Дмитрий Бавильский. Синдром Гейченко
По просьбе юзера storcys, выкладываю с небольшими сокращениями текст Димы Бавильского. Думаю, Дима поднимает интересную проблему. Дима - участник выставочного проекта, автор пресс-релиза выставки Кабакова, человек написавший кучу восторженных статей об инсталляциях мэтра. До него действительно не снизошли. В интервью было отказано десяткам других (не менее заслуженных) просителей. Ни через друзей-галеристов, ни через кураторов - никак невозможно было достучаться. Ни дружба с семьей Гройсов, ни знакомство с кураторами и галеристами, ни дюжина восторженных статей о Кабакове - ничто не могло помочь. Не достаточно Дима "звезден", чтоб беседы беседовать с мэтром. Когда я обсуждал эту проблему с Гройсом, то он лично мне сказал, что он не может просить об интервью мэтра, потому что это бесполезно. Мэтр занят. Обращайтесь к Эмилии. И это действительно определенная позиция звезды №1 российского искусства. Жена художника - более чем соавтор. Она гендиректор проекта "И. Кабаков". Она - АВТОР. Весьма эффективный и успешный. Это вопрос не обид, а осмысления этого феномена. Ведь Кабаков играет АВТОРСТВОМ. В случае Розенталь-Спивак - в открытую. В случае с Эмилией - тайно. Это предположение Димы я вынес на обсуждение. Поэтому давайте обсуждать проблему авторства в творчестве Кабакова, а не какие-то интриги. Итак, слово Бавильскому.


Эмилия Кабакова называет работы Ильи Кабакова, попавшие к покупателям не через неё лично и не через галерею, подделками. Например, художник Брусиловский продал принадлежащую ему работу Кабакова, подаренную автором в незапамятные времена, какой-то галерее. Галерея обратилась за
подтверждением авторства. «Менеджерское» возмущение Эмилии было столь велико,
что она объявила работу фальшивкой.

Я называю подобные ситуации "синдромом Гейченко". Если кто помнит - жил в
Пушкиногорье такой однорукий директор музея, попавший на этот пост после
войны и занимавшийся восстановлением дома-музея и прилегающих к нему
объектов.

Работа эта так захватила Семёна Гейченко, столько было отдано сил и времени
восстановлению разрушенного пушкинского хозяйства, что со временем Гейченко
сам стал немного Пушкиным и охотно принимал знаки внимания, причитавшиеся не
ему, но великому поэту.

Пушкин-то к тому времени был уже давно и безнадёжно недоступен, а поклонение гению только росло и крепло, из-за чего уже сам однорукий директор стал культовой фигурой, начал писать книги и выступать в
роли третейского судьи в спорных вопросах пушкиноведения.
К концу жизни, формы идентификации директора с поэтом приняли совсем уже
комические формы. Достаточно посмотреть интервью Гейченко советским газетам.
Завхоз вещающий от имени поэтического гения выглядел как минимум забавно и
только общий абсурд советской ситуации не позволял увидеть очевидного
несоответствия и подмены.

Замещение и заместительство имеет в отечественной культурной традиции давнюю
историю. И естественно, что самые заметные заместители набирались из числа
жён гениев.

Это красиво и приятно, но лишь когда дело касается личной жизни, однако,
когда заместители, поражённые "синдромом Гейченко" выходят на культурную
сцену, то подмена очевидна и вопиюща.

Я задумался об этом, наблюдая на ММКЯ Наталью Дмитриевну Солженицыну,
которая не вытерпев и сорока дней начала принимать знаки внимания к умершему
писателю, давая интервью едва ли не от его имени. Тут ведь ещё наши
журналисты рады стараться со своими задушевными вопросами типа: "А что думал
Александр Исаевич о том-то и том-то?"

Несколько десятков подобных интервью и подмена произойдёт окончательно.
Впрочем, она произошла уже давно, ещё при жизни Солженицына. Несколько раз я
пытался обратиться к нему за интервью и каждый раз мне говорили, что старец
занят и работает, а вот если вы хотите говорить с Натальей Дмитриевной - то
пожалуйста... Да-нет, спасибо, зачем мне говорить с Натальей Дмитриевной?

