Кода
Present Continuous (1993)

Но что поделать - мир ещё творим.
Творимы мы, творимы лица, карты,
которые покажут измененья
в собачьих кличках разномастных стран.
Творимы страх и смех, или вода -
апрельские ручьи текут куда-то,
и выплывает, а, может быть, всплывёт:
"когда бы грек увидел эти титры"...

Но в это время мы не можем спать,
Не то, что б есть возможность не проснуться -
страшись однажды ночью не заснуть,
увидеть вечность и понять, что пойман.
Болеющий бессонницей себе
бессмертия у бога не попросит -
узнаешь, что такое "Вечный Жид",
и с чем его едят. Конечно, с кровью.

И не подавятся никак. "Всё суета" -
как говорит Гагарин в день творенья.
Но ночь проходит - выколи глаза,
ну выколи и, может, полегчает.
Не может без начальников народ,
без истин записных и букв заглавных,
а также прописных; чередованье
заглавных, прописных т.п, т.д.

А бог нас видит - хилых, некрасивых,
запуганных, задёрганных и злых,
работающих на себя в полсилы,
и в четверть на хозяина, чужих
самим себе и близким, и далёким,
и недалёким - видит и молчит.
И всё же продолжается творенье
с надеждой дотянуть до немоты.

И всё-таки ещё текут ручьи,
что тезисы апрельские природы,
и вместе с ними утекаем мы
в долины и низины. На луне
есть пятна как на солнце. Только солнце
творец и помогает мир творить.
Луна статична. Это ей не можно -
её хватает лишь на лунный серп.

Мораль: ничто не вечно под луной...
В творимом вечно - ничего не вечно,
И будь ты Скорпион иль Козерог,
тебе в награду остаётся память,
страничкою из книжки записной,
и пеплом, что остался от странички.
Ты можешь помнить адрес, телефон,
но ускользают имя и улыбка.

Так ты сидишь (а мир ещё творим,
и спать нельзя, всё движется куда-то,
плывёт или летит), а ты сидишь,
сидишь себе, качаешься на стуле,
пытаясь в равновесье удержать
весь этот мир, весь этот джаз вселенский,
её спираль в одно воспоминанье
пытаясь втиснуть. Или поместить.

Я помню всё что было и что будет,
как мы с тобою шли или не шли,
троллейбусы, трамваи, люди, мухи,
и Муху помню - как её забыть.
А помнишь - Огинеки разводились,
сходились или ссорились опять,
как с Кравченко дурачились в эфире,
нет, не прямом. Эфир, он не прямой.

Все наши путешествия, обиды,
несказанные вовремя слова,
все цены прошлых лет (уж сколько в бездну
упало их, и сколько упадёт).
И песни в экспедиции и пьянку,
ту пьянку в Тарту. Нужно помнить всё -
когда сидишь, качаешься на стуле,
и упадёшь, то мир не упадёт.

А мы живем. И помним, и живём,
коль ничего другого не умеем.
Но что поделать - мир ещё творим,
и значит в нас ещё необходимость
имеется, и можно горевать
и радоваться этому апреля,
или не радоваться - вольному есть воля,
ну а спасённому - какой-нибудь там рай.