихоньку поднялись еще на этаж. Теперь и в свою квартиру не вернуться! А санитары уже на одиннадцатом этаже!
Но вдруг один сказал с одышкой: «Ух, бляха-муха… Стоп! Давай передохнем. Набегался я уже сегодня!»
Они остановились, громко дыша, между десятым и одиннадцатым этажом. Кто-то сел на лестницу. Ромка судорожно думал – что делать? Нужно как-то заманить их в какую-нибудь квартиру, чтобы успеть скрыться. И тут у него возникла мысль: он достал из кармана мобильник и позвонил в свою квартиру. Была очень маленькая надежда, что именно в это момент сработает связь. В уме он попросил: Господи, ну помоги! Какое-то время мобильник искал абонента, санитары тем временем уже встали и затопали по лестнице. И в тот момент, когда первый из них проходил мимо сорок второй квартиры, хор духовной академии вдарил: «Боже, Царя храни!»
Санитары опешили и остановились. Кто-то сказал:
– Это в какой квартире монархисты завелись?
– В сорок второй, кажется.
– Оп-па! Нам как раз в нее тоже нужно…
И они стали звонить в дверь, которую, по понятным причинам, открыть было некому. Долго звонить они не привыкли, поэтому достали инструмент, высверлили замок и вошли в квартиру. И хорошо, что вошли все. Это позволило быстро убежать на самый верх, к выходу на крышу. Но он был закрыт! Пришлось забиться в угол на четырнадцатом этаже и надеяться, что санитары сюда не поднимутся. Больше вариантов не было.
Ромка хорошо запомнил, что последняя квартира, которую хотели они осмотреть, была 52-я. Это тринадцатый этаж. В принципе, могло пронести! Они затаились…
Довольно скоро дверь их квартиры открылась и оттуда стали выходить санитары.
– Сбежали гады – сказал один и грязно выругался.
– Ну почему гады? – ответил второй, – твоя-то семья где?
– Я своих сразу к бабке в деревню отправил.
– Ну а эти не смогли, видимо. Что ж теперь, как волков их отстреливать?
– А что, лучше, чтобы эти твари других заражали? Я бы вообще их как бройлеров в прошлом году сжигал без жалости. Глядишь, не было бы сейчас столько трупов!
– Озверел ты, Николаич, совсем. Смотри, как бы сам не заразился. А то и тебя кто-нибудь спалит как бройлера. Мои вот тоже сидят сейчас в Бирюлево. Может и их какой-нибудь озверевший санитар ловит…
– Озвереешь тут! Мы – кто? Менты что ли? Мы – санитары! А они от нас бегают, сволочи! Пока мы этих ловим, другие где-то умирают, заражают остальных! Может и твоих, в Бирюлево заражают! Где вот теперь их искать?
– Далеко не уйдут, не волнуйся. Оцепления кругом.
– Да хрен с ними! Какая следующая квартира?
– Пятьдесят вторая.
– Ладно, Петров, мы пойдем туда, а ты пока проверь весь подъезд с седьмого этажа. Ниже проверит первая бригада. Чую я – здесь они где-то, забились суки в какую-нибудь конуру. И чердак проверь!
Санитары поднялись на тринадцатый этаж, стали долбиться и звонить в 52-ю, а Петров пошел вниз, чтобы проверить по очереди все квартиры.
Светка прижалась к матери и дрожала. Она была в полуобморочном состоянии от страха, от близости грубых санитаров, которые, матерясь, ломали очередную дверь прямо под ними, в каких-то двух-трех метрах.
Тем временем Петров, видимо уже, проверил все квартиры и опять поднялся на тринадцатый этаж. Злобный санитар, скорее всего, был у них бригадиром, поэтому Петров крикнул в открытую дверь 52-й квартиры:
– Николаич, что там у вас?
– Да бабка тут, без сознания уже, температура за 40, досиделась, карга старая! А ты щеглов из 42-й нашел?
– Снизу нет их. Пойду на четырнадцатый.
– Чердак, чердак не забудь!
– Да что я, первый раз что ли?
