Тексты о современности

http://grey-dolphin.livejournal.com/188393.html
Те гражданские, а тем более политические права, которые в основном находятся в поле зрения правозащитников, в значительной мере оказываются не востребованы обществом в целом (хотя они могут быть значимы для отдельных, но не слишком больших групп) - то есть, (довольно значительное) предложение в этой сфере в 1990-е годы перестало встречать спрос. Проще говоря, защита прав меньшинств не пользуется спросом в стране с высоким уровнем социального неравенства и низким уровнем толерантности, тем более если не существует значимых политических сил, которые ставят эти вопросы в повестку дня. Какие бы безобразия ни творились в отношении, например, этнических меньшинств, это никого, кроме узкого круга правозащитников, не волнует до тех пор, пока либо не произойдут массовые беспорядки, либо не появится сильная оппозиция, которая использует этот повод для критики властей (хотя при этом на права человека как таковые им может быть тоже наплевать). В то же время, те права человека, которые значимы в глазах общества в целом (прежде всего, в социальной и экономической сфере) в гораздо меньшей степени были важны для правозащитников (много ли было их выступлений против хронических невыплат пенсий в 1990-е годы?) Сейчас, правда, тенденции меняются в связи с тем, что явления, подобные уплотнительной застройке в больших городах, изъятию государством собственности граждан и т.д. становятся центральными для правозащитной тематики. Проблема в том, что в нынешней политической ситуации спрос на правозащиту такого рода оказывается недостаточно удовлетворен, поскольку потенциал тех организаций, которые в принципе могли бы такой спрос удовлетворить, в последние годы был подорван: иными словами, спрос на правозащиту сегодня не встречает достаточного предложения.

http://www.polit.ru/analytics/2008/06/07/perevod.html
В том, что касается книг и чтения, изменилось всё, просто абсолютно всё. Изменилась публика, изменились сами книги (какие издаются, каким тиражом, через какие каналы они приходят). Изменился, может быть, даже сам характер чтения: значительная часть тех людей, которые вчера читали «серьезные» книги и толстые журналы, теперь читают, поглядывая на телевизор, и читают все больше массовую или модную книгу. Но все же главное, что изменились сами книги. Они стали бесцензурными, а это сразу привело к очень резкому изменению ситуации. Появилось многое из того, чего раньше не было, потому что запрещалось. И очень многое из этого появившегося не могли, не умели и не захотели переводить люди, которые работали в 60-80-ые годы.
...
Если говорить о советской переводческой школе, у нее есть несколько несомненных заслуг: скажем, она создала корпус неплохо переведенной на русской язык мировой классики. Точнее сказать, той литературы, которой советская власть дозволяла считаться классикой. И вторая очень важная заслуга: эта школа подняла средний уровень: средний уровень перевода, средний уровень текста. Но вот мое первое критическое или скептическое соображение: уровень переводов этой школы все равно остался прежним - средним. Он повысился, но остался средним.

Переводчики, когда они высказываются о массовой литературе, всегда исходят из обычной интеллигентской идеологии: массовое – это низкое и плохое, а высокое и хорошее – это классическая литература. Я с этим совершенно не согласен. Мне кажется, что шкала здесь совершенно другая. Есть литература мэйнстримная: хорошо написанная, хорошо изготовленная книга, неплохо проданная, потом еще раз изданная и т.д. Именно эта средняя литература составляет основную часть того, что читается, покупается, продается, экранизируется и т.д. Это могут быть любовные романы, детективы и фантастика, но совсем не обязательно только они.
...
С точки зрения 60-70-ых годов это были не переводы, а антипереводы. На самом деле же деле это была работа на будущее. И совершенно не случайно сейчас все чаще и чаще вспоминают Козового как замечательного поэта 70-80-х годов и одного из самых серьезных тогдашних переводчиков. Уже тогда он делал то, чем сейчас в России занимаются современные поэты.

