Из книги Б.Савинкова "Во Франции во время войны. Сентябрь 1914 — июнь 1915" (5)
В море

В моих руках два письма. Эти письма уже появились в печати — в лондонской «Times». Но они интересны не только для англичан. Исписанные страницы человеческой жизни, они рассказывают о том, что всегда заслуживает внимания. Морская служба одинаково тяжела повсюду: в Ла-Манше, в Финском заливе, в Архипелаге и у Босфора.. Морской бой одинаково кровопролитен везде: у Ютландии, у мыса Горн и у Кокосовых островов. То, что переживают английские моряки, переживают и русские, и французы, и итальянцы. Недаром каждый моряк чувствует себя членом единой морской международной семьи. В этой семье есть свои особенные традиции и свой особенный быт — традиции рыцарей и быт бездомных людей.
«В чем состоит наша жизнь на борту контр-миноносца в военное время? Мы никогда не сходим на берег. Изредка мы бросаем якорь на день или два где-нибудь в бухте, которая входит в зону блокады. Но на якоре мы или в море, мы неизменно на виду у неприятельских батарей. Мы наблюдаем за минами, которые неприятель набрасывает в проливе. К сожалению, нам не удалось до сих пор застать его за этой работой.
Сегодня свежий юго-западный ветер. Ночь. Темно. На горизонте слабо вспыхивает прожектор. В его лучах встают зеленоватые волны и светится сетка дождя. Мы идем медленным ходом, носом к ветру и к морю. Каждый раз, как опускается нос, волна заливает мостик и 120-милимметровое орудие, и каждый раз контр-миноносец отклоняется немного от своего курса. Иногда волна заливает также и минные аппараты. У каждой пушки и у каждого аппарата стоит часовой, который силится увидеть что-нибудь в темноте, и, разумеется, ничего не видит.
Вот как делится наша служба: вечером с шести до восьми — вечерняя вахта. Потом — ужин (горячий, если волна не потушила камбуза и нередко холодный, из консервов и сухарей). В 8 ч 30 мин — ночная вахта до четырех. В четыре — отдых, но только в семь мы имеем право спуститься в каюту. Это составляет, в общей сложности, 13 часов ночного дежурства, иногда в шторм, в туман или в дождь. Ночью варятся какао и шоколад, и кок разносит их матросам и офицерам. Утром люди, утомленные, с серыми лицами, в угольной черной пыли, идут завтракать и, после завтрака, спать. Часто они ложатся на палубе. Тогда они лежат рядом, прижавшись тесно друг к другу, чтобы не чувствовать качки.
На мостике стоит капитан. Вместе с вахтенным офицером он всю ночь рассматривает море в бинокль. С 8 ч 45 мин до полудня команда чистит палубу, пушки, машины и минные аппараты. В 5 ч пополудни делается осмотр всего корабля: мы готовимся к ночному дежурству. Обыкновенно, после суток патрульной службы, мы отдыхаем восемь часов. Но в часы отдыха мы обязаны грузиться углем.
Несмотря на эту нелегкую жизнь, мы веселы и чувствуем себя превосходно. Ни за что на свете я бы не согласился расстаться с нашим контр-миноносцем»..
Таковы будни — непрерывная морская страда. Каковы праздники? Праздником считается бой. Вот, что пишет офицер с австралийского крейсера «Сидней»:
«Я хочу рассказать нашу встречу с немецким крейсером «Эмден».
9 ноября мы находились приблизительно в 50 милях на восток от Кокосовых островов (на юго-запад от Явы). Мы шли в Коломбо, когда около 7 ч утра мы получили по беспроволочному телеграфу известие: «Иностранный военный корабль на рейде». Мы немедленно взяли курс к Кокосовым островам.