Слышно было, как шаркают огромные резиновые бахилы на ногах Петрова по ступеням предпоследнего лестничного пролета. Как шуршит прорезиненная ткань огромного защитного костюма, делающего человека, одетого в него, похожим на робота или инопланетянина. Ему осталось подняться всего на несколько ступеней, чтобы заметить беглецов. Ирина Николаевна оторвала дрожащую Светку и шепнула: на колени! Молись!
Они буквально пали ниц на грязный кафель, засыпанный насекомыми, Илюшка как-то растерянно стал ощупывать стену, у которой они сидели, как будто хотел просочиться сквозь нее, а Ромка широко раскрыл глаза и рот, не зная – что будет через секунду, но готовый на все! Он не думал – что делает, у него не было ни какого плана, ни каких соображений. Это был – полный тупик! И когда огромная фигура Петрова встала прямо перед ними, он кинулся на него с кулаками, готовый сорвать с головы бесформенный капюшон, марлевую повязку и прорваться к его лицу!
Но Петров успел перехватить его руку за запястье и крепко ее сжать. Мама со Светкой инстинктивно вцепились в Ромку, чтобы не отдать его санитару. Их огромные от страха и слез глаза в слепом ужасе уставились мужчину, и они побелевшими пальцами стали отрывать Ромку с такой силой, что затрещала одежда. Петров стоял молча и, казалось, не знал – что делать. Он с какой-то задумчивостью вглядывался по очереди в лица своих жертв и остановился на Илюхе, который трепетал у стены. Его худое чумазое лицо с разводами от слез чем-то привлекло Петрова больше других. Он оставил Ромкину руку и направился к вжимающемуся в стену мальчику.
Но Петров не стал его хватать, а неожиданно присел перед ним на корточки и взял обрубок цепочки от наручников.
– Так это ты выл во дворе?
Илюха молчал. Он не знал – что отвечать. Он окаменел. Ему было страшно: мертвая мать, солдаты, наручники, пустой колодец двора, страшный санитар перед его лицом, все это было сплошным непрекращающимся кошмаром, способным сорвать, исковеркать, превратить в кровавые клочья любую детскую психику. Но санитар почему-то покрутил в руках цепочку, прижал Илюшку к себе и как-то глухо застонал…
– Что ж мы делаем-то, Господи…
Снизу раздался крик Николаича:
– Петров, ты там жив?
– Жив, жив! – ответил он, вставая и почему-то крестясь.
– Ну что там?
– Пусто…
Когда внизу за уходящей бригадой хлопнула входная дверь, в подъезде воцарилась полная тишина. Было слышно, как заводится и уезжает их машина. Как за дверью какой-то квартиры часы пробили пять часов. Еще не пришедший в себя от пережитых потрясений Илюшка встал первым и сказал:
– Ну, я пойду, наверное…
– И куда ж ты собрался? – удивилась Ирина Николаевна.
– Пойду квартиру свою вскрою. Возьму кое-что…
– А потом?
– Потом к Валдаю буду пробираться. У меня кроме него никого не осталось.
– Как это никого, а мы? – потрепала жесткие Илюшкины волосы Ирина Николаевна, – Нет уж, братец, теперь мы вместе.
– А Валдай?
– И Валдай! – вставил Ромка. – Сейчас начнется ливень. Самое время уходить. До сирены успеем выйти из города. А там проще.
– А что есть будем? – присоединилась к разговору Светка.
И действительно о еде почему-то никто не подумал. С едой в Москве были большие проблемы. Магазины не работали, к тому же все они давно были повреждены и разграблены. Особенно маленькие павильоны. Продукты развозили все те же санитарные службы. К домам просто подъезжала машина, с которой по паспорту с пропиской выдавали крупы, макароны, консервы и главное – чеснок. Одно время рубленный чеснок даже разбрасывали с вертолетов, потому что он очень эффективно останавливал эпидемию.
Дома оставался какой-то запас продуктов, которого могло хватить на пару дней. А дальше – что?
– А ничего! – решительно провозгласила Светка. – Пропитаемся как-нибудь!