Кстати говоря, они все, как правило, отличные переводчики, которые прекрасно обходятся без переводчика-профессионала, этакого мастера на все руки. Они сами выбирают, что им переводить (скажем, Анна Глазова – Пауля Целана, Станислав Львовский и Линор Горалик – Витаутаса Плиуру, Аркадий Драгомощенко и Александр Уланов – Джона Эшбери, Ника Скандиака – Рэндольфа Хили). Они сами пишут критику на эту поэзию, которая зачастую вообще не получила еще в России оценку, они сами анализируют творчество поэтов, и замечательно все у них получается. Они явно не могут пользоваться тем общедоступным хорошим уровнем перевода, на котором были сделаны в 1970-е годы БВЛ или «Литературные памятники». Потому что нынешние переводчики поэзии работают не на музей или книжный шкаф, они делают такие вещи, которых нет в их отечественной родной поэзии, и они пытаются через перевод сделать эти невозможные вещи.
...
Джудит Батлер, я недавно прочел, замечательно сказала: переводчик не должен чинить то, что в оригинале сломано. А это прямая противоположность тому, чему нас учили редакторы в 60-80-ые годы: мы понимаем, что эта литература на троечку, но вы должны поднять ее до пятерки.
...
Если переводчики советской школы оказались к этому не готовы, то вперед выдвинулась литература, переведенная писателями и поэтами. Они ищут в переводе не заполнения лакун, не подъема уровня переводной литературы, а того, чего им не хватает в своей родной литературе.
...
Есть хороший поэт и чрезвычайно интересный переводчик Сергей Завьялов, он перевел с литовского стихи Эугениюша Алишанки и переводит сейчас угро-финских поэтов, которых, кроме представителей удмуртского и близких к нему народов, никто просто знать не знает. Ему интересно работать с малыми литературами, потому что там нет классики, а значит, по определению, нет эпигонства, там как бы всё впервые. Мне даже кажется, что один из возможных путей развития нынешней российской литературы на русском языке – попробовать писать ее не как великую, а как малую. Это был бы чрезвычайно интересный эксперимент.
...
Появилась литература, которая раньше тоже существовала, но в очень малых количествах, и потому ее – как витаминов – почти не чувствовалось, но постоянно не хватало. Это массовая литература, в том числе переводная: детектив, женский любовный роман, фантастика, исторические романы. Раньше этого было по капле в год, а сегодня это издается просто тоннами.
...
В России никак не хотят привыкнуть, что литература в стране - многонациональная. Она сделана и сегодня делается многими этносами, выходцами из совершенно разных культурных укладов, и это требует своего выражения. Нельзя подминать при переводе такую литературу под гладкий, правильный русский язык, которым делалась русская литература XIX века.
...
Короче говоря, есть переводчики, ориентированные на классику, есть переводчики, ориентированные на хороший средний уровень, и есть переводчики, ориентированные на прорыв, на то, чего пока еще нет в их родном языке. И это разные литературы, они издаются разными издательствами, у них разная читательская и книготорговая судьба.
...
Последняя, может быть, проблема, которую высветили 1990 – 2000-ые годы касается не только перевода и вообще не только литературы, она касается культуры как таковой. Выяснилось, что у нас существует огромный дефицит самостоятельных людей, которым что-то интересно и которые хотят принести свой невысказанный опыт. И с другой стороны, страшный дефицит идей, которые бы как-то выражали, отражали и высвечивали в себе вот ту реальность, которая нас окружает.