Я брал ванну, когда Белл-Салтер мне сообщил, что неприятель в 40 милях. Я встретил эту новость с восторгом. Я был искренен в этом восторге. Но на дне моего сознания гнездилась темная мысль об участи, которая, быть может, меня ожидает. Я должен сказать, что я никогда не слышал удовлетворительного ответа на вопрос об ощущениях в бою и непосредственно перед боем.'Мне отвечали неоднократно: «О! О! Да, конечно, мне было в высшей степени страшно». Но так отвечали, главным образом, невозмутимые и хладнокровные люди. Как бы то ни было, я чувствовал себя бодро и, взяв ванну, позвал парикмахера и побрился. В 9 ч 15 мин мы увидели кокосовые пальмы островов Киллинг, а в 9 ч 20 мин — трубы «Эмдена» в расстоянии от 12 до 15 миль. В 9 ч 40 мин «Эмден» открыл огонь, и мы начали ему отвечать. Во время боя я заве-дывал снабжением первых орудий левого и правого бортов. Когда «Эмден» открыл огонь, один из квартирмейстеров, Ат-кинс, обратился ко мне с вопросом: «Должен ли я заряжать?» Я ответил: «Не заряжайте без приказания». Он возразил: «Но ведь «Эмден» уже стреляет». Тогда я разрешил ему зарядить. Я не знал, что уже десять минут назад был отдан приказ зарядить все без исключения орудия. Этот Аткинс во все время боя оставался холоден, как маринованный огурец.
Вскоре я услышал сзади себя большой шум. Я обернулся и понял, что немецкий снаряд попал во вторую пушку правого борта. Но не было ни огня, ни дыма. Поэтому я продолжал работу по доставке снарядов. Эта работа требует такого сосредоточенного внимания, что я не имел возможности думать об «Эмдене». Я заметил, однако, что неприятельский огонь очень силен. Я много раз слышал: «Вхеее-оо... вхеее-оо... вхеее-оо...» и «план... план... план...». Это свистели и падали в воду снаряды.
Мы шли со скоростью 25—26 узлов в час, т.е. быстрее, чем «Эмден». Кроме того, мы стреляли лучше его. Я был совсем оглушен, потому что забыл заткнуть уши ватой. В разгар сражения, я увидел матросов, которые кричали и бросали вверх свои шапки. Я спросил их, в чем дело? «Он тонет! Он тонет!» — ответили они мне. Я взглянул: действительно, в море не было ничего. Люди начали спускать шлюпки, но кто-то крикнул: «Он продолжает стрелять!» Мы вернулись к орудиям. Облако желтоватого, очень светлого дыма случайно закрыло «Эмден». Этим объясняется, что мы подумали, что он потонул. Теперь он был ясно виден. Его мачта и три трубы были совершенно разбиты. Он весь был в пламени и в дыму. Вскоре мы увидели, что он выбрасывается на остров Северный Киллинг. Тогда мы прекратили огонь. Было 11 ч 20 мин. Бой длился 1 ч 40 мин.
После боя мы направились к угольщику, который был вместе с «Эмдемом». Угольщик был потоплен своей же командой, и мы, взяв ее на борт, подошли к «Эмдену» около 4 ч пополудни. Немцы подняли белый флаг. Но так как был уже вечер, и мы не знали, здесь ли «Кенигсберг» или нет, то мы не могли приступить к спасанию людей, и опять ушли в море. В море мы услышали крик. Мы остановились и подобрали одного немца. Так мы спасли четверых. В 11 ч 10 мин утра мы снова были около «Эмдена».
Когда я поднялся на побежденный корабль, я увидел то, чего я не могу описать: вся палуба, за исключением носовой части, представляла из себя бесформенную груду железа. Я подошел к капитану и, поклонившись, сказал: «Вы великолепно сражались». Он удивился и сказал: «Нет». Потом он прибавил: «Я благодарю вас за ваши слова, но я недоволен. Мы могли бы лучше сражаться». — «Вам повезло: в самом начале боя вы разбили все телефонные трубки».
В Коломбо мы высадили наших раненых и всех немцев. Мы расстались с офицерами «Эмдена» на признании, что, хотя мы, конечно, обязаны убивать друг друга, но делаем это без всякой злобы».
Так сражаются моряки. Такова их морская служба. Месяцы утомительной вахты, и — бой не на живот, а на смерть. Во время вахты — «мы чувствуем себя превосходно», во время боя — «мы чувствуем себя бодро», причем слово «бодро», означает «холоден, как маринованный огурец». «О! О! Да, конечно, мне было в высшей степени страшно»... Это... значит... в переводе на обыкновенный язык: «Моя работа требует такого сосредоточенного внимания, что я не имел возможности думать о неприятеле»... Невозмутимое хладнокровие и неизменная бодрость — черты не только английских «королевских» матросов. Эти черты присущи всем морякам. Они вытекают из их многовековых традиций и из их многотревожного и многотрудного быта. Члены одной и той же семьи, они, «конечно, убивают друг друга», но, по крайней мере, убивают «без злобы». В них нет ненависти. Они безгневно исполняют свой долг.