Ромка все это время думал не о продуктах, а о том – как покинуть город таким составом. Вдвоем с Илюхой они не раз пробирались куда им нужно было. Но то вдвоем. А как с мамой и Светкой? Как они будут сигать через заборы, проползать по канавам в нескольких метрах от солдат, бежать со скоростью ветра в кромешной темноте, перепрыгивая наугад неожиданные препятствия и кувыркаться в падении. Все это было невозможно. Тем более, сейчас они шли с большими баулами. Да еще и продукты нужно тащить.
Пока женщины запихивали в сумки консервы и крупы, а Илюха пошел собирать свои вещи к себе домой, Ромка усиленно изучал двор, глядя в окно и присматривал более-менее живую бесхозную машину. Он давно уже положил глаз на одну помятую ракушку, в которой должен стоять старый «Гольф». Его хозяина, одинокого престарелого соседа Васильевых по площадке, унесли еще на прошлой неделе. Судя по повреждениям ракушки, машина внутри нее не должна была сильно пострадать. Но была большая опасность попасться на мародерстве, за которое расстреливали на месте. Хорошо хоть, что ракушка стояла не на самом виду, не из многих окон она была видна. Но если кто-то заметит мародеров и вызовет патруль – несдобровать!
Ромке было уже пятнадцать лет. Он был на год старше Илюхи. Водить машину он умел уж давно и с нетерпением ждал шестнадцатилетия, чтобы получить права. Конечно, лучше было воспользоваться своей, то есть папиной машиной, но она была безнадежно заблокирована в центре стоянки. Поэтому он решился на риск. Все равно хозяина «Гольфа» уже нет в живых.
Открыть дверь соседа не составляло труда. Ромка прошел в пустую квартиру, где ничего не изменилось с того дня, когда они сами вызвали труповозов за соседом. Ирина Николаевна ухаживала за ним какое-то время, но он запрещал, потому что боялся заразить ее. Но Ирина Николаевна хитростью забрала у него ключ, продолжала навещать и кормить. Когда он высказал мысль, что сам вызовет санитаров, пришлось забрать у него телефон. Но на следующий день он умер.
Ромка походил по квартире, посмотрел фотографии на стенах, на которых смеялись счастливые мужчины, женщины и дети. У соседа раньше была семья. Но его единственный сын был офицером и погиб в Чечне, жена после этого прожила совсем не долго, и он много лет уже был одинок. Странно, но он не боялся умирать и говорил о смерти как-то весело. И действительно, чего ему было жалеть на этом свете, если вся его жизнь осталась на этих фотографиях.
Порывшись в выдвижном ящичке старого серванта, Ромка нашел документы на машину и ключи, сунул их в карман и вернулся к себе. Светка с мамой спорили – что из продуктов лучше взять, чтобы было не так тяжело. Ромка сказал:
– Забирайте все.
– Это как так? – удивилась Мама.
– Это моя проблема – отрезал сын и вышел из квартиры под недоуменными взглядами женщин.
– Все, так все…– пожала плечами Светка.
За окном грохнуло и потемнело. Собиралась гроза. Говорили, что это самолеты распыляют что-то в стратосфере, чтобы вызвать дождь над Москвой. Поэтому грозы были такими неестественно страшными и проходили в одно и тоже время. Саранча вышла из пожаров, поэтому сушь стимулировала ее к агрессивному поиску влаги и плоти. Но во влажной среде она вела себя спокойнее. Поэтому приходилось вызывать эти грозы, несмотря на страшный ущерб, которые они приносят городу.
Ромка вошел в квартиру Ильи и застал того плачущим на постели матери, с семейным альбомом в руках. Сквозь слезы он смотрел на самые дорогие в его маленькой и бедной жизни фотографии. Вот они в прошлом году с мамой на пляже в Турции. На эту поездку она копила деньги целый год, отказывая себе в самом необходимом. Еще в ноябре полопались подошвы единственных старых сапог, но она так и проходила в них до весны, каждый день приходя домой с мокрыми ногами. Всю зиму они придумывали разные непромокающие стельки для нее. Зато сколько счастья было у Илюшки, когда он с гордостью рассказывал друзьям об этой поездке и показывал фотографии.
– Ты готов?
– Да, сейчас иду.
Он сунул альбом в ту самую сумку на колесиках, которую они с мамой купили специально для Турции, застегнул молнию, вытер рукавом глаза и сказал:
– Все. Идем…
