Ф.Чуев о поэте Ярославе Смелякове (продолжение):

Начало здесь.

***
Смеляков несколько раз был в заключении. На одном из судов он сказал: «Я говорю как со дна океана...»
Когда у него спросили, почему он не пишет вторую часть замечательной своей поэмы «Строгая любовь», он ответил:
— Обстановку переменил не пишется.
Первую часть он написал за колючей проволокой.

***
Смелякова боялись. Среди поэтов существовал как бы «критерий Смелякова», поэтическая планка высоты, что ли.
Молодой поэт Алексей Заурих принес ему в редакцию свою подборку. Смеляков пролистал стихи и сбросил со стола, кратко отрецензировав;
— В ж...у!
А с поэмой другого, уже известного поэта он поступил несколько иначе: подошел к окну, открыл форточку, сложил поэму трубкой и на глазах растерявшегося автора выбросил ее на тротуар улицы Воровского.

***
Я принес ему в редакцию журнала «Дружба народов» тоненькую пачку стихотворений, он выбрал три и на обороте одного написал: «Коля! Направляю Вам студента Ф. Чуева с тремя стихотворениями, которые (после некоторой правки) можно дать у Вас в журнале. Я его знаю по Кишиневу, по 1958 году, с тех пор он вырос и посерьезнел, сейчас он учится в Москве. Яр. Смеляков».
Другие стихи ему, видать, не понравились, и он их сбросил со стола на пол. Из гордости я не стал поднимать их и пошел, но женщина, сидевшая в одной комнате со Смеляковым, помню, ее фамилия была Дмитриева, догнала меня с этими стихами: «Что вы, ведь он так хорошо к вам относится!»
А Смеляков направил меня в журнал «Юность» — редакция помещалась в том же дворе Союза писателей СССР— к заведующему отделом поэзии Николаю Старшинову. В те годы «Юность» была очень популярна, и, пожалуй, все стихотворцы, и юные, и не очень, мечтали напечататься в этом журнале. К Старшинову стояла очередь страждущих, ненамного меньшая, чем за водкой в годы перестройки. Начиналась она во дворе и по коридору извивалась до кабинета. Часа два я простоял, Николай Константинович пробежал глазами мои стихи, прочитал еще раз, сказал несколько добрых слов и добавил, что предложит эти стихи начальству, но ждать придется довольно долго. Перевернув после¬днюю страницу, он увидел смеляковский почерк: «Коля!..» и так далее.
— Это Ярослав Васильевич написал? Что же вы
сразу не сказали! Пусть тогда напишет врезку к вашим стихам — он редко кого хвалит!
Смеляков написал. И довольно быстро, всего через год, в октябре 1960 года в журнале «Юность» появилась страничка с двумя моими стихотворениями, фотографией и смеляковским напутствием. В ту пору событие не только для меня. Первая публикация в столице.
Потом мы встречались не раз. Был я у него и дома на Ломоносовском проспекте, привозил стихи. Смеляков больше ругал, чем хвалил, но зато это о н ругал и хвалил. Он поддержал мой ранний прием в Союз писателей и даже написал предисловие к книжке в серии «Библиотека избранной лирики».
Последний раз я видел его осенью 1972 года у буфетной стойки Центрального Дома литераторов. Подошел к нему, поздоровался, а он громко сказал:
— Скоро меня снесут на Ваганьково, и Чуев напишет обо мне статью!
Я стал успокаивать его, но очень скоро он оказался не прав только в одном: не Ваганьково, а все-таки Новодевичье...
Гроб его стоял в дубовом зале ресторана Дома литераторов, где иной раз, бывало, сидели с ним... Из всех выступавших на панихиде помню, как сказал Симонов:
Он был самым талантливым из всех нас. Стали поднимать гроб. Слева от меня был Евтушенко. Один из нас сказал другому:
— Вот что нас объединило!
...

На рыбалке

Николай Константинович Старшинов рассказывал мне, как он и его молодая жена пригласили Смелякова порыбалить. Сам Николай заядлый рыбак, а жена его впервые взяла удочку в руку, но, как часто бывает, новичкам везет, и она вытаскивала одну рыбешку за другой. Смелякова это злило:
Черт знает что! Я, большой советский поэт, не могу поймать ни одной рыбки, а какая-то ... без конца ловит!

Евгении Онегины

На одном обсуждении Смеляков сказал:
— Мне надели эти Евгении Онегины с партийными
билетами!
...

***
Прочитав стихи юной симпатичной поэтессы, Смеляков сказал:
— Девочка, ты, может, и пробьешься, но ведь тебя за...т!
Похоже, так и вышло.

Поздравил

Мне рассказывали, что в день свадьбы Евтушенко с Ахмадулиной в «Правде» вышла разгромная статья о Евтушенко. В то время это много значило. Молодожены решили зайти к Смелякову, чтобы тот их поздравил. Они предстали перед ним, и юная Белла сказала:
— Ярослав Васильевич, мы с Женей сегодня расписались и вот пришли к вам...
— Это мне напоминает свадьбу Гитлера и Евы Браун, — мрачно сказал Смеляков.
Он прочитал статью...


