| |||
|
|
Дмитрий Бавильский. Синдром Гейченко По просьбе юзера storcys, выкладываю с небольшими сокращениями текст Димы Бавильского. Думаю, Дима поднимает интересную проблему. Дима - участник выставочного проекта, автор пресс-релиза выставки Кабакова, человек написавший кучу восторженных статей об инсталляциях мэтра. До него действительно не снизошли. В интервью было отказано десяткам других (не менее заслуженных) просителей. Ни через друзей-галеристов, ни через кураторов - никак невозможно было достучаться. Ни дружба с семьей Гройсов, ни знакомство с кураторами и галеристами, ни дюжина восторженных статей о Кабакове - ничто не могло помочь. Не достаточно Дима "звезден", чтоб беседы беседовать с мэтром. Когда я обсуждал эту проблему с Гройсом, то он лично мне сказал, что он не может просить об интервью мэтра, потому что это бесполезно. Мэтр занят. Обращайтесь к Эмилии. И это действительно определенная позиция звезды №1 российского искусства. Жена художника - более чем соавтор. Она гендиректор проекта "И. Кабаков". Она - АВТОР. Весьма эффективный и успешный. Это вопрос не обид, а осмысления этого феномена. Ведь Кабаков играет АВТОРСТВОМ. В случае Розенталь-Спивак - в открытую. В случае с Эмилией - тайно. Это предположение Димы я вынес на обсуждение. Поэтому давайте обсуждать проблему авторства в творчестве Кабакова, а не какие-то интриги. Итак, слово Бавильскому. Эмилия Кабакова называет работы Ильи Кабакова, попавшие к покупателям не через неё лично и не через галерею, подделками. Например, художник Брусиловский продал принадлежащую ему работу Кабакова, подаренную автором в незапамятные времена, какой-то галерее. Галерея обратилась за подтверждением авторства. «Менеджерское» возмущение Эмилии было столь велико, что она объявила работу фальшивкой. Я называю подобные ситуации "синдромом Гейченко". Если кто помнит - жил в Пушкиногорье такой однорукий директор музея, попавший на этот пост после войны и занимавшийся восстановлением дома-музея и прилегающих к нему объектов. Работа эта так захватила Семёна Гейченко, столько было отдано сил и времени восстановлению разрушенного пушкинского хозяйства, что со временем Гейченко сам стал немного Пушкиным и охотно принимал знаки внимания, причитавшиеся не ему, но великому поэту. Пушкин-то к тому времени был уже давно и безнадёжно недоступен, а поклонение гению только росло и крепло, из-за чего уже сам однорукий директор стал культовой фигурой, начал писать книги и выступать в роли третейского судьи в спорных вопросах пушкиноведения. К концу жизни, формы идентификации директора с поэтом приняли совсем уже комические формы. Достаточно посмотреть интервью Гейченко советским газетам. Завхоз вещающий от имени поэтического гения выглядел как минимум забавно и только общий абсурд советской ситуации не позволял увидеть очевидного несоответствия и подмены. Замещение и заместительство имеет в отечественной культурной традиции давнюю историю. И естественно, что самые заметные заместители набирались из числа жён гениев. Это красиво и приятно, но лишь когда дело касается личной жизни, однако, когда заместители, поражённые "синдромом Гейченко" выходят на культурную сцену, то подмена очевидна и вопиюща. Я задумался об этом, наблюдая на ММКЯ Наталью Дмитриевну Солженицыну, которая не вытерпев и сорока дней начала принимать знаки внимания к умершему писателю, давая интервью едва ли не от его имени. Тут ведь ещё наши журналисты рады стараться со своими задушевными вопросами типа: "А что думал Александр Исаевич о том-то и том-то?" Несколько десятков подобных интервью и подмена произойдёт окончательно. Впрочем, она произошла уже давно, ещё при жизни Солженицына. Несколько раз я пытался обратиться к нему за интервью и каждый раз мне говорили, что старец занят