Спала жара, и утром мокрый асфальт, и нарисованы на синем небе белые весёлые облака, а летящая ворона вырезана из чёрной бумаги; и мы сидели за столиком под платаном и лениво болтали - о каникулах, о том - о сём; и блики, тысячу раз уже написанные Ренуаром, скакали по соседнему столу, и блестела чёрная кожа сидящего за ним человека, и хотелось невнятного, - то ли чтоб в руках у него возникла направленная в небо золотая труба, мяукающий саксофон, то ли, чтоб мир был сделан впервые, и не был ещё ни разу нарисован, отражён, повторён.

По салфетке ползла букашка, Николя сбросил её к себе в тарелку, где ещё оставались салатные листья - пусть поест. Мы глядели на неё, и второй Николя сказал, что попадёт она в помойное ведро, и первый Николя ответил - что поделаешь, таков всегда бесславный конец.

Год прошёл за минуту, песчинка упала, капля хлопнулась, и пылью прибитой запахло.