После награждения

В Кремле писателям вручали правительственные награды. Мне и Олегу Дмитриеву дали по медали «За трудовое отличие». Обмывали в ЦДЛ. Олег проходит мимо столика, где сидит Смеляков с женщинами, обмывающий свой «трудовик» — орден Трудового Красного Знамени. Ярослав Васильевич снисходительно поздравляет Олега:
— Ну, медалька, это тоже ничего...
Ироничный Дмитриев отвечает ему:
— А вы знаете, Ярослав Васильевич, сколько человек сегодня получили «трудовика»?
— Ну, сколько?
— Шестьдесят семь,— говорит Олег, не моргнув глазом, разумеется, совершенно «от фонаря».
— Ну и что? — недоумевает Смеляков.
— А то, что медалью наградили только двоих — меня и Чуева. Вот и делайте выводы! — сказал Олег, быстро отошел в сторону, и весь смеляковский мат достался женщинам за столом.

Помню, Олег прочитал мне такую эпиграмму:
Яр. Смеляков, большой поэт,
в лесу столкнулся с россомахой.
Ее он испугался? Нет.
Он ей сказал: «Пошла ты на...!»

Комсомольская премия

В 1968 году премию Ленинского комсомола присудили трем поэтам: В. Маяковскому (посмертно), Я. Смелякову и В. Фирсову.
Смеляков сказал:
— Конечно, рядом с Маяковским я говно, но и Фирсов рядом со мной тоже говно!

Флажок

Сидим за столом в ресторане ЦДЛ — Ярослав Васильевич, донской поэт Борис Куликов и я, обедаем. Смеляков полез в карман, говорит мне:
— Что смотришь, думаешь, я оттуда орден Ленина
достану?
У него орден Ленина стал пунктиком: трижды ему давали «трудовика» и ни разу — Ленина. Вынул из кармана только что вышедшую свою книжку «День России»:
— Этот Шиферович совсем ох...л: хочет, чтоб я ему
посвятил стихотворение «Русский язык»!
Заговорили о том, кто под каким знаменем идет. Ради нелепости я сказал:
— А я иду под знаменем Алигер!
Смеляков от неожиданности даже уронил вилку в тарелку:
— А что, у Алигер есть какое-то знамя? — И сам
же ответил: — По-моему, это не знамя, а свернутый
флажок, с которым стоят на переезде, когда поезд уже прошел...

Не поможет

Рассказывал Владимир Бушин, работавший в редакции журнала «Дружба народов», когда Смеляков заведовал там отделом поэзии. Главный редактор журнала Василий Смирнов решил посоветоваться с Ярославом Васильевичем:
— А что, если мы в одном из ближайших номеров напечатаем подборку стихов еврейских поэтов?
— Мы можем их напечатать,— ответил Смеляков,— но и после этого все равно не перестанут считать тебя антисемитом.

У парикмахера

Смелякова стрижет знаменитый цэдээловский парикмахер Моисей Михайлович. А Ярославу Васильевичу только вручили Государственную премию СССР за книгу стихов «День России». Указывая на медаль, он говорит:
— А знаешь, Моисей, она золотая!
Ах, ах! Что вы говорите!-— восхищается парикмахер.
Да, золотая. И знаешь, что я с ней сделаю? развивает мысль Смеляков.
Интересно что, Ярослав Васильевич?
Отправлю в Израиль. Там же идет война. Им нужно золото.
Парикмахер ничего не ответил, замолк и необыкновенно молча достриг Смелякова, а занявшему место следующему клиенту сказал:
— Вы знаете, кто это был?
И сам ответил: Это был Ярослав Смеляков! Большой поэт и большой интернационалист!

Новый цикл

Получилось так, что Смелякову в короткий промежуток времени вручили подряд несколько наград: орден, госпремию, еще орден...
- Из Кремля не вылезаю, гудел в ЦДЛ Ярослав Васильевич. И посылал по обычному адресу не понравившихся ему собутыльников. Его попытались осадить, но он еще более разошелся. Прибежал администратор Аркадий Семенович, маленький, с пронзительным писклявым голосом:
— Ярослав Васильевич, хоть вы и большой поэт,
но мы не позволим вам оскорблять писателей!
Смеляков смерил взглядом небогатырского вида администратора и изрек:
- А тебя я сейчас возьму за шкирку и выброшу в форточку!
Олег Дмитриев, сидевший за соседним столиком, потирая руки, заметил:
— Да, против двух «трудовиков» и госпремии Аркашка не попрет!
И действительно, Аркадий Семенович удалился, а кто-то из пожилых литераторов сказал:
- На характере Ярослава, конечно, сказались его отсидки и финский плен. И тут же добавил: Но и до этого он был точно таким!
На месте Аркадия Семеновича возник директор писательского дома Филиппов и, сдерживая себя, твердо выдал:
- Ярослав Васильевич, вам надлежит немедленно покинуть помещение Центрального Дома литераторов!
Смеляков ничего не ответил, встал, подошел к буфету, купил у Муси самый роскошный бисквитный торт, быстро надел его на голову невысокому директору да еще сделал смазь кремом по лицу. И сел на свое место, продолжая много выпивать и слегка закусывать.
Филиппов побежал отмываться на кухню и, отмывшись, вновь возник у смеляковского столика:
Ярослав Васильевич, как будем поступать? Милиция или психиатричка?
Смеляков сразу сообразил что альтернативы не будет и, поскольку хорошо знал, что в милиции бьют, мрачно ответил:
— Психиатричка.
Приехали санитары, забрали. В больнице он пробыл две недели и написал прекрасный цикл стихотворений...