и работает, а вот если вы хотите говорить с Натальей Дмитриевной - то пожалуйста... Да-нет, спасибо, зачем мне говорить с Натальей Дмитриевной? Иногда "профессиональные вдовы" действительно имеют некоторое право на самоотождествление с гением мужа. Если бы Надежда Яковлевна Мандельштам не сохранила в памяти корпус поздних рукописей поэта, если бы затем, в более вегетарианские времена, не восстановила бы их по памяти и не откомментировала бы, мы бы сейчас имели не три сотни текстов Осипа Эмильевича, но едва ли не в половину меньше. Некоторое время назад мне довелось общаться с четой Кабаковых. Необходимость взять интервью у Ильи подвела меня к этому знакомству. К тому времени я уже знал, что первую скрипку в этом тандеме играет Эмилия, полностью подчинившая своей воле Илью, что она запрещает ему говорить и не подпускает к нему журналистов. Несколько человек мне прямо сказали, что допросить Эмилию не будет никаких сложностей, но пробиться к художнику... И тогда вместе с Маратом мы придумали, что я должен помочь Кабаковым с пресс-релизом, тем более, что Эмилия (а последнее слово в тандеме всегда за ней) осталась недовольна уже существующим. Мы встретились в галерее Гельмана и познакомились. Немного поговорили. Тут Кабаковы засобирались на вернисаж выставки Бориса Михайлова и мы вместе с Юлей проводили их на другой край Винзавода. Илья был вежлив и мил, внимателен и корректен. Мы зацепились разговором за оперу Мессиана, которую Илья в следующем году оформляет в Метрополитен-опера и он некоторое время не мог вспомнить название оперы по-французски. Похожий на Шагала немного удивлёнными бровями и нижней частью лица, равномерно улыбающийся и прячущийся за этой улыбкой как за застёжкой-молнией, он одними глазами перевёл внимание на Эмилию, которая вспомнила название опуса Мессиана и после этого начала солировать. А Илья смолк. Я стоял перед ними, пытаясь апеллировать к Илье, но отныне он одними только бровями переводил внимание на Эмилию, которая включалась как механическая кукла и начинала говорить, создавая в общении столь высоковольтное напряжение (при внешней вежливости и даже светскости слова словно бы даются ей с большим трудом, требуют неимоверного усилия), что хотелось бросить разговор на полуслове и бежать. После этого несколько дней мы перезванивались и переписывались с Эмилией по поводу пресс-релиза, который нужно было написать "хорошим русским языком" Илья предположил, что он может быть выдержан в интонациях некролога, но Эмилия его перебила: "никаких некрологов, нам некролог не нужен..." Победители великодушны, ибо взирают с высоты своего положения на тех, кто внизу и эта настолько очевидная разница не нуждается в подчёркивании. Как бы не была сильна Эмилия, каким бы сильным не было её влияние на мужа, Илья - столь мощный и многопланово мыслящий художник, что байки про его подкаблучность, пассивность и безволие кажутся лишёнными всякого смысла. Не тот коленкор. Не та лига. Думаю, его вполне устраивает ситуация кнута и пряника, в которой ему отводится роль "доброго следователя". Мол, я бы рад общаться с вами сколько влезет, но вы же видите какая у меня строгая жена. Это он сам посадил Эмилию охранять его покой. Вот откуда ледяное напряжение. Вот откуда вечная стойка. Изощрённейший интеллектуал, концептуалист и вместилище фобий, породивших великое и трепетное искусство (а потому не считаться с этим в данном случае невозможно), автор масочной стратегии и целой толпы гомонящих вместо него персонажей, Кабаков создал ещё одну вместо него говорящую голову, одновременно служащую ему менеджером по продажам, нянькой и громоотводом. Фрагмент поста из журнала Дмитрия Бавильского публикуется с любезного разрешния автора. Дневник Димы - http://paslen.livejournal.com/ |
||||||||||||||