http://linorg.ru/little_prince.htm
в последние полтора десятилетия мы наблюдаем, как некоторые люди, пребывающие в возрасте, однозначно ассоциирующемся у нас со зрелостью, принимают персональные решения как повседневного, так и стратегического характера, ассоциирующиеся у нас со значительно более молодой возрастной группой, и выстраивающие свой образ жизни в соответствии с этими решениями. При такой постановке вопроса мне видится очень важным обратить внимание на субъективность описываемого феномена: главное, что заставляет нас обращать на него внимание, главное, что делает его, собственно, феноменом, - это его несоответствие нашим представлениям о том, какие решения должен принимать и (какой образ жизни, должен, соответственно, вести) человек, причисляемый нами к категории «взрослых». Попытка понять причины этого субъективного несоответствия (и, возможно, пересмотреть его основания) кажется мне наиболее интересным подходом к разговору об указанном феномене.
...
«Взрослые» по определению играют между собой на равных: если мы говорим, что тот или иной человек – «взрослый», мы понимаем, чего от него ждать, как на него воздействовать, как с ним обращаться. «Новые взрослые» вызывают раздражение и тревогу у такого большого числа наблюдателей ровно потому, что нарушают чувство безопасности, становятся в большой мере непредсказуемым фактором на общем игровом пространстве.
...
Еще одна причина этой тревоги заключается в том, что «новые взрослые», по мнению подавляющая большинства критиков, не просто нарушает правила игры, но претендуют на позицию, уже существующую в социальной схеме, но занятую совсем другими ее участниками, - на позицию ребенка (подростка). Не касаясь сейчас вопроса о правильности такого предположения, мы можем легко представить себе, какие трудности оно создает. В первую очередь, такой взгляд на «новых взрослых» подразумевает перекладывание ими ответственности как за повседневные, так и за глобальные решения на других игроков: фактически, мы боимся, что нам навяжут «родительскую» роль по отношению к социуму. Именно это боязнь заставляет медиа одновременно постоянно подчеркивает успешность и экономическую самостоятельность «новых взрослых», - и говорить о них так, как если бы они сидели на шее у других представителей категории «взрослых» (кстати, нередко исследователи забывают упомянуть, что «новые взрослые» - классовый феномен, не существующий в малоимущих кругах или странах, борющихся за базовую экономическую стабильность).
...
«Новые взрослые» считают, что эта гиперответственность навязывается существующим нынче социальным конструктом «зрелости» и сознательно уклоняются от многих его требований, в то время как «консервативные взрослые» тревожатся, что именно этот уклонизм со стороны «новых взрослых» возложит гиперответственность на них самих. Иными словами: никто не хочет быть «взрослым» в том консервативном понимании, о котором мы еще будем говорить, и каждый считает, что другие навязывают ему эту чрезмерную «взрослость».
...
«новая зрелость» - не внезапное преображение паттернов поведения одной возрастной группы, но результат выстраивания нового жизненного цикля, этап в цепочке, начинающейся с «нового детства» и «новой юности» заканчивающейся «новой старостью». Невозможно описать феномен «новых взрослых», если не задаться вопросом, каков их жизненный опыт и каковы их представления о собственном будущем.
...
Те, кто пытается описать феномен «новых взрослых», чаще всего обращают внимание на совершение действий и принятие решений, которые принимаются наблюдателем за нежелание «выходить из детства». Однако не менее важной особенностью стиля жизни «новых взрослых» является, напротив, не совершение ими целого ряда действий, которые на протяжении почти всей истории нашей цивилизации готовили человека к тому, чтобы «войти в старость». К таким действиям следует причислять, прежде всего, 1) воспитание детей с учетом того, что им в некоторый момент придется взять на себя заботу о тебе; 2) построение стабильной карьеры, позволяющей в зрелом возрасте, когда динамика и возможности будут снижены, не бояться остаться без куска хлеба; 3) создание такой системы распоряжения свободным заработком, которая позволила бы постоянно откладывать деньги «на старость». Все эти три паттерна поведения соотносятся с одной и той же тревогой, с одним и тем же взглядом на жизненные перспективы: старость будет временем немощи, - физической, социальной и финансовой; зрелость – это период обеспечения безопасности и комфорта в подступающей немощи.
...
Однако благодаря достижениям поколения бэби-бумеров, поколение «новых взрослых» не испытывает особого страха перед старостью (если говорить о немощи, конечно; старость пугает «новых взрослых» скорее, внешними переменами тела, о чем еще пойдет речь). Во первых, «новые взрослые», находящиеся сейчас в возрасте между 30 и 40 годами, знают, что они выйдут на пенсию в столь хорошем физическом состоянии, что им придется изобретать себе «вторую зрелость», новую жизнь, которая продлится еще 20-30 лет, из которых как минимум половина может оказаться очень плодотворной. Во-вторых, «новые взрослые» привыкли в совершенно иному типу производственной и корпоративной динамики, - к перескакиванию с должности на должность, к идее «дауншифтинга», к перемене мест между «хобби» и «карьерой» и к целому ряду других динамических возможностей, вызванных новой структурой развитой экономики (здесь следует напомнить, что «новые взрослые» - по большей части классовый феномен). Идея линейного построения карьеры кажется им не только непривлекательной, но и неосновательной: через несколько лет они, возможно, захотят резко сменить сферу деятельности, и рынок вполне им это позволит. Более того, после выхода на пенсию они, учитывая хорошее физическое состояние, пожелают, вполне возможно, начать вторую карьеру, никак не связанную с первой. В-третьих, в подавляющем большинстве развитых стран существует система социальных служб и государственных пенсий, которые в старости обеспечат «новым взрослым» крышу над головой; вдобавок к этим пенсиям (или взамен их) большинство «новых взрослых» состоят в программах автоматического отчисления части доходов на пенсионный накопительный счет; почти всегда часть таких отчислений (иногда – до 80%) делает работодатель. Таким образом, «старость», как ее понимали раньше, - немощная и бесприютная, - оказывается для «нового взрослого» в его тридцать с лишним лет потерявшей актуальность страшилкой. В зависимости от своих предпочтений, он ожидает либо активной пенсии с катанием на роликах по Калифорнии и недорогими турами в Европу, либо уютной пенсии в «защищенном жилье» (базовое медицинское обслуживание, уборка и охрана для представителей «золотого возраста») с походами на джазовые концерты во Флориде. Заметим здесь, что именно ребенку свойственно не испытывать особой тревоги в преддверии сколько-нибудь отдаленного грядущего; однако у ребенка эта относительная беспечность вызвана непониманием возможной опасности будущего, а у «новых взрослых» - пониманием относительной его безопасности. Ощущение относительной безопасности будущего – непременное требование для существования всего феномена «новой зрелости».
...
Отдельно следует заметить, что большую роль в формировании «новых взрослых» сыграла культурная глобализация, обеспечившая в последние три десятилетия неоценимое влияние японской культуры на культуру Запада. Результат этого влияния оказался парадоксальным: определенные явления и определенная эстетика, свойственная современной «взрослой» японской культуре и традиционно считавшаяся «детской» на Западе, вдруг предстала перед западным обществом в совершенно новом свете. Среди примеров этой эстетики, которую уместно будет назвать «взрослым наивом» , в первую очередь, – анимация и книги комиксов, часто называемые «графическими романами», эстетика японской рекламы розничных товаров, некоторые особенности дизайна, бешеная популярность «дизайнерских игрушек», предназначенных для взрослой аудитории, японская поп-музыка со специфической манерой исполнения (кажущиеся детскими голоса в сочетании с легкими, живыми мелодиями), - наконец, популярность игровых автоматов. Под влиянием этих и других особенностей современной японской поп-культуры западные взрослые вдруг оказались поклонниками явлений и эстетики, прежде ассоциировавшихся с «детством».
...
Самое главное, что нам необходимо понять, когда речь идет о новой зрелости, - посему эти паттерны поведения оказываются такими привлекательными. Этот вопрос кажется совершенно очевидным, если отвечать на него, не задумываясь о подлинном эмоциональном наполнении детства, и ставит в тупик, если мы даем себе труд на секунду вспомнить, каково действительно быть ребенком или подростком. Детство отнюдь не является самой прекрасной, или защищенной, или даже удовлетворительной порой в жизни человека; мы нередко сохраняем сладостные воспоминания о целом ряде моментов детства не благодаря экстраординарной прелести этих моментов, а благодаря экстраординарной способности ребенка изумительно полно отдаваться приятным переживаниям (в сочетании с экстраординарной способностью нашей психики подавлять, вытеснять и позитивно коннотировать менее приятные переживания). Однако повседневная жизнь ребенка не так уж и хороша.