Иногда "профессиональные вдовы" действительно имеют некоторое право на
самоотождествление с гением мужа. Если бы Надежда Яковлевна Мандельштам не
сохранила в памяти корпус поздних рукописей поэта, если бы затем, в более
вегетарианские времена, не восстановила бы их по памяти и не
откомментировала бы, мы бы сейчас имели не три сотни текстов Осипа
Эмильевича, но едва ли не в половину меньше.

Некоторое время назад мне довелось общаться с четой Кабаковых. Необходимость
взять интервью у Ильи подвела меня к этому знакомству.
К тому времени я уже знал, что первую скрипку в этом тандеме играет Эмилия,
полностью подчинившая своей воле Илью, что она запрещает ему говорить и не
подпускает к нему журналистов. Несколько человек мне прямо сказали, что
допросить Эмилию не будет никаких сложностей, но пробиться к художнику...

И тогда вместе с Маратом мы придумали, что я должен помочь Кабаковым с
пресс-релизом, тем более, что Эмилия (а последнее слово в тандеме всегда за
ней) осталась недовольна уже существующим. Мы встретились в галерее Гельмана
и познакомились. Немного поговорили. Тут Кабаковы засобирались на вернисаж
выставки Бориса Михайлова и мы вместе с Юлей проводили их на другой край
Винзавода.

Илья был вежлив и мил, внимателен и корректен.
Мы зацепились разговором за оперу Мессиана, которую Илья в следующем году
оформляет в Метрополитен-опера и он некоторое время не мог вспомнить
название оперы по-французски. Похожий на Шагала немного удивлёнными бровями
и нижней частью лица, равномерно улыбающийся и прячущийся за этой улыбкой
как за застёжкой-молнией, он одними глазами перевёл внимание на Эмилию,
которая вспомнила название опуса Мессиана и после этого начала солировать. А
Илья смолк.

Я стоял перед ними, пытаясь апеллировать к Илье, но отныне он одними только
бровями переводил внимание на Эмилию, которая включалась как механическая
кукла и начинала говорить, создавая в общении столь высоковольтное
напряжение (при внешней вежливости и даже светскости слова словно бы даются
ей с большим трудом, требуют неимоверного усилия), что хотелось бросить
разговор на полуслове и бежать.

После этого несколько дней мы перезванивались и переписывались с Эмилией по
поводу пресс-релиза, который нужно было написать "хорошим русским языком"
Илья предположил, что он может быть выдержан в интонациях некролога, но
Эмилия его перебила: "никаких некрологов, нам некролог не нужен..."

Победители великодушны, ибо взирают с высоты
своего положения на тех, кто внизу и эта настолько очевидная разница не
нуждается в подчёркивании.

Как бы не была сильна Эмилия, каким бы сильным не было её влияние на мужа,
Илья - столь мощный и многопланово мыслящий художник, что байки про его
подкаблучность, пассивность и безволие кажутся лишёнными всякого смысла. Не
тот коленкор. Не та лига. Думаю, его вполне устраивает ситуация кнута и
пряника, в которой ему отводится роль "доброго следователя". Мол, я бы рад
общаться с вами сколько влезет, но вы же видите какая у меня строгая жена.

Это он сам посадил Эмилию охранять его покой. Вот откуда
ледяное напряжение. Вот откуда вечная стойка. Изощрённейший интеллектуал, концептуалист и вместилище фобий, породивших
великое и трепетное искусство (а потому не считаться с этим в данном случае
невозможно), автор масочной стратегии и целой толпы гомонящих вместо него
персонажей, Кабаков создал ещё одну вместо него говорящую голову, одновременно служащую ему менеджером по продажам, нянькой и громоотводом.

Фрагмент поста из журнала Дмитрия Бавильского публикуется с любезного разрешния автора. Дневник Димы - http://paslen.livejournal.com/