В силу чего? В силу, ответим мы, отсутствия у ребенка инструментария, позволяющего эффективно справляться с возникающими перед ним ситуациями. Встающие перед ним проблемы не так уж сильно отличаются от проблем взрослого, - психологическое давление, эмоциональные зависимости, социальное напряжение, финансовое напряжение (которое дети, особенно сегодня, часто испытывают во всей остроте), потребность соответствовать ожиданиям, и прочая, и прочая. Но взрослый человек обладает целым рядом инструментов, добытых в борьбе или в естественном развитии и облегчающих противостояние и взаимодействие с окружающим миром. Речь идет не только об экономических и юридических инструментах, не только о возможности динамики в принятии решений касательно собственного будущего, но и инструментов психологических, - о худо-бедно отстроенной системе защит, о коммуникационных навыках, контакте с собственным телом, умении взаимодействовать со своими внутренними состояниями. Обсуждая тему новой зрелости с собеседниками, я нередко слышала высказывания: «Я бы с радостью вернулся в школу/старшие классы/свою подростковую компанию, если бы мы все были такими, как сейчас; мы бы отлично проводили время».

Это и есть объяснение привлекательности «новой зрелости», позволяющее ей постепенно становиться одним из доминантных видов зрелости в современном обществе: «новые взрослые» создают мир, где, наряду с традиционно взрослыми переживаниями и обязанностями, присутствует большинство привилегий детства (право на игру, свободное время, удовольствие, непосредственность, ограниченность ответственности), но отсутствует большинство его недостатков. «Новая зрелость» - это возможность наслаждаться плюсами детства и юности, вернувшись к ним с позиции силы, со взрослым инструментарием и взрослым самосознанием.